В поисках корней: Чертков, сын Черткова

В ПОИСКАХ КОРНЕЙ: ЧЕРТКОВ, СЫН ЧЕРТКОВА

Размышляя над причудливостью человеческих отношений, пытаюсь понять, почему, порой, расходятся люди, съевшие вместе пуд соли, и сходятся те, у которых, казалось, нет ничего общего ни в настоящем, ни в прошлом.
Звонок поздним октябрьским вечером 1995 года не предвещал ничего особенного. История, которую поведал мне абонент, назвавшийся Николаем Сергеевичем Чертковым, была любопытна, но лежала вне сферы моих профессиональных интересов. Я уже готова была отказаться, но что-то удержало меня. Возможно, едва уловимый акцент, и непривычная в эмигрантской среде манера обращения по имени-отчеству.

Николай Сергеевич Чертков

Много воды утекло с тех пор, много чернил изведено. Семь лет я пристально слежу за неравной борьбой Николая Черткова с российской бюрократией; борьбой, о которой он сам не без иронии говорит: «Бодался теленок с дубом». Речь идет о восстановлении родового поместья Чертковых в центре Москвы. Уже десять лет Чертков чуть ли не ежегодно, а то и чаще, летает в Москву за свой счет. Он собрал десятки архивных документов, написал сотни писем, отснял тысячи метров пленки; он вступил в контакты с власть имущими, выступил в Российской Думе, получил благословение самого Путина и прозвище «американского Дон-Кихота». А воз и ныне там. Речь идет не об имущественных притязаниях, Чертков не устает это повторять, а о восстановлении культурного богатства, завещанного России его предками. Чертков глубоко убежден, что экономический подъем России невозможен без ее культурного возрождения. Он основал инвестиционный Фонд Чертковых. Он создал прецедент, а этого российские власти не могут ему простить. Еще не хватало, чтоб всякие там иностранцы, хоть и русскоговорящие, указывали, что им делать с русской культурой!

Николай Сергеевич Чертков родился в Париже в 1949 году, в семье священника. Мать, урожденная Родзянко, внучка последнего председателя царской Думы, и отец, основатель (вместе с Александрой Львовной Толстой) филиала толстовского фонда в Париже, свято хранили в семье русский язык и православные обычаи. Дети, сопротивляясь, все же ходили в воскресную школу. В результате — письменным русским Чертков владеет так же свободно, как устным. Студенческим языком моего героя (он окончил Сорбонну) стал, естественно, французский. В 70-х годах Чертков женился и переехал в Америку. Английский стал языком эмиграции.

Своими корнями Чертков заинтересовался совершенно случайно: как-то ему в руки попала ксерокопия старинного нумизматического журнала. Его внимание привлекла фотография человека, как две капли воды похожего на его отца, и носящего ту же фамилию. Не будь этого судьбоносного случая, учил бы он детей французскому языку и пел в основанном им 25 лет назад Нью-Йоркском хоровом обществе. Впрочем, учительствует он и поныне, а от пения пришлось отказаться — нет времени. Новая страсть целиком овладела им

Генеалогическое древо, восстановленное им в результате долгих часов в Библиотеке Конгресса, оказалось очень ветвистым. Корни его уходили в глубокую старину, чуть ли не к Рюриковичам. В роду Чертковых были воины и священнослужители, ученые и генералы, губернаторы и просветители. Были даже митрополит и воевода. Одному из Чертковых Екатерина Вторая пожаловала губернаторство в Воронеже. Оттуда пошли воронежские Чертковы, которые много сделали для края. Самым знаменитым из воронежских Чертковых был Владимир, секретарь и друг Льва Толстого. В родовом имении Хвощеватке Чертковы построили церковь, которой стоять бы века. После революции большевики ее закрыли, разграбили и устроили склад химикалиев. Разрушили купол, хотели снять крест — не получилось. Так и стоит он до сих пор на гнилых стропилах и не падает. Остатки имения сохранились до сих пор, цела и могила прадеда и кадетский корпус, где учился дед. Чертковы построили сахарный завод в Ольховатке — чуть ли не первый в России; основали поселок Чертково в Ростовской области на границе с Воронежской; провели железную дорогу, построили станцию. Сам Николай — из воронежских Чертковых. Его отец родился в Воронеже, в переулке Глухом. Оттуда и эмигрировал в 1918 году. Провожая сына в Воронеж, отец, которому было 86 лет, по памяти безошибочно начертил план города.

В 1831 году один из московских Чертковых, Александр Дмитриевич, купил у помещиков Салтыковых дом на Мясницкой улице, в самом центре Москвы. Дом был роскошный, каменный, строили его в 17 веке касимоские царевичи. Дом пережил пожар 1812 года, в нем. две ночи провел Наполеон. Александр Дмитриевич Чертков превратил дом в настоящий центр московской культурной жизни. Здесь устраивались чтения, выставки, концерты, балы. Здесь собирался цвет высшего московского общества. В доме Чертковых обедывал Пушкин (который, кстати, доводился родственником хозяйки, о чем упоминал в письме к жене). Здесь бывали Гоголь и Погодин. Библиограф Бартенев подбирал в чертковской библиотеке материалы для Толстого, когда он работал над «Войной и миром».

Фрагмент готического холла родового имения Чертковых

Александр Дмитриевич Чертков — тот самый, чей портрет Николай увидел в старом журнале — был личностью во всех отношениях замечательной. Ученый — историк, нумизмат, литератор, он был к тому же страстным библиофилом. Главным делом и смыслом жизни для него стала уникальная библиотека «Россика», которую он собирал многие годы. Там были собраны книги о России на всех европейских языках. Выполняя волю отца, Григорий Александрович Чертков открыл первую в России Общедоступную библиотеку, а в 1859 году построил специально для нее левое крыло.23 декабря 1871 года, на заседании Государственной Думы Григорий Чертков торжественно передал чертковскую библиотеку в дар городу Москве, с тем условием, чтобы все собрание, которое насчитывало около 30 тысяч книг и 300 древних рукописей, хранилось в одном месте. Дар с благодарностью принял тогдашний городской голова Лямин. Впоследствии на основании уникальной библиотеки Черткова была создана Государственная Историческая библиотека. Собрание к тому времени насчитывало уже 50 тысяч. Оно и посейчас хранится в сырых запасниках. Бесценные книги ветшают и рассыпаются. Их не реставрируют — нет денег, доступа читателей к ним, практически, нет. Плачевный вид этих книг — я видела фильм, снятый Чертковым — произвел тяжелое впечатление на мое библиотечное сердце: все-таки 14 лет я проработала в библиотеке.

Такова несколько затянувшаяся предыстория.

Борьба Черткова за право восстановить родовое имение и принести его в дар Москве, как это сделал его предок, напоминало бег при полном обмундировании со скаткой за плечами по сильно пересеченной местности. Первое препятствие возникло в лице некоего общества «Новое знание» — эвфемизм, за которым скрывался ЛогоВаз (читай — Березовский). Оно (общество) взяло дом в аренду на 49 лет с условием его реставрации в течение двух лет, но не выполнило контракта. Здание (которое, как исторический памятник по закону вообще не подлежало аренде) получило нового хозяина-восстановителя — «Европейское экологическое общество». Кто стоит за этим названием — Черткову пока установить не удалось. Все попытки связаться с Лужковым потерпели фиаско: городской голова не ответил ни на одно письмо, но по его распоряжению у входа поставили милицейский пост и разгоняли собиравшихся. Черткова не пропускали в здание. Персонально изъяли даже из зарубежной группы Чертковых, прибывших на семейный слет из 20 стран. Группа из солидарности со своим лидером отказалась проследовать в здание.

Западный человек, свято верящий в силу «четвертой власти», Чертков устраивал пресс-конференции у входа в здание, давал интервью радио «Эхо Москвы», газете «Известия», журналу «Столица» и другим столичным печатным органам. В числе прочего он поведал, что представителя чертковского Фонда в Швейцарии неизвестные по телефону запугивали и предупреждали, чтоб не совался не в свое дело, иначе... Журналистка Максимова («Известия») в статье «Старые русские из Нью-Йорка против новых из Москвы» с болью пишет: «Отвечает перед нашей историей, воюет за нашу духовность чудак из США. Появившись на свет в Париже, он все равно считает местом рождения своего и пяти поколений Чертковых — Мясницкую 7. А новые русские потому и новые, что ничьим продолжением себя знать не желают».

Дело получило всероссийскую огласку. И тут как раз подоспела памятная дата, которая помогла власти «сохранить лицо» — 125 лет со дня передачи чертковской библиотеки в дар городу. В виду этого события решено было явить мятежного Черткова городу и миру, дать ему возможность высказаться, пустить его энергию в благостное юбилейное русло и под звуки фанфар тихо похерить его проект... Выступление Черткова в Думе было назначено на 20 декабря 1996 года. Когда он прилетел, ему было сказано, что Дума занята утверждением бюджета, не до него. Вместо того ему было предложено выступить перед Комитетом по культуре под управлением Станислава Говорухина днем раньше. Чертков согласился, заметив при этом, что он пригласил корреспондентов «Нью-Йорк Таймс», «Таймс», «Русской мысли», «Известий», «Вечерней Москвы», а также тележурналистов из Си-Эн-Эн не на 19-е, а на 20-е, как было договорено, и что его отсутствие может привести к международному скандалу.

И тотчас же все волшебным образом изменилось: Черткова пригласили в зал заседаний 20-го декабря. Усадили в ложу для гостей. Заместитель председателя Госдумы Горячева представила его депутатам. Ему вручили букет цветов, и тут же объявили перерыв на обед и отключили микрофон, так что он не мог даже поблагодарить думцев. И тут произошло непредвиденное: депутаты возмутились и отказались идти на обед, пока гость не выступит. Включили микрофоны. Черткову дали 10 минут, в которые он уложил и торжественную часть, и весь свой план восстановления и финансирования. Депутаты стоя устроили ему овацию. После этого была составлена петиция на имя Ельцина, которую подписали 43 депутата. Это был звездный час Черткова: он стал первым иностранцем, когда-либо выступавшим в Российской Государственной Думе. Он и тут создал прецедент. И который раз после этого ничего не произошло.

СОЛОМОН, СЫН СОЛОМОНА

Устав биться головой о войлочную стенку московской бюрократии, Чертков взял time out, и навестил бывшие воронежские владения своих предков — Чертково, Ольховатку, Хвощеватку. Районное начальство, как раз справлявшее 130-летие со дня основания поселка Чертково (везет Черткову на юбилеи!), встречали почетного гостя хлебом-солью, возили на парады, на ярмарки, ублажали и всячески препятствовали общению с простым народом. Особенно запомнилось Николаю посещение «базы».

— Я думал, что «база» — это что-то военное, — рассказывал он потом. — Оказалось эта «база» имеет совсем другое назначение: это была «база отдыха» районного начальства. На берегу Дона в честь гостя споро накрыли столы — видимо в этом деле имелся большой опыт. Столы ломились от изобилия, которого зоркий глаз Черткова не замечал окрест. На костре была сварганена знаменитая тройная уха. Водка лилась рекой. Произносились тосты за дружбу между народами и за мир во всем мире. Вокруг были сытые пьяные лица: начальство «оттягивалось» по полной программе. Устав от русского застолья, Чертков спустился к реке, но побыть одному ему не удалось: тотчас же за ним последовал кто-то из руководства, царственным жестом указывая на Дон, дескать, смотрите, любуйтесь, это наш Тихий Дон. — Это Тихий Дон, — отозвался гость, а это — тихий ужас, — он показал на царящее на берегу пьяное веселье.

Простой же люд прорывался к заморскому гостю, чье имя носило их село, почти исключительно с просьбами денег. На что только не просили! На школьное оборудование, на завтраки для детей, на музей, на инвалидов, на библиотеку. По странному совпадению старинная библиотека сгорела аккурат к очередному приезду Черткова в 1998 году — он как раз попал на пожарище. Просили пять тысяч, десять тысяч, ну хоть пятьсот. Люди думали, что стоит им только попросить, как богатый американский дядюшка тотчас же достанет из кармана бумажник. Сердце Черткова разрывалось от жалости к этим людям, но помочь им он не мог. Он объяснял, что у него денег нет, что он всего лишь школьный учитель, что существуют специальные фонды, которые могут им помочь, и он постарается... И, действительно, он прилежно собрал все заявления и отправлял их в Москву, на имя заведующей фондом Сороса в России Екатерины Гениной. Ни ответа, ни денег жители Черткова так и не дождались.

В 1999 году Чертков осуществил давно задуманный проект: собрал Чертковых по всему миру, всего 20 человек, и повез их на прародину... Этому предшествовала огромная подготовительная работа — он лично не знал многих из них, о некоторых даже не слышал. Да и они, разбросанные по всему земному шару, не знали о существовании друг друга. Встретились. Пообщались. Погрустили. Привезли священника из Воронежа и в полуразрушенной церкви отслужили панихиду за упокой всех предков; посетили могилы пращуров. Потом поехали в Москву — посмотреть на цитадель московских Чертковых. Тогда и случился неприятный инцидент, о котором писалось выше: группа отказалась войти в дом без Черткова. Не думал, не гадал Николай Сергеевич, что вскоре ему опять придется побывать на родной земле.

20 ноября 2001 года он получил письмо по электронной почте. Неизвестный ему Майкл Розенберг писал:
«Уважаемый господин Чертков. Я обращаюсь к вам после многих лет бесплодных поисков. После окончания Второй Мировой войны наша семья из Польши попала в село Ольховатку. Мой отец работал на сахарном заводе и погиб в результате несчастного случая в сентябре 1945 года. Вместе с ним погиб еще один рабочий из Польши. Согласно семейной легенде, они были похоронены на городской площади и их могилы сохранились. Я хотел бы знать, действительно ли мой дед похоронен там, и если да — как можно приехать на его могилу. Может быть, кто-то на Украине может помочь нам в этом? Я нашел Ваш интернетовский сайт, после того, как работники Библиотеки Конгресса помогли установить правильною написание названия города. Я ввел это название в Yahoo (поисковая система — Б.Е.) и Ваш вебсайт возник немедленно. Это ли не чудо? Если у Вас есть время, я хотел бы связаться с Вами. Я живу в Бостоне, но мой отец (сын человека, погибшего на сахарном заводе) живет в Тинеке, Нью-Джерси...»

Потом Черткову написал Соломон Розенберг. Чертков немедленно начал действовать. Он по телефону связался с представительницей Ольховатской районной администрации Екатериной Хорошеньковой. К поискам подключилась начальник районного архива Любовь Шимановская. Делом Розенберга занимались кадровики сахарного комбината. Перелистали сотни страниц архивных дел, опросили десятки старожилов, связались с ольховатскими властями, местным архивом, и получили документальное подтверждение, что Шломе (Соломон) Гельбарт, погиб в пятницу 13 октября или в субботу 14 октября 1944 года (а не в сентябре 1945 года) когда на сахарном заводе случилась утечка газа. Погибло трое: один христианин и два польских еврея Погибших похоронили на старинном городском кладбище, в разных его частях. Приблизительная (из-за разницы в между еврейским и грегорианским календарем) дата рождения Соломона-сына — 24-26 июня 1945 года. Он был назван в честь отца: у евреев имена отцов даются детям только в случае гибели родителя до рождения ребенка.

История семьи Розенберг отражает судьбу европейского еврейства. Когда немцы оккупировали Польшу Шломе Гельбарт, солдат Войска Польского, попал в плен, но ему удалось бежать в Советский Союз. Вместе с другими польскими евреями, он попал на лесоразработки в республику Коми. Там он познакомился с Иткой Розен. Итка в старости вспоминала: «Я научилась ехать на лошади верхом! Без седла! Оттаскивала спиленные бревна. Морозы стояли такие: выдохнешь — все лицо в инее». В конце 1943 года их перебросили в края потеплей — в село Ольховатку, близ железнодорожной станции Россошь... Они поженились, и в июне 1945 года Итка родила сына Шломе. Но отец его уже не увидел. Ему было всего 28 лет, когда он погиб. В 1946 году Итка с маленьким сыном уехала в Польшу, а оттуда, позже, в Америку. Она снова вышла замуж, и отчим записал мальчика на свою фамилию — Розенберг.

Замечено: ближе к концу человек начинает интересоваться своим корнями. Однажды, приехав на свадьбу родственников в Израиль, и встретив там многочисленных кузенов со стороны матери, инженер-электронщик из Америки Сол Розенберг вдруг затосковал и пожалел, что при жизни матери не расспросил ее об отце: каким он был? Как погиб? Сохранилась ли его могила? Помнил название города, где родился — Ольховатка. Но Ольховаток на Руси пруд — пруди. Семь лет Соломон пытался найти ответ на мучившие его вопросы. Помог компьютер. «Это был Божий промысел» — считает Николай Сергеевич: ведь что-то заставило нажать кнопку и вернуть уже исчезнувший текст письма!..

Фасад родового имения Чертковых

Оставалась малость: сесть в самолет и лететь в Россию. Но незнание языка и русских обычаев останавливало Сола. И как лететь в эту непредсказуемую страну одному? Собирайтесь, — сказал Чертков. — Поехали. У меня каникулы. Если не сейчас — то уже никогда. Сказано — сделано. Полетели в Москву, а оттуда самолетом на Воронеж и поездом — в Ольховатку, где их уже ждали. Зашли в загс, где получили свидетельство о рождении Соломона-младшего. Поехали на кладбище, нашли могилу отца. Отошли молча в сторонку. Шломо, достав молитвенник, прочитал по отцу кадиш. Потом поехали на сахарный завод. Нашли печь, у которой погиб отец... Там Шломо снова прочитал поминальную молитву. С души свалилась огромная тяжесть. Соломон обрел отца, которого не знал. В Москву ехали просветленные. Чертков повел своего нового друга взглянуть на то, что осталось от дома Чертковых в результате (или процессе?) реставрации. Как будто посетили пепелище. Крыша левого крыла была снята, стены разрушены., простенки сломаны. — Это что за дом? — спросил Чертков вахтера, дежурившего у входа. — Чертковых это дом. А вы кто такой будете? — Я Чертков...

Эпилог

Очень хочется, чтобы все кончилось хорошо. Чтобы дом восстановили по сохранившимся в архиве чертежам, а не в стиле «а-ля рюс». Чтоб в левом флигеле расположилась библиотека, а не бутики и казино, а центральном проходили, как встарь, балы и концерты, а не аукционы и показы мод. Чтоб в правом флигеле, идеально подходящем для музыкальной школы, весь день звучала музыка. Чтобы уважение к русской старине и ее сохранение во имя грядущих поколений возобладало над меркантильностью и голым расчетом.