Протоиеврей. Георгий Нейфах. К 70-летию со дня рождения отца Георгия Нейфаха

Тринадцатого августа 2022 года исполнилось 70 лет со дня рождения известного православного священника и богослова Георгия Нейфаха (1952-2005), основателя и первого настоятеля Успенского храма в г. Курчатов, автора религиозных книг, проповедей и лекций, по сей день популярных в интернете. Предлагаемый вашему вниманию очерк представляет собой расширенную главу из сборника «Его тепла хватало на всех: Воспоминания о протоиерее Георгии Нейфахе». Москва, «Правило веры», 2020. - 480 с. ISBN 978-5-94759-274-0

Neifah_1.jpeg

В конце минувшего тысячелетия, прилетая ненадолго в Москву, я вступал с отцом Георгием в теологические дискуссии. Реальной полемики, конечно, получиться не могло, ибо его богословские познания на два порядка превосходили мои (кроме того, я всё время опасался обидеть собеседника, неосторожно задев его религиозные чувства). Однако на вопросы, даже самые каверзные, он отвечал охотно и доброжелательно.

- Скажи-ка, - изрекал я, опрокинув рюмку и закусив маринованным грибочком, - ведь Бог у всех религий один?

- Один, разумеется.

- Какого ж рожна ты, еврей, веришь в этого единого Бога не по-иудейски, а по-православному? Кем родился – тем, понимаешь, и оставайся! – Я победоносно наливал себе следующую. – На то уж не упираю, что христианство-то иудаизмом порождено! Только не видать у вас, у христиан, сыновнего почтения!

Нейфах замолкал на минуту, собираясь с мыслями. 

- Представь себе такую картину: склон холма, покрытый снегом, и человек катается на лыжах. Что скажешь?

- Ничего. Всё путём.

- Верно. Потом пришла весна, снег растаял, выросла зелёная травка, - а он всё катается и катается. Теперь что?

- Псих ненормальный, чего ж ещё?

- Ага! Иудаизма как такового до рождения Иисуса не было: существовал некий изначальный монотеизм [утверждение, с которым религиозные иудеи едва ли согласятся]. Одной из важнейших догм этой религии было ожидание прихода Мессии. И вот после многих веков страданий и надежд является, наконец, долгожданный Спаситель, Христос. Возникает христианство как логическое развитие дохристианского монотеизма. А иудеи всё ждут, так и не сняли свои лыжи…

Пребывая с Нейфахом в разных весовых категориях по части религиозной учёности, я воображал: вот если бы на моём месте оказался знаток иудаизма, скажем, наш рабби Велвел Белинский, - тогда состоялась бы полноценная, может, даже захватывающая дискуссия! Но однажды приятель рассказал мне о встрече выпускников знаменитой московской математической спецшколы номер два. В одном углу зала восседал известный диссидент, по диагонали от него - полковник КГБ: эти двое старались даже не глядеть друг на друга. В третьем углу расположился ортодоксальный раввин, напротив - отец Георгий, православный священник, выкрест; эта парочка тоже избегала каких-либо контактов. Тут до меня дошло, что воображаемая дискуссия между отцом Георгием и рабби Белинским едва ли имела шанс состояться.

Мы познакомились на 1-ом курсе Биофака МГУ, - стало быть, осенью 1969-го. Первой встречи не помню; вернее всего, - гоняли мяч по асфальту между лекциями или вместо оных. 

Что было дальше? Память, словно серия магниевых вспышек, выхватывает из темноты разрозненные эпизоды: большей частью смешные, иногда - печальные.

Вот лекция по диалектическому материализму: мы с Юркой, забравшись на самый верх, подальше от профессора, играем в буру на раздевание. Сказывается мой дурацкий опыт и многолетняя практика: сам я сижу, только лишь сняв галстук, тогда как Нейфах ёжится от холода в трусах и в майке. 

– Ну же, сдавай! – начисто игнорируя неизбежные роковые последствия, подгоняет азартный, не терпящий поражений Юрка. 

Вот на другой лекции, по научному атеизму (был ведь и такой предмет!), он едко, очень смешно, но и суперлогично издевается как над учением атеизма, так и над религиями, всеми вместе и каждой в отдельности. Любые возражения разбивает легко и вдребезги.

Вообще хочу подчеркнуть: в сфере логики, равно как и в области точных наук и прочих абстракций, Юркино интеллектуальное превосходство ощущалось остро. С ходу ему делалось ясно то, на что другим требовалось и усилие и время. Нынче это называется "высоким IQ". У самого у меня 140, не каждый день встретишь человека, чей IQ осязаемо выше. У Нейфаха, без сомнения, был, как минимум, 160-170.

Вот летняя практика в подмосковном Чашникове: Нейфах на спор, за десять рублей, пожирает живую мышь. Из уважения к дамам, которые могут читать эти строки, подробности, пожалуй, опущу. Скажу только, что чувство брезгливости вовсе не было Юрке свойственно: он мог в самом неподходящем месте подобрать любую дрянь и, отряхнув прах, тотчас же заглотить.

Два лета подряд на практиках в Чашникове и Звенигороде мы активно изучали местную флору с фауной. Шло учение туго, так как спать приходилось урывками: гораздо увлекательней было по ночам разжигать костры, пить и петь, а если кто дозрел - ухаживать за девочками. Ядро нашей компании составляли пять человек; помимо нас с Нейфахом, остальные трое сохранили верность биологии и стали серьёзными учёными. Тонкий остроумец Лёня Черномордик вот уже больше двадцати лет возглавляет лабораторию в NIH, изучает липиды клеточных мембран. Силач Саша Гинцбург достиг звёздного статуса "российского Фаучи": он директор института, академик, создатель ведущей противоковидной вакцины "Спутник V". Певец-гитарист Серёжа Головач сделался мировым авторитетом по многоножкам, в поисках которых он исколесил весь свет, включая безлюдые тропические острова. Открыв целую уйму новых видов, родов и даже семейств этих ползучих тварей, один редкий вид он назвал в честь автора сих строк: длиною до 2-х см, Nepalomorpha kuznetsovi живёт под гниющей листвой в недоступных лесах Непала. Помнится, некий честолюбец уплатил 15 тысяч долларов за то, чтоб его имя дали новой птице. Пусть многоножка птице не чета, но и свалилась на меня эдакая честь вполне безвозмездно.

Вач, когда ты прочтёшь этот опус, прикинь: нельзя ли назвать большую, красивую, полезную многоножку именем Юрки Нейфаха?

Оставим науку и вернёмся к духовным материям. Однажды я посетовал отцу Георгию, что не удаётся мне, агностику, поверить в Бога. А весьма бы хотелось, поскольку жить верующим гораздо комфортнее (было это ещё при развитом социализме, и имелся в виду комфорт психологический, а не принадлежность к мейнстриму). Чуток поразмыслив, Нейфах дал мне профессиональный совет – инструкцию для неверующих. Каждый вечер, ложась в постель, нужно было сперва вспомнить все свои прегрешения за минувший день, если даже не совершённые поступки, то греховные помыслы, и мысленно сказать: 

- Боже, если Ты существуешь, прости меня! 

А потом: 

- Боже, если Ты существуешь, явись! 

Юриной рекомендации я следовал месяца три. Увы, за всё это время никто, кроме мамы, в мою комнату так и не зашёл…

В январе 2002-го отец Георгий и матушка Елена прилетели к нам под Вашингтон. Остановились сперва у меня, после – у Лёни Черномордика. Куда больше, чем музеями и памятниками, Юра интересовался местными Русскими Православными храмами, один из которых, расположенный в самой столице, он избрал для своих молитв. Как-то раз, утомившись ожидать в машине, заглянул в эту церковь и я: коленопреклонённый отец Георгий молился на пару с местным пастырем (если верить слухам, - отъявленным антисемитом). 

- Отец Виктор, - сказал тогда Нейфах, - это мой друг доктор Сергей Кузнецов. Помолитесь за него.

- Ваш друг, вы и молитесь! – Раздражённо ответствовал отец Виктор Потапов.

Из первого варианта этого очерка, опубликованного в сборнике "Его тепла хватало на всех", вышеприведённая в скобках характеристика отца Потапова была изъята: оказывается, критиковать православных священников возбраняется. Готов признать, что сегодня церковная цензура не столь мерзка и опасна, как, скажем, гэбэшно-совковая или "либерально"-политкорректная. Тем не менее пользуюсь случаем и восстанавливаю текст в его изначальном виде.

На этой поучительной истории смех, увы, обрывается, потому что Юра был уже тогда опасно болен. Нам с Лёней удалось устроить его на консультацию в лучший онкологический центр мира, Национальный Институт Онкологических Исследований в Бетезде. Понесли снимки, анализы, биопсии. Оставалась крохотная надежда, что страшный диагноз не подтвердится… но он подтвердился. Всё же визит оказался не напрасным: Юре, крепкому, жилистому, сухощавому, предложили сделаться участником клинических испытаний. Совершенно бесплатно ему удалили бы опухоль, а потом продолжали бы лечить облучением и новейшими препаратами. Это давало реальную надежду. Нейфах сказал, что подумает и ответ даст позднее…

Больно вспоминать. Потому что Юра, следуя совету своего духовного наставника старца Иоанна (Крестьянкина), американское предложение отклонил. Постановил: лечиться он будет молитвою и мёдом. Вот этот подход не оставлял уже никаких надежд – если не считать чуда. Верил ли отец Георгий в чудо? 

Тут и передо мной встала непростая дилемма. Дело в том, что один их моих давних приятелей и партнёров по покеру, Саша Бугаевский, сделался к тому времени влиятельной фигурой в Московской Епархии, вхожей к самому Патриарху. 

- Сашка, - размышлял я, - едва ли мне откажет! И тогда, если Патриарх самолично свяжется с пустошью и повлияет на старца… 

Долго я колебался, взвешивал… но всё-таки решил, что не имею права по-кавалерийски вторгаться в чужую жизнь, в чужую веру. Не говоря уж о том, что обширная операция сама по себе сопряжена с немалым риском и успех её отнюдь не гарантирован. До сего дня сомневаюсь, казнюсь… 

Лучше опять о весёлом! С младых ногтей Нейфах был не дурак выпить (это позднее, сделавшись священником, он пил как бы нехотя, принуждённо, цедил каждую рюмку). А, надравшись, начинал надираться - во втором значении этого слова, то есть по-наглому, безо всякого повода задирался к кому ни попадя. Пребывать с ним рядом становилось тогда небезопасно; пару раз мы едва ноги успевали унести от куда более многочисленной компании. Однажды поддавали у меня в писательском доме близ метро «Аэропорт». Уходя, я ненадолго задержался, выпустил Юрку во двор без присмотра. Тотчас спохватился, мчусь следом. Наблюдаю такую сцену: стоит Нейфах, набычась, руки в боки и допрашивает прижатого к стене испуганного соседа, Мишу Вольпина (ныне детский драматург М. Бартенёв). Обнимаю Юрку за талию, увожу прочь: 

- О чём, - спрашиваю, - базар? 

- Да вишь ты, какая неувязка! Я его о политике, - так он, засранец, совсем как я рассуждает. О литературе – то же самое. О футболе - так и он за "Динамо" болеет! Просто беда: не за что в морду двинуть! Начал было о философии…

Следующему эпизоду сам я не был свидетелем, рассказываю с чужих слов. На Белом море в столовой некий поэт приметил за завтраком одинокого, печального Нейфаха и сочинил такой провидческий стих, опубликованный в местной прессе:

 А в этом мальчике из стройотряда,

 Что манный пудинг так угрюмо ест,

 Пророс какой-то жест, какой-то тест,

 Который разгадать мне очень надо.

Друзья уверяли потом, что просто мрачный Юрка страдал тем утром с тяжёлой похмелюги. Так оно, вероятно, и было, - только поддавали-то почти все, а шедевр создан был об одном лишь Нейфахе! Неужто и впрямь удалось инженеру человеческих душ разглядеть в нём нечто… вполне неопределимое… то самое, что много лет спустя заставит его вывернуть свою жизнь наизнанку, отринуть науку, прийти в религию?

Вот мы и вышли на ключевую загадку о. Георгия Нейфаха: тайну его удивительного воцерковления. Как могло получиться, что блестящий, подающий большие надежды учёный-биофизик, исследователь структуры ДНК, кандидат физ-мат наук с докторской не за горами, притом язвительный материалист-нигилист-интеллектуал, а сверх того ещё задира и выпивоха, - что этот совсем неподходящий человек вдруг истово, искренне поверил в православного Бога? А, уверовав, радикально переменился как личность: напрочь утратил всё своё высокомерие, гордыню, агрессивность, цинизм, взамен же в полной мере обрёл смирение, долготерпение и, не убоюсь высоких слов, любовь к ближнему. Чтобы не пересластить, замечу, что трансформация Нейфаха имела и негативные (с моей неангажированной точки зрения) стороны: бесследно улетучилось, например, его былое вольнодумство и дерзкое инакомыслие. Законопослушный отец Георгий уже не подвергал сомнению слов и поступков церковных иерархов, его резкий критический ум переключился на обличение исключительно недругов православия.

Всей подоплёки столь кардинальной метаморфозы нам, вероятно, не постичь, - поделюсь тем немногим, что известно мне самому. Лето 83-го Нейфахи проводили в отдалённой деревушке, где настоятелем церкви служил весьма неординарный, умудрённый священник Владимир Волгин. По наводке любимой жены Лены, нашей сокурсницы и будущей матушки, Юра повадился вечерами общаться с этим искушённым пастырем. И вот после долгих задушевных бесед ему ни больше ни меньше: явился-таки Христос!

- Послушай, - говорил я Юрке, пытаясь осмыслить его перерождение, - ты же отдаёшь себе отчёт, насколько лабильна человеческая психика! А отдельные личности так и вовсе склонны к ярким галлюцинациям, не отличимым от подлинной жизни. Одним из них марсиане являются, другим Дева Мария...

- Уж как-нибудь не хуже тебя разбираюсь, психологию изучал! Но и ты тоже постарайся понять. Для меня Иисус был абсолютно реален! Он стоял рядышком, руку протянуть, вот как этот холодильник (разговор шёл на Нейфаховской кухне). Ну а против лома - нет приёма!

...Году в 82-м, ещё до его обращения, я приехал в гости к Нейфаху со своей хорошей знакомой, очаровательной Инночкой Волковской, дочерью писателя, переводчика с турецкого Радия Фиша. Уславливаясь о встрече по телефону, да уже и добравшись, интриговал его таинственными намёками: вот, мол, случается, что людей соединяют тесные узы, но сами они об этом даже не подозревают. Помнится, Элла Матвеевна, Юрина мама, трудилась в тот день дома, пришлось нам отправиться пировать на берег… какой там у них водоём под боком, канал? Расстелились близ вод, извлекли выпивку, закусь, принялись зашибать, а я гну своё: нелегко бывает выявить тайные, глубинные взаимоотношения между людьми. Разжёгши любопытство, открыто провозглашаю: он, Юрка, никогда раньше Инну не видевший, связан с ней самым непосредственным образом. Замороченный Нейфах строит всевозможные гипотезы, напрягает могучий интеллект, - да нешто допетришь? Наконец, с позором сдаётся, и тогда я открываю страшную тайну: Инна, будучи на шесть лет нас моложе, - его собственная тётка! Её старшая сестра Лена является действующей женой Александра Александровича Нейфаха, отца Юрки.

А в 89-м у меня возникла идея написать пьесу о гибели семейства Романовых. Как известно, Николай II был глубоко религиозным человеком, дочки тоже, пуще всех - императрица. Ну а я, автор, в православии ни бум-бум, - что тут предпринять? Так ведь есть у меня старый друг, протоиерей Георгий Нейфах! И вот я приезжал к Юрке на Речной, мы закрывались в его комнате, и Нейфах обстоятельно, не спеша, отвечал на все мои разнокалиберные вопросы, разрешал сомнения, подсказывал детали (меж тем, на площадке перед квартирой и на лестнице в подъезде терпеливо дожидалась аудиенции очередь из скорбных старушек). Когда пьеса была готова, Юра внимательно прочитал и утвердил конечный вариант. На спектакли в Малом театре («И Аз воздам», 1990-1994) приходили потом всякие разные знаменитости, включая и крупных священников. Хвалебные отзывы перемежались ругательными, но ни разу не пришлось мне услышать ни единого нарекания по православной части.

Юрка, нам было по семнадцать, когда мы подружились, - и вот уже семнадцать лет, как ты ушёл. Чем дальше, тем больше тебя не хватает, тем чаще я думаю о тебе. Если ты прав, если и впрямь не всё кончается с нашей смертью, - что ж, тогда, может, до встречи…