«Поэт в России – больше, чем поэт». К годовщине смерти Евгения Евтушенко

Прошло шесть лет со дня смерти Евгения Евтушенко. Это Прошлобыл яркий поэт и яркий, хоть и во многом противоречивый, человек. О его творчестве написано очень много, повторяться не имеет смысла. Мне хочется к годовщине его смерти вспомнить только об одной стороне этой незаурядной личности – его гражданской позиции, не обращая внимание на разноречивую трактовку её многими, в том числе недоверчивыми скептиками. 

26482ff5879e77e1648808084_copy.jpg

 Ещё в 1960 г. он написал:

 Мне говорят – ты смелый человек.                                          

Неправда. Никогда я не был смелым.                                                           

Считал я просто недостойным делом                                                             

унизиться до трусости коллег.   

 … О, вспомнят с чувством горького стыда                                                                 

потомки наши, расправляясь с мерзостью,                                                             

то время очень странное, когда                                                                         

простую честность называли смелостью!  

Стихотворение "Бабий Яр" Евтушенко впервые прочитал в Киеве. Местные власти, узнав о намерении поэта, попытались отменить его выступление, но отступили перед угрозой крупного скандала.

– Мне сказали, что видели, как мои афиши заклеивают, – писал впоследствии Е. Евтушенко. – И я сразу понял, что стихотворение уже известно в КГБ. Очевидно, мои телефонные разговоры прослушивались. 

…Когда я его впервые исполнил публично, возникла минута молчания, мне эта минута показалась вечностью… А потом… Маленькая старушка вышла из зала, прихрамывая, опираясь на палочку, прошла медленно по сцене ко мне. Она сказала, что была в Бабьем Яру, была одной из тех 29-ти, кому удалось выползти сквозь мертвые тела. Она поклонилась мне земным поклоном и поцеловала мне руку. Мне никогда в жизни никто руку не целовал…

19 сентября 1961 г. стихотворение было опубликовано в «Литературной газете». Когда Евтушенко незадолго до этого прочитал его в Политехническом музее, в зале сначала в мертвой тишине слышались всхлипывания. В середине стихотворения люди начали, как завороженные, подниматься и до конца слушали стоя. И когда поэт закончил стихотворение словами: 

 Еврейской крови нет в крови моей. 

 Но ненавистен злобой заскорузлой 

 Я всем антисемитам, как еврей, 

 и потому – я настоящий русский!

– зал еще какое-то время молчал. А потом взорвался криками и аплодисментами.

 «Оттепель» уже заканчивалась, а сформировавшиеся за многие десятилетия антисемитские взгляды значительной части общества оставались незыблемыми. Поэтому реакция на это стихотворение была неоднозначной. Например, Алексей Марков в известной своими черносотенными взглядами газете «Литературная Россия» уже через пять дней ответил на публикацию:

 Какой ты настоящий русский,

 Когда забыл про свой народ?

 Душа, что брючки, стала узкой, 

 Пустой, как лестничный пролёт.

Со стихами в защиту Евтушенко выступили С. Маршак, К. Симонов, Л. Утёсов, И. Эренбург, С. Кирсанов и многие другие. Не было в истории такого стихотворения, которое всего за одну неделю после публикации было переведено на 72 языка и напечатано на первых полосах десятков ведущих газет в самых разных странах мира. 

Дмитрий Шостакович посвятил «Бабьему Яру» первую часть своей 13-й симфонии, которую нередко называют величайшей симфонией ХХ века, спросив на это разрешения у автора стихотворения, изумившегося этим звонком гениального композитора. Шостаковича тут же обвинили «в отсутствии патриотизма и одностороннем освещении темы», исполнению симфонии всячески препятствовали, запугивали дирижёров и певцов, и оно с большим трудом состоялось лишь в самом конце 1962 г.

58 лет назад в поэме «Братская ГЭС» Евтушенко написал:

Поэт в России – больше, чем поэт. 

 В ней суждено поэтами рождаться 

 Лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства. 

 Кому уюта нет, покоя нет.

Так ли это на самом деле – большой вопрос, но Евгений Александрович, по-видимому, принимал желаемое им за истину. Важно не это, а то, как это представлялось ему самому; он, я уверен, был в этом убеждён.

В этой неоднозначной поэме, за которую на Евтушенко сыпались упрёки со всех сторон – и от правоверных сторонников официальной идеологии, и от их противников, и от радетелей высокой поэзии, для меня важно лишь одно – смелость автора и его последовательная позиция.

Вот как пишет он о юной узнице гетто Риве:

… а семнадцать лет – они и в гетто,

что ни говори, семнадцать лет.

Пьяные эсесовцы глумливо

шляются по гетто до зари...

А глаза у Ривы – словно взрывы,

чёрные они, с огнём внутри.

… А она стоит, почти незрима

от прозрачной детской худобы,

колыхаясь, будто струйка дыма

из кирпичной лагерной трубы.

Боже, я опять прошу об этом!

Милосердный Боже, так нельзя!

Солнце, словно лагерный прожектор,

Риве бьет в безумные глаза.

Падает... К сырой земле прижалась

девичья седая голова.

Наконец-то вспомнил Бог про жалость.

Бог услышал, Рива – ты мертва...

Позиция автора однозначна – он требует:

Чтобы над евреями бесчестно

не глумился чей-то сытый смех,

чтобы слово «жид» навек исчезло,

не позоря слова «человек»!

Прошло 58 лет, но стихотворение по-прежнему актуально; оно, как и прежде, в строю. И так же, как и прежде, поэт "ненавистен злобой заскорузлой" всем антисемитам. 

Через три года после написания «Братской ГЭС», 20 августа 1968г., произошло вторжение советской армии в Чехословакию, в ходе которого было убито 108 и ранено более 500 граждан этой страны, в подавляющем большинстве мирных жителей. Потрясённый событиями в Праге, Евтушенко бегал по разморенному солнцем Коктебелю, уговаривая коллег-поэтов подписать телеграмму Брежневу против советских танков в Праге. Перед ним просто захлопывали двери, а девушку на почте, принявшую эту телеграмму, уволили (правда, после его угроз устроить пресс-конференцию для иностранных корреспондентов, её восстановили). 

– Одним из самых страшных дней в моей жизни был день, когда наши танки вошли в Прагу – писал Евтушенко. – Они как будто шли по моему позвоночнику, дробя его гусеницами. Для меня это было крушением всей моей революционной романтики, надежд на социализм с человеческим лицом. Советская власть сама уничтожила все мои иллюзии по отношению к ней. Жизнь мне казалась конченной, бессмысленной, а я сам себе – навеки опозоренным. Моя телеграмма протеста нашему правительству и стихи «Танки идут по Праге» были вовсе не смелостью, а самоспасением. Если бы я этого не сделал, то презирал бы себя до конца жизни, а с таким презрением к себе я не смог бы жить.

Танки идут по Праге в закатной крови рассвета.

Танки идут по правде, которая не газета.

Танки идут по соблазнам жить не во власти штампов.

Танки идут по солдатам, сидящим внутри этих танков.

Чем же мне жить, как прежде, если, как будто рубанки,

танки идут по надежде, что это – родные танки?

Прежде, чем я подохну, как – мне не важно – прозван,

я обращаюсь к потомку только с единственной просьбой.

Пусть надо мной без рыданий просто напишут, по правде:

"Русский писатель. Раздавлен русскими танками в Праге". 

 Через много лет Евтушенко написал: "Когда я приехал в Прагу, ко мне подошла женщина, учительница русского языка и литературы. В 1968г., когда советские войска вошли в Чехословакию, она ушла из школы и поклялась, что никогда не будет преподавать эти предметы. Но через несколько дней, прочитав мои стихи в защиту своего народа «Танки идут по Праге», пришла и сказала: «Буду преподавать русский язык!»

В том же 68-м Эльдар Рязанов задумал снимать фильм о Сирано де Бержераке. В пьесе Эдмона Ростана, которая должна была стать основой фильма, показано столкновение 36-летнего опального французского поэта-фрондёра XVII в. с верхушкой общества. На роль Сирано пробовались замечательные актёры А. Миронов, О. Ефремов и другие. Но Рязанов захотел, чтобы роль Сирано сыграл настоящий поэт, читающий стихи не как актёр, а, как говорил Рязанов, «из нутра». 

 Евтушенко с его темпераментом как нельзя больше подходил для этой роли, даже возраст совпадал, и фильм с необычным исполнителем, имеющим такую репутацию, приобрёл бы особенное звучание. «Евтушенко загорелся необычайно, – писал впоследствии Рязанов, – обучался верховой езде, осваивал текст. Пробы были впечатляющими – на экране горели полубезумные глаза странного, много пережившего человека. У меня за стеклом книжного шкафа одно время стояли рядом две фотографии – подлинный Сирано де Бержерак и Евтушенко в его гриме. И между этими двумя фотографиями выстраивался целый ряд крупнейших поэтов, так или иначе загубленных обществом: Байрон, Пушкин, Лермонтов, Гумилев, Цветаева, Маяковский, Есенин, Пастернак. У фильма в подобной трактовке как бы появлялось второе дыхание, обретался второй смысл, углубляющий его содержание – ведь имя Евтушенко было одним из символов гражданской честности». 

Но директор Мосфильма» Сурин категорически запретил снимать Евтушенко. Нужно отдать должное Рязанову – он отказался от съёмок фильма, на подготовку которого затратил очень много сил.

Наталья Рапопорт написала потом: «Евтушенко к диссидентам не принадлежал, но восставал, чтобы творить добро. Порядочный человек с бóльшими, чем у других, возможностями, он пытался действовать, «спасая стольких, кто в опале, куда за совесть все попали», и сделал много хорошего для личных судеб опальных писателей и других представителей российской культуры».

 Он совершал поступки, на которые мало кто отваживался – защищал Солженицына, звонил Андропову и говорил: «Я повешусь на дверях Лубянки, если вы дадите ему срок». Евтушенко ещё много кого защищал – Синявского, Даниэля, Бродского, Войновича, пытался защитить от репрессий правозащитника генерала Петра Григоренко, писал главе КГБ Чебрикову и просил выпустить в Америку к Эрнсту Неизвестному его старую мать. Потом был альманах «Метрóполь» для полулегальных уже поэтов – он подписался и под ним, зная, что только его мировая известность может быть охранительной грамотой для всех остальных участников.

 Когда в Харькове проходили выборы в депутаты Верховного Совета СССР, в Парке культуры на площади собрался многотысячный митинг. Евтушенко прочитал недавно написанное стихотворение:

Когда страна почти пошла с откоса, 

зубами мы вцепились ей в колеса

и поняли, её затормозя:

"Так больше жить нельзя!"

Есть пик позора в нравственной продаже.

Нельзя в борделе вешать образá.

Жизнь только так и продолжалась дальше

с великого "Так больше жить нельзя!»

 И вся площадь скандировала этот рефрен. Евтушенко выиграл выборы с огромным отрывом, обойдя других кандидатов. Там, в ВС, он проработал до развала СССР. 

 В 1991 г. он стоял на баррикадах у Белого Дома, когда рушился тот самый занавес, та самая система, которая считала его своим, но с натяжкой, и так ненавидела за то, что был чужим – тоже с натяжкой. 

В начале 1992 г. виднейшие русские "поэты-патриоты" организовали в Москве церемонию публичного сожжения чучела Евтушенко, которая проходила во дворе Союза Писателей под аккомпанемент антисемитских лозунгов в лучших традициях русской "чёрной сотни". После такой оголтелой травли поэт заключил контракт с университетом в штате Оклахома в США и уехал в город Талса. Студенты очень любили своего странного эксцентричного профессора

 В конце августа 2013 г. Евтушенко перенес там серьезную операцию, ему ампутировали часть правой ноги. 

 14 декабря 1914 г. он выступал в Ростове-на-Дону со своим стихотворением о ростовском «Бабьем Яре» – Змиёвской балке, в которой в 1942 г. были расстреляны 27 тысяч человек – наши военнопленные, местные евреи и те, кто их прятал. Сведения о расстреле евреев были с памятника убраны, но потом под давлением общественности восстановлены. Евтушенко, конечно, не мог об этом промолчать. Вот отрывок из этого стихотворения:

 Когда все преступленья замолятся?

 Ведь, казалось, пришла пора.

 Ты ответишь ли, Балка Змиёвская?

 Ты ведь Бабьего Яра сестра.

 Под землей столько звуков и призвуков,

 Стоны, крики схоронены тут.

 Вижу – двадцать семь тысяч призраков

 По Ростову к той балке бредут.

 …Почему это в разное время

 колготились, незнамо с чего,

 избегаючи слова «евреи»,

 и вымарывали его?

 Вечером после выступления инвалид Евтушенко поскользнулся в гостинице в ванной и получил черепно-мозговую травму. Его отправили самолётом в Москву, в институт нейрохирургии, из которого без одобрения врачей он через 20 дней сбежал для участия в своём заранее запланированном творческом вечере. На сцену под аплодисменты всего зала его вывела жена. Потом были творческие вечера в Петербурге и в Якутске. Зрители приветствовали поэта стоя. 

Стихи Евтушенко переведены более чем на сто языков мира. После смерти Бродского (мягко говоря, совсем не жаловавшего Евтушенко) близкий друг Бродского Евгений Рейн написал: «Вот уже двести лет во все времена русскую поэзию представляет один Великий поэт. Так было в XVIII в., и в XIX, и в нашем XX. Только у него разные имена. И это неразрывная цепь. Вдумаемся в последовательность: Державин – Пушкин – Лермонтов – Некрасов – Блок – Маяковский – Ахматова – Евтушенко. Это один-единственный поэт с разными лицами. Такова поэтическая судьба России».

С этим высказыванием наверняка многие не согласятся, но тема этого очерка – вовсе не оценка поэтического уровня Е. Евтушенко. Мне приходилось читать разные высказывания по этому поводу, вплоть до развязных, а иногда и явно хамских, как у Ю. Колкера: «Нельзя же всерьёз числить Евтушенку (курсив мой – М. Г.) поэтом»; такой стиль – кредо человека, раз навсегда присвоившего себе право бесцеремонно и безнаказанно оскорблять других людей. Одним ценителям высокой поэзии не нравится лирика Евтушенко, другим – качество стихов. В конце концов это – дело вкуса; я не собираюсь вступать об этом в дискуссию и говорю лишь о его гражданской позиции поэта и человека. 

 16 мая 2015 г. в Концертном зале им. Чайковского состоялся творческий вечер поэта, продолжавшийся три часа. Евгений Евтушенко выступил с программой «Кто были мы? – Шестидесантники…» (военная лирика, стихи по заявкам), посвящённой 70-летию Великой Победы».

 18 июля 2017 г. Евгению Александровичу должно было исполниться 85 лет. Он – больной, с ампутированной ногой, планировал перед этим провести фестиваль – гастрольный тур по городам России, Беларуси и Казахстана, а основные юбилейные мероприятия должны были происходить в Москве.

 Но этому не суждено было случиться – состояние его здоровья резко ухудшилось.

 Продюсер фестиваля Сергей Винников рассказал о последней просьбе Евтушенко, высказанной по телефону: «Сергей, я нахожусь в клинике в очень тяжелом состоянии, врачи прогнозируют мой скорый уход. Я извиняюсь перед вами за то, что очень сильно вас подвел. Но при этом я очень прошу, чтобы запланированные нами совместно проекты – вечера в Большом зале Консерватории и в Кремлевском Дворце – состоялись и без меня. Обещайте мне это, и я буду умирать со спокойной душой. И ещё я прошу передать мою просьбу о захоронении в России, в Переделкино, недалеко от могилы Пастернака».

 Евгений Александрович умер 1 апреля 2017 г. 

 Александр Городницкий на следующий день написал по этому поводу замечательное стихотворение:

 Безжалостна беда сей горестной утраты.

 К минувшим временам назад дороги нет.

 Он первым был тогда, в пору шестидесятых,

 Когда забрезжил нам в окне неяркий свет.

 Тот век теперь далёк. Припомним годы óны –

 Мир песен и бесед тех юношеских лет,

 Когда от звонких строк гудели стадионы,

 И на Руси поэт был больше, чем поэт.

 … Далекие года. Забывшиеся сплетни.

 Июльского дождя на перепутьях след.

 Он первым был тогда, теперь он стал последним,

 Который, уходя, в передней гасит свет. 

Выступая во время прощания с Евгением Александровичем на сцене Центрального Дома литераторов, Сергей Никитин сказал: «Для фильма «Берегись автомобиля» композитор Андрей Петров написал прекрасный вальс. Мы с Татьяной сказали Евтушенко: «А слабó тебе написать слова на эту музыку?» Такие слова действовали на Женю, как красная тряпка на быка, и он за один день написал стихи «Стеклянный господин». Получилась песня, которую мы исполняли. 

При каждой встрече Женя говорил: «Серёжа, ты помнишь, что когда меня будут провожать в последний путь, обязательно должна прозвучать эта песня?». Тогда я приходил в ужас. Теперь, Женя, наступил момент, когда должна быть выполнена твоя воля. В общем-то эта песня про тебя. Спасибо тебе, Женя, за то, что ты был, есть и будешь!». И Никитин спел под гитару эту песню у гроба Евтушенко:

 Жил был одинокий господин.

Он был очень странный

Тем, что был стеклянный...

Он в звон, как в доспехи, был одет.

Счастлив или мрачен,

весь он был прозрачен –

он был поэт.

 …и раздался вдруг печальный

хруст серебряный, прощальный,

… Тот, кто с хрустальной душой,

тот наказан расплатой большой.

Остаются лишь крошки стекла.

Жизнь прошла.

«Нет, есть другой ответ:

Будет много лет

жить душа хрустальная…» –

шепчет хрустальная даль,

подпевает разбитый хрусталь,

повторяет звенящая синь:

«Динь. Динь. Динь… 

 Действительно, часто от человека «остаются лишь крошки стекла». Но для некоторых есть, как написал Евтушенко, и другой ответ – будет жить много лет душа хрустальная!

–––––––––––––––––––––––––––––

Источники: статьи А. Белкина и М. Качана в «Проза.ру», м-лы сайта «ntv.ru» и др.