Не почестей ради. Семья Штиглиц в России

Сегодня, когда заслуги cемьи Штиглиц получили всеобщее признание, их национальность подчас стыдливо обходят молчанием, а то и намеренно искажают, причисляя их к обрусевшим немцам. На это обратил внимание д-р исторических наук Борис Клейн, который в статье "Принадлежность к еврейству: Факты и версии" подверг резкой критике документальный фильм о Штиглицах, показанный на российском ТВ. "В передаче подчеркивалось не раз, – говорит по этому поводу Б. Клейн, – что этнически Штиглицы – русские немцы. Они (известное дело, – немцы) отличались врожденной честностью...

Поочередно заданную тему развивали директор Эрмитажа и руководители архивов, глава Госбанка и другие солидные чиновники. Напрашивался вывод – пора вернуть таких патриотов в российский Пантеон славы". На самом же деле, если Штиглицам и суждено быть в Пантеоне российской славы, то лишь на правах этнических евреев, ибо происхождения они иудейского. И хорошо еще, что у составителей авторитетного справочника "Немцы России" (М, 1999 – 2006) хватило здравого смысла не включать туда этих выходцев из земли Гессен (Западная Германия). 

ShtiglitsLI-1_1.jpg

Факты свидетельствуют о том, основателем династии был Лазарус Штиглиц (ум. 1798), придворный еврей князя Вальдекского из г. Арользена. И женат он был на еврейке, Федерике Луизе (урожденной Маркус). Своим шести сыновьям он дал первоклассное по тем временам образование. Старший, Иоганн, был, говоря словами А.С. Пушкина, "с душою прямо Геттингенской", ибо учился именно в этом прославленном университете. Он, между прочим, близко сошелся с выдающимся немецким просветителем и философом Вильгельмом Гумбольдтом. А зная широчайший круг знакомств Гумбольдта в литературном мире (достаточно сказать, что он был близким другом И.В. Гете и Ф. Шиллера), можно утверждать, что Иоганну, как и его братьям, не чужды были интересы немецкой культурной элиты. Впоследствии Иоганн стал известным врачом, медицинским советником в Ганновере. 

Его брат Фридрих направился в северную Словакию, а затем в Венгрию, и о дальнейшей его судьбе сведений о нем нет. А вот остальные четыре брата – Эмиль, Бернхард, Николай и Людвиг – пошли по коммерческой части и, не добившись успехов на родине, отправились в далекую Россию. 

Сначала здесь обосновались Эмиль, Бернхард и Николай. Позже следы Эмиля затерялись, а вот двое последних получили заслуженную известность. И хотя путь их в новом отечестве не был усыпан розами, в конце концов карьера у них задалась.

Бернхард (1774–) поселился в Кременчуге, где занялся винными откупами и разведением овец-мериносов. В 1805 году он был записан в 1-ю гильдию одесского купечества, затем получил потомственное дворянство и чин надворного советника. Он был счастлив в семейной жизни: имел шестерых детей, старший из которых, Николай, дослужился до чина тайного советника и был секретарем Русской миссии при саксонском дворе. 

Еще более впечатляющими были успехи другого брата, Николая Штиглица (1772 – 1820). Поначалу он также жил на юге России, где они вместе с известным евреем-предпринимателем Абрамом Перетцем с 1799 года вели соляную добычу и выполняли крупные казенные подряды. Все складывалось наилучшим образом: в 1801 году они получили разрешение на снабжение крымской солью всех западных губерний. Но в дело вмешались сенатор Гавриил Державин и генерал-прокурор Александр Беклешов, и Сенат признал этот промысел вредным для державы, и дело было закрыто. Но это не остановило Николая.

gerb.jpg

Параллельно занимался он и винными откупами, и именно на этом поприще обратил на себя внимание правительства, получив чин  коллежского асессора.  Тогда же он перебрался в Петербург, где учредил собственный торговый дом. Но и тут он столкнулся с Державиным, ставшим тогда генерал-прокурором. Николай Штиглиц в 1802 году купил у вдовы князя Александра Вяземского большое имение в Екатеринославской губернии с более чем 2000 крепостных. Купчая, однако, вначале не была утверждена, поскольку в то время нехристианам запрещалось владеть христианами. Отметив, что Штиглиц – еврей, Державин, сославшись на дискриминационное по отношению к иудеям законодательство, высказался против признания купчей. Впрочем, имение он в конце концов все-таки получил.

А его предпринимательский талант всё развивался: в 1811 году Николай организовал ввоз в Россию колониальных товаров через новоприсоединенную империей Финляндию. Он также принял деятельное участие в огромных провиантских подрядах для русской армии в войне 1812 года. После окончания войны император Александр I "за большие заслуги" пожаловал Штиглицу дворянское звание. Царь поручал ему и дела весьма деликатного свойства:  известно, что он воспользовался посредничеством Штиглица, чтобы  перевести за границу на личные расходы более 13 млн. рублей. 

Проявил себя Николай и на ниве меценатства, пожертвовав 100 тысяч рублей на учреждение в Одессе знаменитого Ришельевского лицея. А в 1817 году он был назначен директором Государственной комиссии погашения долгов. Как отмечал министр финансов граф Егор Канкрин в докладе царю,  "усердие и труды. Николая Штиглица.. способствовали к успешному ходу первых наших займов и ускорили достижение цели правительства в одной из важнейших финансовых операций". В 1818 Николай Штиглиц получает чин надворного советника, а в 1819 году – орден Владимира IV степени.

После смерти  бездетного Николая все его многомиллионное состояние, в том числе 100 тысяч десятин земли с заводами овец испанской породы, перешло к его брату Людвигу Штиглицу (1779-1843), который перебрался в Россию вслед за своими братьями. 

На его переезде настоял именно Николай, поддержавший младшего брата на первых порах. Вместе с их дядей Питером Клейном он снабдил Людвига первоначальным капиталом в 100 тысяч рублей и ввёл его в деловой мир Санкт-Петербурга. Поначалу Людвиг держался в тени старшего брата и, когда бизнес его потерпел неудачу, все тот же Николай вновь пришел ему на помощь. 

И, наконец, дело у молодого финансиста заладилось. Людвиг оказался предпринимателем от Бога и самым удачливым из братьев Штиглиц. Свойственные ему сметливость, оборотистость и точный расчет вкупе с самообладанием и железной выдержкой определили его надежный и быстрый коммерческий успех. Кроме того, это признавали даже его недруги, Людвига отличали трудолюбие и непоколебимая честность, ставшие своего рода визитной карточкой его банкирского дома. Это учреждение было создано в 1805 году под названием "Штиглиц и Ко" (хозяин его к тому времени уже был купцом 1-й гильдии). Контора дома находилась на Английской набережной – в самом престижном и аристократическом районе Петербурга.

Помимо экспортных операций (зерно, лес), торговый дом Людвига Штиглица занимался импортом в Россию дефицитных товаров. И здесь весьма кстати подоспела континентальная блокада Англии, к которой Россия вынуждена была присоединиться, понеся ощутимые потери от уменьшения экспорта зерна (ведь королевство было главным потребителем российского хлеба). Вот что пишет об этом историк Дмитрий Корнейчук: "Несмотря на существующий в рамках блокады запрет торговых взаимоотношений с Британией (1807-1812), официальная российская власть закрывала глаза на действия некоторых крупных торговцев, имевших связи при дворе.

К последним относился и Людвиг Штиглиц, часто в качестве личного одолжения ссужавший наличными деньгами высокопоставленных российских чиновников. Корабли торгового дома, нагруженные российским зерном, продолжали курсировать в сторону Британских островов, возвращаясь обратно с традиционной английской продукцией (сукно, чай)". В 1807 году, в связи с манифестом императора Александра I, запрещавшего иностранцам состоять в купеческой гильдии, Штиглиц перешёл в "вечное Российской державы подданство". 

В 1812 году Штиглиц отказался от иудаизма и перешёл лютеранство. Приходится признать, что этот драматический шаг Людвиг совершил вполне обдуманно. Распространявшиеся на евреев законодательные запреты только сковывали его многообразную и благотворную деятельность, и он предпочел отступничество. Он и женился на христианке – Ангелике Готшальк-Дюссельдорф (1777-1838).

Постепенно Людвиг Иванович приобретает в коммерческом мире всеобщее уважение и солидное имя, "возбуждающее повсеместно беспредельную доверенность". Автор статьи о нем в "Русском биографическом словаре" отмечал: "Торгово-промышленные начинания его пользовались самым широким кредитом, так как вексель Штиглица, по отзывам современников, являлся как бы наличными деньгами, а слово его ценилось выше всякого векселя". Кстати, о кредитах. Штиглиц завоевал популярность еще и тем, что, в отличие от иностранных банкирских контор и отечественных ростовщиков, брал самые умеренные проценты под кредиты (10-12 % вместо традиционных 30-40%!).

Прославился Штиглиц и своими пожертвованиями в пользу русской армии во время войны с Наполеоном, за что был отмечен императором Александром I бронзовой медалью на Аннинской ленте.

Но Штиглиц не гнался за наградами, цель его была вполне определённой - сделаться банкиром императора Александра I. Звание придворного банкира рассматривалось тогда как особая монаршая милость: ведь этому лицу доверялось заключать все государственные внешние и внутренние займы русского правительства. За свои услуги такие банкиры получали вознаграждения, высокие посты, дворянские титулы и поддержку самого государя.

До Людвига придворным банкиром был барон Александр Раль, немец по происхождению. Однако из-за непрофессиональных управленцев на вверенных ему фабриках Раль разорился. А Штиглиц тем временем пошёл в гору:  за него ходатайствовали приближенные к монарху влиятельные сановники Егор Канкрин и Карл Нессельроде. Не последнюю роль сыграли здесь и личные качества: Раль отличался резкостью и вспыльчивостью, Штиглиц же слыл человеком доброжелательным и невозмутимым. После отставки Раля в 1819 году "все торговое сословие указало на Штиглица как на достойного занять первенство на Петербургской бирже".

Сибирский купец Василий Баснин писал о Штиглице: "Можно сказать, что он душа здешней биржи: в продолжение трех часов беспрерывно его занимали вопросами и ответами маклеры биржевые, коих нынче до ста человек".  А по словам графа Модеста Корфа, “он был первым светилом и центром нашей биржи; его имя давало тотчас жизнь и кредит всякому торговому и индустриальному предприятию.  Но кроме того, слова: Штиглиц говорит, Штиглиц думает – решали часто и государственные финансовые меры.  В меркантильных сведениях и расчётливости ему не было и нет у нас подобного”.  

Услугами банкирской конторы "Штиглиц и Ко" пользовались самые влиятельные люди империи - граф Алексей Аракчеев, сенатор Николай Новосильцев, граф Павел Киселев, шеф жандармов, граф Александр Бенкендорф и многие, многие другие.

22 июля 1826 года по случаю коронации Николая I Людвиг Иванович был возведен в потомственное баронское достоинство "за оказание правительству услуг и усердие к распространению торговли".  И надо сказать, он стал единственным в ту эпоху российским бароном. 

За какие же услуги русскому правительству император пожаловал ему этот высокий титул? Дело в том, что честное имя Штиглица оказалось поистине драгоценным для финансов страны. Ведь дефицит бюджета (ежегодно более 120 млн. рублей) и реформирование отечественной финансовой системы вынуждали Россию постоянно просить деньги за рубежом, а Людвиг Штиглиц справился с этой непростой задачей, заключив ряд низкопроцентных зарубежных займов на сумму более 230 млн. руб.

Императоры Александр I и его преемник Николай I остались этим весьма довольны. Основные же кредиторы России – крупнейшие банкирские дома Лондона, Парижа, Амстердама, – поначалу с опаской относившиеся к придворному банкиру-посреднику, убедились в безупречной деловой репутации и значительном влиянии Штиглица в высших кругах власти Российской империи. Потому одно упоминание имени Штиглица в любом готовящемся российском внешнем займе становилось для западных кредиторов надежной гарантией исправного получения денег.

Многогранность деятельности Штиглица была беспрецедентной. Он владел крупными сахарными и свечным заводами, Екатерингофской бумагопрядильной мануфактурой, овчарнями мериносов. Людвиг Иванович стоял у истоков и такого нового для России вида коммерческой деятельности, как страхование, способное при разумной организации тоже приносить немалые доходы. В 1827 году он возглавил Первое Российское страховое от огня общество (Большая Морская ул., д.40), которому дал  название: "Санкт-Петербургский феникс", получив монополию на страхование от огня в обеих столицах, а также в Одессе и Прибалтике. 

В 1829 году генерал-губернатор Новороссийского края, обратился к Штиглицу с предложением устроить в Одессе контору его Дома, “которая бы пользовалась капиталом и кредитом его". В том же году контора была открыта и начала свою работу.  Торговый её оборот возрос с 32 миллионов в 1834 году до 55 миллионов в 1838 году.

В 1833 году была образована знаменитая биржевая артель Штиглица. Она возникла после слияния двух ранее существовавших при Петербургской биржи артелей – Шараповой и Бетлинговской. Под именем Штиглица артель просуществовала до середины 20-х годов XX века, пережив и самого Людвига Штиглица, и его сына Александра. В 1917 году она была переименована в Петроградскую, а затем в Ленинградскую артель общественного труда им. Штиглица. А основанная банкиром в том же 1833 году Невская прядильная мануфактура существует и поныне (под названием Прядильно-ниточный комбинат им. С.М. Кирова).

C именем Штиглица связаны и рейсы первых российских пароходов. Образованное при его деятельном участии Общество акционеров для учреждения постоянного сообщения между Петербургом и Любеком получило привилегии на перевозку грузов и пассажиров в гавани и из гаваней Балтийского моря. Новым и важным делом для России стало создание первой железной дороги из Петербурга в Москву. И здесь не обошлось без Людвига Ивановича, который, по словам современников, "мог равняться богатством с гамбургским банкиром Соломоном Гейне".

Именно при посредничестве банкирского дома "Штиглиц и Ко" в 1841 году и был заключен внешний российский государственный заем на 50 млн. рублей на строительство  дороги (регулярное движение по ней началось в 1851 году, уже после смерти Штиглица). В том же 1841 году Людвиг Штиглиц – заседатель Совета Комитета по постройке в Санкт-Петербурге постоянного моста через Неву. 

Отметим и успехи Штиглица на всероссийских выставках: в 1833 году он был награжден похвальной малой золотой медалью по итогам 3-й Выставки российских мануфактурных изделий; по итогам же Выставки 1839 года – похвальной медалью за отличные образцы мериносовой шерсти, а также большой серебряной медалью за бумагопрядильные изделия и стеариновые свечи. 

"За труды и усердие на пользу отечественной торговли и промышленности" барон был награжден орденами Анны 2-й степени (1831) и Владимира 3-й степени (1836). В 1839 году он был вписан в дворянскую родословную книгу Санкт-Петербургской губернии. 

Продолжая дело своего брата, Людвиг Иванович вошел в историю и как видный российский меценат. Он делал регулярные пожертвования студентам Технологического института, воспитанникам Коммерческого училища и Училища торгового мореплавания. Кроме того, на строительство трехэтажного каменного здания с церковью он предоставил Коммерческому училищу 20 тысяч рублей.

Его благотворительность была безграничной. То барон вносит внушительные суммы в пользу учреждений призрения нищих, то финансирует детскую больницу. Исключительно на средства Штиглица в Петербурге был учрежден образцовый приют на 150 сирот. При этом он не любил трубить о своих благодеяниях, как это нынче делают иные политиканы. Скромность была исключительным свойством его натуры.  Как отметил журнал “Северная пчела” (1843), это был “самый праведный и усердный патриот, и при всяком общеполезном и благом деле первое имя в подписке было Штиглиц”. 

По воспоминаниям современников, Штиглиц обладал умом восприимчивым, любил окружать себя людьми просвещенными и в беседах с ними отдыхал после трудов своих. Он следил за успехами не только русской, но и европейской литературы, постоянно пополняя свою обширную библиотеку книжными новинками.  

Людвиг Иванович Штиглиц скончался скоропостижно 6 марта 1843 года "от нервического удара", в возрасте 65 лет. В день его похорон в знак траура была закрыта Петербургская биржа. Еще при жизни барон пожелал, чтобы похороны его проходили скромно, без всякой пышности. Тем не менее в последний путь его провожали иностранные послы, министры, видные военные и гражданские чиновники, российское купечество. Вот как описывает эту церемонию современник: "Гроб покрыт был венками, которые любовь детская сплела ему из свежих цветов. Не было ни гербов, ни корон баронских. З

а гробом ехала не траурная великолепная карета, а обитая черным сукном скромная колясочка, в которой обыкновенно ездил покойный. Большая часть присутствующих провожала шествие пешком. Когда колесница выехала на Невский проспект, ей должно было остановиться. Вся эта широкая улица до перекрестка Литейного наполнена была народом. И далее по пустынным в обыкновенное время улицам, ведущим на Волково поле, стояли густые толпы". Людвига Штиглица похоронили на петербургском Волковом кладбище.

Надгробную речь произнёс пастор реформатской церкви в Петербурге Иоганн фон Муральт:  “Истинный патриот служит своей родине и своему государю, никогда не отрекаясь от своего человеческого достоинства”.  Говорили также, что покойный “богат был не только деньгами, но ещё богаче сердцем, ибо был благородным жертвователем в лучшем смысле этого слова”.    О значении его личности свидетельствовал  и другой его современник: “Смерть его, которая отзовётся во всем коммерческом мире, есть вместе и потеря государственная для России”.  

После смерти Людвига Штиглица его тридцатимиллионное состояние перешло к сыну Александру (1814-1884), которому суждено было не только продолжить дело отца, но и приумножить его славу.  Заслуги его перед Российской империей тоже весьма велики. Начав службу в Министерстве финансов, он в 1846 году был избран председателем Биржевого комитета и вслед за покойным отцом стал придворным банкиром, а впоследствии получил и высший чин в Табели о рангах - действительного тайного советника. Он субсидировал строительство Петергофской и Балтийской железных дорог, став соучредителем Главного общества железных дорог России.  Управляющий Государственным банком, крупный пайщик Московского купеческого банка, Александр Штиглиц отмечен и беспрецедентной благотворительностью. 

Во время Крымской войны жертвовал значительные суммы в пользу Чесменской военной богадельни и неимущих морских чинов в Севастополе; помогал воспитанникам учебных заведений, основал ссудо-сберегательную кассу для банковских служащих.  А основанное им Центральное училище технического рисования (ныне Санкт-Петербургская художественно-промышленная академия), с богатым профильным музеем и фундаментальной библиотекой ещё более прославило его.  И вовсе не случайно, в 2006 году этой Академии было присвоено его имя, а в 2010 году состоялась и церемония открытия его памятника.   

Другой памятник Александру Штиглицу открылся в 2009 году на станции Новый Петергоф, строительство которой спонсировал барон.  Особо следует отметить, что Штиглиц помещал всё своё огромное состояние исключительно в русские фонды, а не вывозил его в офшоры, подобно иным современным российским олигархам. Известно, что на скептическое замечание одного банкира о неосторожности подобного доверия к отечественным финансовым институтам он в ответ парировал: “Отец мой и я нажили всё состояние в России; если она окажется несостоятельной, то и я готов потерять с ней вместе всё моё состояние”. Как не вспомнить тут последний наказ родителя: “Люби Россию, и она будет любить тебя”.