Я учился в мужской школе; такое раздельное обучение просуществовало до самой смерти Сталина. Девочек мы видели только на улице, на редких днях рождения, либо (в ограниченном нашим директором количестве) на школьных вечерах, куда мы их специально приглашали из соседних женских школ, вручая написанные от руки пригласительные билеты с печатью (!) школы. Но про девочек (вернее, про одну из них) расскажу позже.
У некоторых ребят в моём классе (почему-то не у всех) были прозвища, и они, как правило, сохранялись при нашем общении до весьма солидного возраста. В простейших случаях прозвища были производными от первых слогов фамилий; например, чтобы различать двух Вить, одного мы звали Луц, другого Амин. За Марком закрепилось имя Марс (и иначе мы его не называем до сих пор!). Одного из Миш называли Поня – по зрительной ассоциации с пончиком (он всегда был кругленьким толстячком).
Худощавого невысокого Гарика, с которым я в старших классах сидел за одной партой и потом много лет дружил, звали по контрасту с более крупными одноклассниками Моськой, и он спокойно, без обид, откликался. Однажды моя бабушка в разговоре с его дедом (мы жили неподалёку) сказала: «Ваш Мося такой хороший мальчик», на что её собеседник с возмущением ответил: «У меня нет внука Моси, моего внука зовут Гарик!»…
Добродушного спортивного парня с редким именем Вильям мы называли почему-то Шмоц. Были у нас Граф, Софи́на, Пуриц, Цинпер, Молпер, Сóбак и даже Форцайло; объяснение происхождения и значения этих прозвищ я опускаю – оно потребовало бы отдельного рассказа.
Но одно прозвище, тоже сохранившееся до конца жизни его носителя, мы со школьных лет произносили с несвойственной мальчишкам теплотой. Очень редко мы называли его по имени – Эдик, он всегда был для нас Брыс (производное от «белобрысый», т.е. блондин). У него действительно были тонкие волосы редкого светло-соломенного цвета, очень белая кожа и голубые глаза. Высокий, стройный, дружелюбный мальчик, спокойный, лёгкий и приятный в общении. Когда он, всегда очень по-доброму, улыбался, на щеках появлялись трогательные ямочки. Наверное, подсознательно мы смягчали жёсткое Брыс и чаще всего ласково называли его Брысик – это имя ему подходило намного больше и «приклеилось» навсегда.
Отец Эдика, эстонец Фёдор Егер (возможно, мягкий знак в конце для более привычного русскому уху звучания появился потом), за участие в первом перелёте Москва – Дальний Восток был награждён орденом Красного Знамени. Для довоенного времени это была очень высокая правительственная награда.
Во время обороны Севастополя он исполнял обязанности начальника аэродрома на мысе Херсонес. Окружённый немцами, подвергавшийся налетам вражеской авиации и постоянным артобстрелам, аэродром принимал и выпускал самолёты до последнего дня, и в этом была большая заслуга его начальника.
В неразберихе последних дней перед сдачей Крыма немцам Егерь, как и более 90 тысяч наших воинов, не смог эвакуироваться и был признан «пропавшим без вести». По тем временам это было лишь ненамного менее страшным, чем «изменник Родины» – считалось, что такие люди могли перейти на сторону врага, их семьи не имели льгот, не получали пенсию за потерю кормильца. Эдик показывал нам единственную сохранившуюся память об отце – карманные часы-«луковицу» с несколькими дополнительными маленькими стрелками, на цепочке.
Мать воспитывала сына одна, тянула его из последних сил. Жили очень бедно. Комнатка была настолько маленькой, что Эдик спал на раскладушке, которую утром надо было непременно убирать.
Несмываемое пятно оставалось на таких людях всю жизнь. Так было и с Брысиком – мандатная комиссия не допустила его к экзаменам в севастопольское военно-морское училище. Это же повторилось при попытке сдать экзамены в одесскую Высшую мореходку; пришлось ему поступить в мукомольный институт…
Именно в применении к Брысику я в начале этого повествования вспоминал о девочках наших школьных лет.
По поводу отношений с ними мы, 16 – 17-летние физически развитые парни, в абсолютном большинстве целомудренные, в те годы использовали слово «дружить». Причём, происходили эти отношения, как правило, в коллективной форме – несколько мальчиков и несколько девочек встречались, вместе гуляли по бульвару, ходили в кино, иногда танцевали у кого-то в квартире, если позволяли её населённость и площадь в то скудное время.
Для нас это была всего лишь волнующая новизной игра, которой мы не придавали серьёзного значения – по-видимому, чувствуя, что у нас всё ещё впереди. А Брысик по-настоящему влюбился в изящную, как статуэтка, девочку Нелю. Её красота была неброской, тонкой, как бы выписанной пером тушью, а не нарисованной яркими, сочными красками; по сравнению с её подругами она действительно казалась какой-то неземной. Никто из нас не мог представить, что это очень глубокое чувство сохранится у него навсегда – тогда мы были далеки от таких высоких материй и то, что неясно созревало внутри нас, ещё никак не оформилось всерьёз. Но только не у Брысика…
Отец Нели был известным в нашем приморском городе капитаном дальнего плавания. Весьма обеспеченная семья, свой статусный круг общения. И тут появился рядом с их дочерью бесперспективный мальчик из бедной семьи; возможно, как-то просочились сведения и об отце Эдика. Можно предположить, что эти соображения сыграли определённую роль в отношении родителей Нели к влюблённому в неё мальчику – он явно не смог бы в будущем обеспечить их дочери такую жизнь, к которой она привыкла.
За ней стал ухаживать молодой то ли старшекурсник, то ли уже выпускник судоводительского факультета Высшей мореходки – высокий, статный, красивый, мужественный, в её глазах почти взрослый мужчина, будущий капитан. Через несколько лет Неля вышла за него замуж.
А Брысик не переставал её любить… Он просто не мог без неё жить. Когда они изредка встречались, он смотрел на неё – и не мог насмотреться, разговаривал – и не мог наговориться. И прекрасно понимал, что никакие более близкие отношения между ними невозможны, она любит своего мужа и будет жить в ставшем привычным для них комфортном обеспеченном мире, в котором для влюблённого в неё с школьных лет юноши места нет.
Через 20 лет после окончания школы мои одноклассники впервые почувствовали желание встретиться и пообщаться. На эту встречу Брысик пригласил Нелю, которая не только знала и помнила многих из нас, но и преподавала в то время в нашей родной школе, в которой мы и собрались в нашем классе. На старой чёрно-белой фотографии, сделанной на продолжении этой встречи в ресторане морского вокзала, 39-летний Брысик со счастливой улыбкой стоит рядом с Нелей …
Её жизнь сложилась прекрасно – любящий муж, который действительно стал капитаном дальнего плавания, достаток, хорошая квартира, модная одежда, драгоценности, она ездила за рулём одной из ещё редких в те годы иномарок. Конечно, она повзрослела, но оставалась во многом похожей на ту изящную, тоненькую, воздушную – и, увы, недосягаемую для нашего товарища Неличку.
А Брысик все годы не переставал её любить…издали.
В 50-летнем возрасте у него обнаружили рак гортани. Он перенёс в Москве в течение ряда лет несколько сложных, тяжёлых и уже тогда дорогостоящих операций, потерял возможность говорить. Если бы не весьма существенная материальная помощь нашего одноклассника Володи, ставшего к тому времени профессором и проректором одного из московских вузов, Брысик не выжил бы. Разобрать его попытки издавать внятные звуки через вжитую снаружи шеи в гортань и иногда стыдливо прикрываемую шарфиком фистулу было трудно. Постепенно он потерял интерес к жизни и стал пить...
Вскоре после этого произошло несчастье с мужем Нели, который был безосновательно обвинён в аварии судна, повлекшей гибель людей. На самом деле, он лично не был виноват, т.к. на вахте стоял один из его помощников, но как капитан нёс ответственность за всё. Его приговорили к длительному тюремному заключению. А Неля, перенеся сильнейший стресс, чуть ли не проклинаемая родственниками погибших, тяжело заболела и через несколько лет умерла от рака.
Я стоял рядом с Брысиком на её похоронах, и этот тогда 60-летний, перенесший много собственного горя мужчина плакал, не скрывая слёз. А я, глядя на него, вспоминал их молодость и его любовь, которую он пронёс через всю жизнь.
Наверное, испытывать столько лет такое сильное чувство, несмотря на все невзгоды и трагедии, – всё-таки счастье, которое дано немногим…
Комментарии
рассказ "Брысик"
Очень яркий и запоминающийся рассказ о безответной любви. Еще такую любовь называют однобокой. Брысик, он же Эдик, со школьной скамьи до конца жизни любил Неллю, и был ей предан. Конец жизни Нелли был очень печален, но нет сомнений, что были в ее жизни счастливые дни, когда они с любимым мужем были рядом и жили в достатке, радуясь жизни. Эдик, кого в детстве одноклассники прозвали Брысиком, как бы оправдал свою кличку. Слово «брысь», означает по-русски «иди отсюда». Судя по описанию он был очень добрым честным и порядочным человеком, однолюбом, и жаль очень, что его отвергла любимая и ее семья, жаль постигшей его болезни. Автор рассказа Михаил Гаузнер обладает прекрасной памятью (помнить имена прозвищ в школьные годы, не каждому дано это спустя больше, чем полвека) и он очень хороший друг, чувствуется, как Михаил переживает за товарища, с которым со школьной скамьи дружил. Рассказ хорошо написан, читать очень интересно.
Добавить комментарий