Ах, ты, память моя,
мне бальзам и отрава, не уйти от тебя, ты повсюду со мной…
Непонятна память человеческая – по какому принципу она выбирает для запоминания одно и отбрасывает другое? Казалось бы, важное событие, но свидетели оного, кто помнит подробности, а кто только в общих чертах, а кто помнит и не так, и не в той последовательности. При этом они все искренни и у них нет никакой причины, чтобы помнить событие иначе, чем другие.
Это я пишу для того, чтобы оправдать себя в своих воспоминаниях, в описаниях событий «давно минувших дней». Возможно, я не помню имён и отчеств персонажей, но порой не это бывает важно.
В город Челябинск-40 наша семья переехала из Магнитогорска весной 1952 года. Седьмой класс школы, четвёртую четверть, я доучивался в новом коллективе. На первом же уроке, когда учительница поздоровалась с классом, я во всё горла заорал: «Здра …», как это было принято в «старой» школе, чем вызвал недоумение учителя и некоторую весёлость учеников. На приветствие преподавателя в школе в этом городе отвечали скромным бормотанием. Был в классе настоящий интеллигентный мальчик, который на возглас одноклассниц «Дурак!» вежливо отвечал: «Твой папа». Такого изыска в школе на рабочей окраине Магнитогорска я никогда не слыхал.
Приехав в этот город через 22 года, я зашёл в свой техникум, в котором учился с 1952 по 1956 год. Директор принял меня с распростёртыми объятиями и не потому, что я оставил неизгладимый след своими познаниями при учёбе, а потому, что в этот режимный город никого не впускали и в первый отпуск выпускали только лет через пять безупречного поведения, по мнению специалистов очень узкого и сильно специфического профиля, в погонах. Советской власти в прямом смысле в городе не было – главой и командиром города был генерал Музруков. Каждый житель города раз в месяц должен был прослушать лекцию об окружающих нашу страну врагах и рыщущих везде шпионах: «Подозреваются ВСЕ!». Начальником режимного отдела города был Чикунов, который работал со дня основания города и большую часть населения знал по имени и отчеству.
Брат Николай, второй по старшинству из четверых братьев, завербовался в Челябинск-40 в 1948 году. Перед его отъездом наша мать, хлебнувшая, как и вся наша семья, в полной мере от советской власти, наставляла сына: «Все письма будут проверяться, и ты, Коля, напиши, что купил импортные ботинки, которых хватит лет на … И я пойму через сколько лет тебя выпустят в отпуск». Николай за четыре года импортные ботинки не износил и в отпуск так ни разу и не приехал.
С дочерью начальника режимного отдела Зиной Чикуновой мы учились в одной группе. Она была избрана старостой нашей группы. Обычно она входила в аудиторию секунд за 15 до звонка, оповещающего о начале занятий. В советских учебных заведениях нет предварительного звонка за пять минут до окончания лекции, как это делается в Америке. И потому у нас не может быть варианта, когда студенты, услышав предварительный звонок, начинают шуметь, а преподаватель замечает: «Если джентльмены помолчат, то у меня есть ещё пять минут пометать бисер».
Отлично помню день пятого марта 1953 года – день смерти Сталина. Брат Николай выразил недоумение: «Как же мы теперь без отца-то родного жить будем?» Все девушки в группе были с заплаканными глазами. Парни были молчаливы. Лекций не было. Но вот пришла преподаватель ядерной физики Ласкина (до замужества Вязмитинова). - Горе велико, но жизнь продолжатся, - и вызвала отвечать секретаря комсомольской организации. – Я не готова, - ответила та плачущим голосом. – Два балла. Так повторилось семь раз – со всем комсомольским активом нашей группы. Мы с братом Владимиром учились вместе, и я был единственный не комсомолец и не опасался, что меня «призовут к ответу». Преподаватель написала на доске новую тему: «Теория Дирака». - К следующему разу готовить обе темы. И мы заскрипели перьями в наших секретных тетрадях, которые сдавали после лекций в первый (секретный) отдел и уходили налегке: я в общежитие, а брат Владимир домой. Однажды Ласкина спросила меня, много ли брат занимается дома. Я ответил, что не знаю, так как живу в общежитии. – А вы родные братья? - Да, родные.
Больше она никогда не касалась этой темы.
Чтобы почитать свой конспект, следовало прийти обратно в техникум, взять конспект в первом отделе … Большинство так не делало. Перед лекцией все пытались усвоить всё за несколько минут до прихода преподавателя. После переклички к доске вызывался «счастливчик». Если он, встав, : говорил «Я не готов», шелест конспектами продолжался. Но вот вызвали Юрку Устинова. Он был уверен в своём положении в учебном заведении. Был он сиротой и жил вместе с сестрой, которая была замужем за парикмахером. Начальник нашего отделения в техникуме Юрченко как-то брился у этого парикмахера. И парикмахер ему намекнул: - Юрку выгонишь – зарежу.
Юрка встал и пошёл к доске. Все выдохнули и закрыли конспекты. Юрка немного помолчал и сказал: «Я не готов» и также медленно поплёлся к своему столу.
Помню, как избирали профорга группы. Здесь надо было сразу успеть предложить чью-нибудь кандидатуру, чтобы не быть избранным, и все дружно голосовали «за». Кто-то первым предложил в профорги Мишку Фарафонтова. Мишка поднял руку. Слова ему не дали и поставили на голосование. Мишка всегда утверждал, что в его фамилии отображена вся его сущность: фара – это он мотоциклист, фон – это он дозиметрист, а тов – он отличный товарищ. Проголосовали единогласно. - Что ты нам хотел сказать? - обратился к Мишке председатель собрания с ухмылкой. Мишка тоже улыбнулся: - А я не член профсоюза.
На втором и третьем курсах мы были на практике на химическом комбинате «Маяк» по производству Плутония-239 для атомных бомб. Там же, на четвёртом курсе, я написал дипломную работу на тему «Определение распределения потока нейтронов по высоте уран-графитого реактора по наведённой гамма-активности технологических каналов». Молодым специалистом был направлен на работу в г. Обнинск на действующий реактор-прототип для первой советской атомной подводной лодки. Мне было 17,5 лет.
Чикунов и устроил мне пропуск в город Челябинск-40. Он знал всю нашу семью, а мать величал по имени и отчеству. Наша мать вырастила пятерых детей. Советская власть наградила её медалью Материнства и пенсией 28 рублей. Она пошла работать сторожем. Через три года советская власть добавила к пенсии 3 рубля. Моя стипендия на четвёртом курсе техникума была 500 рублей – в 16 раз больше. Пенсии матери не должно было хватить даже на хлеб.
У директора техникума, куда я пришел после многих лет, сидел работник городского отдела образования:
- А вы какую школу оканчивали?
- А я не помню. Я учился только одну четверть.
- А где вы жили?
- В коммуналке, в одной комнате впятером, по адресу «Советская, 8, кв. 15.
- Понятно. Вы учились в 21-й школе. Сейчас это лучшая математическая школа города и её выпускники большей частью идут в Свердловский политехнический.
- Я не виноват.
- Пожалуйста, придите в школу на встречу с учениками. К нам никто не приезжает. А вы выпускник этой школы, почётный полярник, побывали на Северном полюсе. Ученикам будет очень интересно. А потом я приглашаю вас ко мне в гости – у меня есть чай 94-й номер. Никогда не пробовали?.
- Нет. Я помню только 96 градусов – это спирт, но его обязательно надо разбавлять.
Чай был слабого жёлтого цвета, но ароматный и очень вкусный.
Вход в школу мне показался незнакомым. Актовый зал был набит битком. Мне было непривычно. Выступать пришлось со сцены. Публика была весёлая и любознательная. Мы разговорились, и всё шло празднично. Было много вопросов. Учителя стояли вдоль стен зала.
– А кого из учителей вы помните?
Я понял, что попался на мякине: – Недавно я прочитал в журнале, что по истечении 15-20 лет обычно запоминаются только люди, с которыми связаны какие-то значительные события, а я учился в этой школе только одну четверть и ни одного учителя я не помню.
Зал разразился бурными аплодисментами.
В конце моего выступления старшеклассники решили сделать совместное фото. Они забрались на сцену и «лишних» выталкивали. Пришлось долго фотографироваться со всеми желающими. Потом, впервые в жизни, я раздавал автографы. Подобного со мной больше никогда не случалось.
Я подарил много арктических фотографий. Директор предложил устроить в школе небольшой музей моего имени. Я еле его отговорил.
- Сынок, ты где был? - спросила меня мать.
- На встрече с учениками 21-й школы, в которой я заканчивал седьмой класс. Вы помните, где я учился? (В казачьих семьях родителей всегда называли на «вы»).
- Сынок, ты учился в 23-й школе.
Комментарии
Мёдведь на ледоколе МУРМАНСК 1969 год
Ваш коллега Юрий Смирнов искажает историю о медведе
Было это на ледоколе Мурманск. Мой папа был ст. Механиком. Воспитывал мишку Мишаню Александр Гамбургер. Часто водил на ледокол Ленин. Сначала их было двое Мишаня и Тимоша они остались одни после смерти медведицы и были обменены у местных жителей. Жили в хлеву рядом со свиньями. После Тимоша сбежал. Мишку взяли на борт ледокола. Мишаня когда ел хрюкал.Любил рыбий жир. Матросы сшили Мишани тельняшку.На ледоколе была собака Жучка. В 1969 мишку пришлось подарить президенту Финляндии Кекконену в зоопарк в отдельный вольер с табличкой от моряков ММП.
Первые прощание не получились , медведь в зоопарке не стал есть и загрустил. Пришлось забирать обратно и плавно подготавливать к следующей отдачи. Так он и прожил в Финляндии в зоопарке свой срок. Гамбургер приезжал к нему но близко не подошёл. Так как медведь учуял его носом запах и встал на задние лапы втягивая запах старого друга. Часто бывая в Финляндии я езжу в этот зоопарк но годы прошли и только вольер остался пустой. Вот и вся история
С уважением Курт Кирилл
Добавить комментарий