Дорогие читатели! Хотим предварить публикацию Ирины Роскиной сообщением, что долгожданная книга воспоминаний ее мамы, писательницы и редактора Натальи Роскиной, главы из которой публиковались в нашем журнале, наконец вышла в свет.
Поздравляем Ирину Роскину, инициатора издания, с нетерпением ждавшую появления книги! Вот ее выходные данные: Наталья Роскина. Воспоминания и письма. Издательство: Т8, М. , 2021 г. Серия: Исторические хроники. Жанр: Эссе, письма, очерки.
В сборник вошли повесть Н.А. Роскиной "Детство и любовь", ее мемуары "Четыре главы" (об А.А. Ахматовой, Н.А.Заболоцком, В.С. Гроссмане и Н.Я. Берковском, глава о Берковском опубликована в ЧАЙКЕ), заметки о К. Чуковском и С. Я. Маршаке (публиковавшиеся в журнале "Чайка"), повесть "Оборотни" (опубликованная в журнале "Чайка") и фрагменты писем Н.А. Роскиной А.Ф. Перельману (публиковавшиеся в журнале "Чайка"). Дополняющие воспоминания матери записки Ирины Роскиной также публиковались в журнале "Чайка".
Продается сейчас в пяти Интернет-магазинах: https://bmm.ru/books/39/123801/, https://book24.ru/product/vospominaniya-i-pisma-6107408/, https://www.labirint.ru/books/833432/, https://my-shop.ru/shop/product/4729403.html, https://www.bgshop.ru/catalog/getfulldescription?id=10814699&type=1
Редакция Журнала ЧАЙКА радуется вместе с Ириной появлению замечательной книги и желает ей счастливой судьбы!
У меня болен муж. Поэтому я никуда не хожу. Ко мне тоже никто не приходит – как-то не с руки звать гостей, когда в доме больной. Иногда я смотрю сериалы. Например, «Номинация». Только что вышел, в этом году в феврале. Режиссер - Надежда Михалкова, и она же играет вместе с сестрой Анной и другими хорошими артистами. Сестры делают фильм по сценарию гениального покойного отца-режиссера.
По жизни мы, конечно, знаем, кто отец, а по фильму можем только догадываться. Я считаю, что А. Тарковский, потому что в фильме, который снимается, по сюжету нужно принести жертвоприношение, а у Тарковского есть такой фильм. Но, если кто хочет назвать другого режиссера, я не обижусь. Много очень красивых кадров. Поле не как в «Зеркале», но тоже красивое поле. У Тарковского ведь слияние реалистического взгляда передвижников с чувственным ощущением импрессионистов, и тут так же: и реалистично показано, и впечатление подсказано.
К сожалению, не могу пояснить, как это сделано, но ясно, что помимо мастерства художника, имеет значение и новая техника. Какие-то новые линзы, новые фильтры, всё так потрясающе четко, так чисто нам показано, и показано больше, чем видно простым глазом. А иногда показано прямо, «в лоб», так чтобы мы радовались узнаванию. Например, фасад дома великого покойного режиссера, где по-прежнему проживает его вдова (в ее роли Л.В. Максакова), возглавляющая фонд его памяти. Трудно не узнать в этом здании один из фасадов усадьбы Горки Ленинские. Хотя, может быть, у них – у родителей девочек – на самом деле такое свое родовое гнездо на Николиной горе – под русское дворянство. Природа. Долгая дорожка от ворот (с охраной, конечно) к дому.
Интерьер - долгие ласковые проезды камеры. Большая площадь пола, покрытого хорошим паркетом. Мебель – карельская береза в доме великого режиссера: кровать-ладья в античном стиле, антикварный туалет с зеркалом. Авторство живописи на стенах разглядеть не удается, но ее ценность подчеркнута в диалоге. В столовой накрывают к ужину: приборы разных размеров и назначения. Так нам показывали их в сериалах об английской аристократии, чтобы и мы смогли насладиться благородным блеском столового серебра и весельем ожидающих наполнения бокалов.
Подмосковье не Англия, но тоже хорошо, если богато и со вкусом. У старшей дочери – по роли Анну зовут Таней – совсем другое жилье, скорее нуворишеское – муж, видимо, из дельцов нового типа, с белыми итальянскими стульями вокруг стола, но в своем роде тоже очень качественное. Таня, бедная, толстая, от этого роли ей, несмотря на ее бесспорный талант, дают плохие, типа Екатерины Великой, и все время надо стараться ничего не съесть.
Реалистично и близко большинству зрительниц. Вера – авторы позволяют нам самим догадаться, что это Надежду по роли зовут Верой – апофеоз интеллектуальной духовности. Она все время недовольна и собой, и матерью, и российской киноиндустрией, и всем вообще. Заодно и Каннами с их фестивалем, поощряющим политическую корректность, - она другая, она не поступится правдой искусства и не возьмет сниматься в роли русской деревенской девочки темнокожую афроамериканку с московской пропиской. Вере приходится квартиру, явно изумительную, многоэтажную – показана лестница, - продать, так как не хватает денег на съемки. Теперь по ночам, проводимым на сиденье своего эксклюзивного вездехода, она зябко кутается в свою стильную маечку.
Всё есть в этом мини-сериале: и талантливый немой мальчик, и взятая из интерната девочка-сирота-блогерша, противница милитаризма, и плохой молодой карьерист, и даже нецензурные, но повседневно употребляемые выражения. Наверное, это и есть конъюнктура – когда включено всё, что может заинтересовать зрителя, то есть разных зрителей. Я не против. Конец не рассказываю, потому что вы и сами легко догадаетесь.
Может быть, я с таким интересом смотрела этот сериал, что я ни с кем не общаюсь и у меня мало новых впечатлений. Живу старым багажом. Не случайно ведь я все время ошибаюсь, называя сериал «Ностальгией» вместо «Номинация». Может быть, оно и вернее. Хотя не знаю, о чем мне самой ностальгировать. Уровень жизни героев фильма для меня так недоступно высок, что даже не завидую. Но в своей, для меня предназначенной клеточке, я совсем неплохо живу. Ведь жизнь - это как страничка из тетради в клеточку, подготовленная для игры в морской бой. Каждому отведена клеточка, надо только ее угадать. Да, у меня нет домика в Горках, даже итальянского мебельного гарнитура нет, но я хорошо питаюсь, например, овощи покупаю себе органические. От мыслей об органических овощах мне вдруг совсем другое вспомнилось, и я поняла, что ностальгирую по совсем недавней жизни, по путешествиям.
Почему-то про Германию вспомнила. Мы из Мюнхена поехали на экскурсию в долину Берхтестгаден. Там в Баварских Альпах, рядом с разрушенной резиденцией Гитлера Бергхоф, сохранился чайный домик – Кельштайнхаус, говорят «Орлиное гнездо», потому что высоко в горах. Нацисты этот домик больше года строили, чтобы подарить Гитлеру на пятидесятилетие (в 1939 г.). Едешь около шести километров по шоссе вверх через пять туннелей – красиво, узкое шоссе, по сторонам деревья и пропасти, специальные места для разъезда автобусов, а зимой вообще нет движения.
Потом от автобусной стоянки идешь по особому туннелю до лифта – идти страшно, во всяком случае мне было страшно, будто к тому ужасу приближаешься. Лифт скоростной, человек двадцать влезает, а двери лифта отделаны бронзой – уродство-уродство весь их величественный нацистский стиль. На отделку дверей в московских высотках похоже, но гораздо богаче. И зловещее, хотя высотки тоже не приветливо добры. Приезжаешь на вершину, там теперь ресторан - мы не ели. Вокруг вид замечательный. Тропинки с гор, кустарник, внизу ручьи, озерцо какое-то. И поясняют, где были угодья, на которых специально для Гитлера выращивали всё органическое. Большие поля. Но совсем другие, чем в «Зеркале» или в этой «Номинации».
В тех – которые в кино – есть эффект бесконечности. Недавно прочла, что этот эффект в моде, он применяется в последние десятилетия в архитектуре бассейнов. Сидишь в воде, а кромки бассейна не видишь, и то ли вода без конца и края, то ли это зелень, то ли вообще жизнь. Мы про эту бесконечность еще в раннем школьном возрасте у Гоголя читали: «будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реет и вьется по зеленому миру», и с детства знали, что это самый кайф, но вот и до всех дошло.
У нас в Тель-Авиве тоже такой бассейн при каком-то отеле есть, а в Германии и в Швейцарии их уже много. Так вот, те поля, где растили для Гитлера, они большие, но не бесконечные. Особенно, когда сверху смотришь. И при этом взгляде сверху хочется верить, что зло – если уж оно есть - все-таки конечно, а красота окружающих Альп - без конца и края. Безумно нам в Альпах понравилось, мы прямо повадились туда ездить, а начали с Мюнхена.
Проблемы мужа с кровообращением возникли не на пустом месте, так что я несколько возвращаюсь назад. Опять же не для того, чтобы пожаловаться на его здоровье, а чтобы рассказать вокруг.
У моего мужа уже много лет почечная недостаточность. Ему давно говорили, что пора начинать диализ. Ему очень не хотелось, он тянул, строго соблюдал диету, выполнял все предписания, и о поездках за границу и речи быть не могло. Потом все-таки пришлось начать. Он дотошно выяснял, где лучше делают, нельзя ли делать дома (так теперь бывает), но врачи объяснили, что это не для него.
Ему же посоветовали обратиться в диализный пункт поближе к дому, так как три раза в неделю ездить, особенно возвращаться домой, тяжело будет. А он какое-то время поездил, к диализу привык, подлечился, стал лучше себя чувствовать, и вспомнил, как приятно путешествовать по миру. Израиль - страна маленькая. Еще в СССР многие евреи шутили, что не могут, видите ли, жить в стране, которую всю целиком видно с борта самолета.
Это опять возвращает меня к приятной бесконечности бассейнов – да, Израиль маленький, но бесконечный, именно как по-современному правильно построенный бассейн, потому что – не говоря уж о хронологических перспективах (просто невероятно, как далеко можем мы углубиться!) – из него можно ездить за границу, в отличие от той огромной страны, где мы сидели, запертые за железным занавесом. И вот Володя – так моего мужа зовут – стал думать, куда бы нам поехать и как это организовать. Я в прошлый раз про него писала, что он находчивый. Может быть, правильнее было бы сказать, что он доскональный. Въедливо изучает интересующий его вопрос. На этот раз он узнал, что израильскому диализному больному положен возврат денег за тринадцать процедур гемодиализа, сделанных за границей. Надо пояснить, что это не благотворительность. В любой израильский диализный центр больничная касса переводит оплату этой процедуры.
А тут не в израильский центр, а заграничный. Мне все равно кажется, что это очень со стороны Израиля благородно: целый месяц можно три раза в неделю за границей лечиться. Володя по старому опыту командировок утверждает, что месяц – это слишком, две недели – оптимальный срок для пребывания не дома. Лучше пару раз за год съездить. Заграница – это понятие обобщающее и тем самым условное, естественно, что и цены на лечение там разные. Сумма возврата от уплаченной цены не зависит, она стабильна не в нашу пользу. То есть возвращали меньше, чем мы в результате где-либо платили, но все-таки этот возврат был основой оплаты, без него мы бы поездку не осилили. На Интернете мы нашли несколько агентств – к сожалению, не израильских, - которые подыскивают диализный центр в стране, которую вам хочется посетить, но мы предпочли действовать самостоятельно. На Интернете искали адреса клиник, писали, уточняли доступность цены и качество диализа.
Володя к этому времени стал специалистом, разбирающимся в марках диализных машин и в их годах выпуска – новые, естественно, дают более высокую эффективность. Очень хвалят диализ в Японии, но я побоялась так далеко забираться. Мне, хоть это и банально, очень хотелось в Париж. Не получилось – либо безумно дорого, либо диализный центр так далеко от самого города, что не доедешь. Не получилось и с Лондоном.
В Берлине мы уже как-то были. У нас с Володей нет такого неприятия Германии, о котором говорят многие евреи – прямо не могут слышать немецкую речь. Напротив, я благодарна Германии за то, как она пыталась обдумать преступления страны. Ведь именно это ожидалось когда-то во времена оттепели и было поспешно свернуто. Не знаю, если бы был в СССР такой процесс вроде Нюрнбергского, осудили бы сталинских преступников, всех палачей, вертухаев, доносчиков, чиновников и т.д., то стало ли бы общество другим, очистилось ли бы. Не знаю. Про Германию тоже не знаю, насколько осуждение способствовало перерожденью.
Вот, например, возвращаясь к домику Кельштайнхаусу, построенному Альбертом Шпеером. Не все преступления Шпеера были известны во время Нюрнбергского процесса, так что не к смертной казни его присудили, а только к 20 годам. Он отсидел и вышел в 1966 г. на свободу. Продал возвращенную ему берлинскую недвижимость, жил в семейной вилле в Гейдельберге, приторговывал когда-то по дешевке скупленными у евреев картинами, и умер через пятнадцать лет в Лондоне, встречаясь в отеле с любовницей.
Не верится мне, что он перевоспитался, что ему стыдно перед теми евреями, которых он сгонял из их берлинских квартир, которым приказывал работать в концлагерях до смерти. То есть перерожденью каждого человека, наверное, нет, но перерожденью многих способствовало. Например, у нас в Израиле сравнительно много немцев работает добровольцами. И сын того врача, у которого муж делал диализ в Мюнхене – никак я до этого не дойду, тоже собирался в Израиль приехать-поработать, и это я, конечно, очень ценю. Среди пациентов была русскоязычная еврейка – нас сразу с ней познакомили, чтобы она нам помогла.
У нас с ней дружбы не вышло. Они с мужем когда-то приехали в Израиль, откуда «еле ноги унесли», - я верю, что в Израиле когда-то было очень плохо, да и сейчас совсем не легко. В Мюнхене ей тоже не нравилось – антисемиты, у Израиля авокадо покупают и платят местным туркам, которые срывают ярлычки, заменяют надписью «сделано в Чили». Антисемитизма на улице мы совсем не почувствовали, но опять же и в это верю.
Итак, первая наша поездка «с лечением» была в Мюнхен. Частная клиника, но не дорогая, куда, как мы поняли, направляли больных с немецкой страховкой, то есть она не была предназначена для иностранных туристов. Хорошее лечение, пациенту удобно – в нашем диализном центре нет таких хороших кроватей. Интернет с паролем от клиники, а у кого нет смартфона (в 2017 году еще не все обзавелись смартфонами), тем дают планшет.
Но при этом чувствуется не то, что скупость, но бережливость. Например, кондиционер в коридоре не включали. В палату просили не заходить, пациентам не мешать, да и гигиена (очень чисто!), я в коридоре сидела очень от жары мучилась. У нас в Израиле не принято не пускать к больному родственников, большими семьями навещают, только сейчас во время ковида были ограничения. Но когда мы и дальше по Европе «с диализом» ездили, то почти нигде не пускали. В Цюрихе я как-то ужасно проштрафилась.
Там клиника была частная, но радушная. Мне любезно предложили и кофе, и бутерброд. Я взяла, кофе выпила, а бутерброд остался, хотелось еще запить, подошла к кофеварке, нажала на кнопочку, получила кофе. Потом медсестра подходит: «Хочешь еще кофе?». Я говорю, что, мол, взяла. Ужас отразился у нее на лице, что я своей рукой до их кнопочек дотрагивалась. Мыли за мной, мыли, вроде бы дезинфицировали. Очень неприятно. Не надо было лезть.
Как хорошо мы жили совсем недавно! А сейчас мужу не лучше. Видимо, не помогла операция. Не знаю, что дальше будет. Но есть параллельная история, которую мне хочется рассказать, чтобы не посрамить успехи израильской медицины. У моей давней приятельницы есть приятель, который никуда не эмигрировал, а живет как жил – хорошо так живет в родительской еще квартире в крупном культурном городе. Как представлю себе старую квартиру: книги в застекленных румынских полках, гости к обеду… Не Николина гора, но есть-есть ностальгия, хватит себя обманывать.
Так вот этот приятель, назову его Владиком, хотя его по жизни не так зовут, болен той же болезнью, что и Володя. Он в своем крупном очень культурном родном городе лечиться не хотел, в русскоязычную медицину не верил. А деньги на платную медицину нашу или немецкую тоже не хотел тратить – дорого. Понятно, что по национальности Владик еврей, он взял гражданство, приехал, у моей, то есть и у своей, приятельницы остановился – очень прилично себя вел, разговаривал о культурном. Его прооперировали и помогло. Раньше совсем ходить не мог, а теперь, особенно если не в гору, сколько угодно. Не могу сказать, что не испытываю черной зависти. Владик сильно моложе моего мужа и не такой больной по другим показателям, но все-таки мне обидно.
Мне бы и не было так обидно, если бы он обычный израильтянин был. А он ведь назад к культуре уезжать намылился. То есть он налог на здравоохранение платит, но налог маленький, как пенсионер. Кроме того, ведь не из одного налога на здравоохранение складываются все государственные расходы, важнее ведь всё, что мы платим каждую минуту, то есть вся эта надбавка и на еду, и на бензин, и так далее. Не зря ведь у нас жизнь такая дорогущая, а тут приехал-подлечился-уехал. Неприятно.
Оказалось, что не одна я заметила некий неприятный диссонанс в нашем законе о возвращении. Директор Управления народонаселения и иммиграции МВД Израиля выступил с инициативой, согласно которой все заявители на репатриацию вскоре должны будут подписывать специальную форму, в которой они обязуются постоянно жить в Израиле, если им будет разрешена репатриация.
Вызвано это тем, что примерно сорок процентов приезжающих, оформив гражданство, возвращаются домой. Не знаю, сколько из этих сорока процентов успевают подлечиться, в газетах пишут, что многие. Конечно, другие депутаты Кнессета, особенно левые, выступают с резкой критикой такой недемократичной инициативы. Как завистливая сволочь я одобряю этот почин, который предлагаю назвать законом Владика, сами понимаете, по какому образцу.
А как хороший человек, наоборот, всем советую: пока закон не приняли, оформляйте скорее гражданство, а потому уж думайте, где вы хотите жить. Но моя приятельница, которая этого Владика у себя пестовала, говорит, что, может быть, я, наоборот, как хороший человек закон о защите страны от нахлебников одобряю, а как нехороший человек готова всех своих дружбанов на шею нашего государства повесить. Вот такая у меня мешанина с моральными векторами. Но я и по другому поводу уже говорила, что часто путаюсь.
Добавить комментарий