Лет 50 я щёлкаю затвором фотоаппарата, или видеокамеры. И не потому, что я фотохудожник, фотодокументалист или просто фотограф, я – любитель «на автомате». Известно, что съёмка на автомате – путь в никуда. Вот я и хожу в это самое «никуда» или «нитуда». Особенно меня привлекает «нитуда». Потому, что человек бывает «никудышный», а «нитудышных» людей не бывает. А по-моему «нитудышный» человек – это человек, сующий свой нос, «куды его не просят». А там бывает интересно. Особенно там, за поворотом, где ничего не известно. Повернул за этот поворот – жизнь пошла «так», а повернул за другой поворот - и жизнь пошла «эдак». И чтобы это всё запечатлеть, и нужен фотоаппарат.
Количество фотоаппаратов не определяет и не гарантирует качество, но всегда хочется что-то новенькое. Помню, когда у меня уже было два фотоаппарата, один из которых был широкоплёночным, зашёл я в фотомагазин на углу Литейного и Невского. Увидел совсем небольшого размера фотоаппарат, вроде бы, с названием «Момент». Привлекла меня малогабаритность изделия и то, что кто-то сказал, что «Момент» «содрали» с японского. Лучшей рекламы и не надо. Я встал в очередь и, когда подошёл к кассе, сказал кассиру: «Пойду посоветуюсь с женой». Жена сидела в автомобиле, и я посоветовался. Когда пробивал чек, кассирша спросила: «Что сказала жена?» - «Она сказала зачем тебе третий фотоаппарат?»
Вспоминается, как появился фотоаппарат ФЭД. Во время войны на территории СССР сделал вынужденную посадку американский «Дуглас» (Douglas). Сталин приказал «содрать» всё «один к одному». На штурвале самолёта висел немецкий фотоаппарат «Лейка» (LEICA). Кто-то спросил: «А фотокамеру тоже «драть?» Ему посоветовали с этим вопросом обратиться к Сталину. Так появился советской фотоаппарат ФЭД – Феликс Эдмундович Дзержинский – в честь большого фотоискусствоведа в галифе.
Преимущество малоразмерной фотокамеры я испытал не один раз. На Чукотке, в Певеке, я шёл и по ходу движения нажимал «спуск» - снимать там особенно нечего, кроме горы Пээкинай, у подножия которой и расположены все 50 домов посёлка.
Подошёл мужик: «А здесь нельзя снимать». Я его послал, и он пошёл. Я посмотрел: он пошёл туда, куда я его послал, – на гору Пээккинай. У советских граждан была шпиономания – всех подозревать, всё запрещать, обо всех «докладать». Все хотели быть похожими на пограничника Карацупу, который когда-то, в первые годы советской власти, отловил более ста нарушителей границы. Ему дали орден и протрубили о нём на всю страну. А когда выяснили, в какую сторону шли нарушители, орден отбирать не стали и даже его верного помощника пса Ингура оставили с орденоносцем.
В Певеке рядом с местным музеем лежала куча бивней мамонтов. Не охраняемая, видать, никому не нужная. Сфотографировал. Надежды встретить живого мамонта с бивнями - никакой, а отдельно бивни – это уже что-то.
Когда были в рейсе, кто-то запустил слух, что на одном из арктических островов обнаружили живого мамонта и что его теперь гонят на Диксон, по дороге сбрасывая с вертолёта охапки сена. Желающих повидать живого мамонта было немало, ещё больше было желающих сфотографироваться «на память с мамонтом».
На ледоколе в Арктике на борт поднялись полярники с собаками. Одна из них была огромного размера. Рядом с ней присел машинист Генрих Булатов, и они оказались одного размера. Фото было подписано: «На память с Генрихом».
Нам подарили кутёнка полярной лайки. По крутым трапам ледокола он мог подниматься наверх, но не мог спускаться вниз. У меня была любовь ко всякого рода глупостям, и я мог изобразить и визг собаки, зашибленной камнем, и скулёж собачьего отрока. Если я начинал скулить рядом с собакой, то она, как правило, начинала нервничать, вертеть головой и переступать лапами.
Я шёл с вахты к себе в каюту - в корме, на втором мостике. Подойдя к трапу, я услышал, что наверху дневальная делает приборку. От нечего делать я начал скулить. Дневальная, зная, что кутёнок может сам взбираться по трапу, сказала: «Ну иди, иди сюда». Продолжая скулить я ответил: «Иду». Поднявшись по трапу я увидел остолбеневшую дневальную: «А, это вы, а то я уж было подумала, что схожу с ума: собаки разговаривают».
Была у меня и камера с тремя стоп-кадрами при одном нажатии кнопки «пуск». В Чаунской губе Восточно-Сибирского моря я увидел вынырнувшего кита. Камера была со мной. Я нажал на «пуск», забыв переключить на тройной снимок. Когда я вспомнил об этом, кит скрылся в пучине морской. Фотокамера – хорошо, но ум владельца фотокамеры – важнее.
Несколько лет спустя, совсем рядом, в Восточно-Сибирском море ранним солнечным утром шёл наш ледокол по чистой воде, имея за кормой сухогруз «Маршал Рокоссовский» Дальневосточного пароходства. Было часов шесть утра. Вдруг справа по борту в полумиле, или чуть подальше, из воды появилась длинная, метра три, шея с утолщением на конце в виде головы. Появилось длинноое горизонтальное туловище с зубчатой спиной. Бывшие на ходовом мостике штурманы немного обалдели. Должен отметить, что особенностью российских штурманов на ходовом мостике является отсутствие фото и видеокамер.
На «Рокоссовском» на мостике фотоаппарат был – сказалось хождение по цивилизованным странам, и они сообщили: «наблюдаем, фотографируем». На нашем мостике находился гидролог Валерий Лосев, человек спокойный и выдержанный. Он зарисовал чудище. Сидевший в каюте капитан Юрий Кучиев тоже увидел морское создание и поднялся на ходовой мостик: «Что это за хренотень у вас плавает?» На массовую галлюцинацию или психоз свалить было нельзя. Хотели подойти немного поближе, но не позволяли глубины мелководного моря. Но дело этим не кончилось. Всплыло второе такое же чудище, и они поплыли вдвоём в сторону берега.
Кончилось это ничем. Капитан сказал, чтобы никому ничего не сообщать, «а то подумают, что мы все здесь с ума сошли, а мы здесь для того, чтобы лёд колоть», - и изорвал рисунок гидролога. Что было потом с фото с «Рокоссовского», я не знаю. Может быть, наш капитан пообщался с капитаном «Рокоссовского» и высказал своё пожелание? Более об этом случае я не слышал и не читал. Я видел рисунок гидролога и могу его воспроизвести, но кто ж мне поверит?
У меня была договорённость со штурманами при необычной ситуации звонить мне, невзирая на время моего сна, или отдыха. Мне никто не позвонил.
Во время стоянки в Мурманске на ледокол пришла дама – профессиональный фотограф и провела «мастер-класс» с нами – фотографами-«чайниками». Было интересно. Например, мы узнали, что фотографировать, не сняв крышку с объектива фотоаппарата – занятие малоперспективное, хотя и экономит плёнку. Узнали мы, что надпись на каждом снимке должна отвечать на четыре вопроса: «Что? (Кто)? Где? Когда? По какому случаю?» Девяносто процентов моих снимков не подписаны, потому что - знать – это одно, а применять знания на практике – совсем другое, для этого нужны целенаправленные действия под руководством мозгов, которые, как правило, заняты чем-то другим. Интересно, чем это они всегда заняты, хотел бы я знать?
В открытом море, на чистой воде, суда не стоят рядом – опасность «навала одного судна на другое». У Земли Франца-Иосифа (ЗФИ) в удобном месте наш ледокол состыковался с пассажирским судном «Клавдия Еланская» с иностранными туристами, пожелавшими посетить наш атомный ледокол. Мне досталась тяжёлая участь провести экскурсию на английском языке. Впервые в жизни. Меня попытался выручить пожилой сухощавый джентльмен из Лондона, сказав, что он будет поддерживать меня, но только морально, так как он ни слова не знает по-русски. Мы познакомились. На его визитной карточке стояли какие-то неизвестные мне буквенные сокращения. Но я знал, что его зовут Рой, так я его и приветствовал на следующий день.
Другой англичанин из города Лидса при беседе на следующий день объяснил значение букв на визитной карточке англичанина из Лондона. Оказалось, что Рой, не просто мистер Рой, а сэр Рой Рэдгрейв, командующий гвардией Королевы Великобритании Елизаветы Второй. При встрече сэр Рой спросил, какую плёнку я использую в своей фотокамере. В то время уже появилась слайдовская фотоплёнка, дорогая и дефицитная, а в фотоаппарате у меня была обычная чёрно-белая плёнка. Через несколько минут от нашего борта отвалила шлюпка «Зодиак» и бравая молодая американка понеслась по крутым морским волнам к «Клавдии Еланской», которая стояла в миле от нас. Через час я стал обладателем нескольких коробочек с цветной позитивной плёнкой.
В Питере мне иногда удавалось купить такую плёнку в Гостином Дворе, но такая удача была редкой. Страна Советов была страной сплошного дефицита. К примеру, чтобы купить носки я перед рейсом в Арктику писал письмо секретарю обкома КПСС Гидаспову, объясняя, что в Арктике бывает холодно и без носков никак нельзя. По приходе из рейса мне предложили десять пар носков через Гостиный Двор. Я отказался. Как пришёл в «Гостинку» босиком, так босЯком и ушёл. В тот год я везде ходил босиком и даже съездил на машине на Урал, ни разу не надев обувь. Экономия!
Удивительные цветные фото я видел у Николая Николаевича Урванцева в его квартире, году в 1978, в Питере. Снимки были сделаны в 20-30-х годах прошлого века. Они сохранили цветовую гамму и были выше качеством тех цветных фото, которые я видел у фотолюбителей нашего времени. По рассказам Николая Николаевича в те времена они сотрудничали с русско-американской факторией, поставлявшей и снаряжение для арктических экспедиций, и брёвна для строительства первого деревянного дома в районе сегодняшнего Норильска. В 1930-32 г.г. Николай Урванцев, совместно с Георгием Ушаковым обследовали и определили точные географические координаты островов Северной Земли.
На Таймырском полуострове Урванцев в 1920 открыл залежи каменного угля, которым снабжали корабли Антанты и обеспечивали армию Колчака. В 1921 открыл залежи медно-никелевых руд с большим содержанием платины (Норильское месторождение). Летом 1922 Урванцев обнаружил почту Амундсена, посланную в 1919 со шхуны «МОД» с двумя членами команды: Кнутсеном и Тессемом. Они шли 900 километров от мыса Челюскин полуострова Таймыр (самая северная точка материка Евразии) к Диксону, где Енисей впадает в Карское море, где была радиостанция. По дороге один из норвежцев погиб. Второй не дошёл до Диксона 2 километра. У него на руке было кольцо с надписью «Тессем». На Диксоне стоит памятник Тессему.
При дальнейших исследованиях обнаружилось, что кольцо «Тессем» было передано Кнутсену перед гибелью Тессема и Кнутсен до Диксона не дошёл.
За находку почты Амундсена норвежское правительство наградило Н. Урванцева золотыми часами.
В 1937 году, как было принято в то время, благодарное отечество определило великого исследователя на 15 лет лагерей по знаменитой 58-а «за вредительство». Разнообразен был репертуар только одной этой статьи, пригодной на все случаи жизни. До какой буквы алфавита дошли коммунисты в 58-ой статье, я не знаю. Вроде бы освоили 13 букв.
В 1945 Николай Николаевич вышел из Норлага с помощью своего друга Авраамия Завенягина, куратора металлургической и атомной промышленности, генерал – лейтенанта. Зная, что Н. Урванцев находится в лагере, А. Завенягин не смог узнать в Москве, в каком именно лагере «отдыхает» Урванцев. Однажды, когда Завенягин ехал вдоль колонны зэков на Таймыре, один из зэков, рискуя жизнью, выскочил из строя, подбежал к машине Завенягина: «В этой колонне идёт Урванцев». Приехав в Москву, Завенягину удалось вытащить Урванцева. В порту Дудинка работает портовый ледокол «Авраамий Завенягин».
Вспоминается «любимая» поговорка зэка Королёва Сергая Павловича: «Шлёпнут нас без некролога». У меня есть фото Юрия Гагарина с капитаном нашего ледокола «Арктика» Юрием Кучиевым.
На Свеаборгской улице в квартире Николая Николаевича и его супруги Елизаветы Ивановны на стенах висели многочисленные фотографии, два охотничьих ружья, стояли чемоданы с образцами пород, собранных на Таймыре, – места в квартирке было недостаточно для размещения этой коллекции.
С разрешения Николая Николаевича, я много фотографировал и прислушивался к беседе капитана с Николаем Николаевичем, который, к примеру, размеры брёвен называл в вершках. С русско-американской факторией они рассчитывались шкурами белых медведей.
На встрече нас было четверо с ледокола «Арктика» во главе с капитаном Юрием Сергеевичем Кучиевым. Мы осмелились пойти в гости к полярному исследователю после нашего похода на Северный полюс в открытом плавании в 1977. Беседовали мы более 2-х часов. Николаю Николаевичу в то время было 85 лет и он на троллейбусе ездил на работу в институт. Елизавета Ивановна водила автомобиль до 80-ти лет.
После визита я напечатал пакет фотографий и на следующий день принёс их Николаю Николаевичу. Несколько фото «из квартиры Урванцевых» я подарил краеведческим музеям Дудинки и Норильска. Эта встреча была 40 лет назад.
В Лондоне мы с сыном Игорем не поехали нашим экскурсионным автобусом в Виндзор, так как ждали приезда сэра Роя Рэдгрейва. Я встретил его у гостиницы. Сэру Рою уже было за 80, и у него была болезнь Альцгеймера – последствие контузии во время Второй мировой войны. Мы беседовали в холле гостиницы. Я привёз в подарок сэру Рою штук 20 арктических фотографий размера А-4. Беседу снимал на видео сын. Поглядывая на двухметрового сына, сэр Рой спросил, не играл ли Игорь в регби? Узнав, что основной «профессией» Игоря является баскетбол, сожалел, что сын не играл в регби – сэр Рой в молодости играл в сборной вооружённых сил Британии в регби. Спросил разрешения показать мои фото у себя в клубе Королевских гвардейцев и пригласил нас с сыном в этот клуб к 18 часам.
Ни в один английский клуб нельзя попасть без приглашения члена этого клуба, который гарантирует, что он пригласил джентльмена. Ни в один английский клуб нельзя вступить (при любых деньгах), если вы не соответствуете статусу этого клуба. В свой клуб вы можете прийти и с женой, но в 19-50 мажордом клуба сделает объявление: «Дамы покидают клуб, остаются только джентльмены». Если в этот вечер вы не сошлись с женой характерами – при клубе есть гостиница. Каждому члену клуба Королевских гвардейцев государство дарит по шесть костюмов на все случаи жизни. (В России старшиной английского клуба в своё время был князь Михаил Илларионович Кутузов). У них всё «неправильно». Они не ловят призывников по подворотням, а докатились до того, что на одно солдатское место девять желающих. Какой ужас!
Мы с сыном проверили наши фото-видео-камеры и приготовились к посещению клуба. Приехал наш автобус из Виндзора, и наша «пионервожатая», объявила, что мы уезжаем из Лондона на 4 часа ранее объявленного времени. Мы поняли, что единственная в жизни возможность посетить английский клуб исчезает. И я не восстал против произвола этой бабы, считающей всех туристов автобуса своими подчинёнными, которыми можно помыкать как в пионерлагере. Я остался прежним совковым рабом. Я не продумал вариант остаться в Лондоне и наплевать на всё. Мы потом просто могли вылететь в Питер, а с нашими английскими друзьями (приходил приятель Джон и предлагал поселиться у него в квартире) у нас не было бы никаких проблем. Но мы покорно, как бараны, согнули выи и покорно пошли в автобус. Кстати, после одной из поездок по Европе, где нами также помыкала «старшая» по фамилии Деревянко, я пришёл в турфирму и сказал, что готов опубликовать статью «Дяди и тёти с пионервожатой по Европе», если они не уволят «пионервожатую». Они клятвенно обещали.
На берегу, в Питере, я часто брал с собой камеру. На соревнованиях по баскетболу между сборной школьников 17-ти лет Питера и командой маленького американского городка при построении спортсменов я вышел в центр зала сделать пару снимков. Там же был и американец. У американцев было мнение, что все граждане СССР работают в КГБ. Конечно, они были недалеки от истины, так как на режимных объектах в СССР каждый шестой работник был «стукачом». Мой приятель, преподаватель Питерского университета, математик-прикладник, поехал на год на стажировку в университет Лос-Анджелеса. На теннисном корте обыграл молодого американца. Первое, что спросил американец: - Вы шпион? - Конечно», - ответил математик.
Первое, что спросил меня американец на баскетбольной площадке: - Вы из КГБ? Я разочаровал его: - Игрок номер 11 - мой сын. Американец повеселел: - Игрок номер шесть – мой сын», и мы крепко пожали друг другу руки.
В аэропорту Хитроу таможенник, глядя на меня, жену и дочь спросила: «Одна семья?» и, получив утвердительный ответ, сказала: - Добро пожаловать в Великобританию. А на обратном пути семью пропустили, а меня попросили подождать. Я пытался шутить, что, если меня приглашают жить в Британии, то я не возражаю. Всё оказалось проще. Сданная в багаж купленная в Лондоне детская коляска была доставлена отдельным грузчиком, предъявлена мне - и я смог убедиться, что коляска погружена на тот же самый самолёт, что и я. Таможенник с улыбкой сказала, что теперь я могу пройти в самолёт.
А с какими мастерами фото я был знаком – мне самому не верится. На ледоколе «Ленин» в первый арктический рейс в 1961 году с нами пошли два фотокорреспондента Максим Редькин и Евгений Халдей, знаменитый снимком «Знамя Победы над Рейхстагом». Они рассказывали нам о своих деяниях и многочисленных встречах с интересными людьми. По возвращении из Арктики корреспонденты создали фотоальбом «Участнику первого арктического рейса на атомоходе «Ленин», экземпляр которого хранится и у меня.
Неоднократно ходил с нами в арктические рейсы на ледоколе «Арктика» Мурманский фотохудожник, создатель удивительных фотоальбомов о природе Кольского полуострова Семён Майстерман. Мы были давно знакомы и встречались как старые приятели. В одном из рейсов он хотел отснять белого медведя, одного, или двух-трёх, как повезёт. Но медведи по заказу в Арктике не ходят и можно за весь рейс не встретить ни одного, а иной раз мы насчитывали в радиусе обзора до семи медведей.
В этом рейсе с медведями был явный недобор (вероятно, вовремя не подали заявку) и Семён Аронович скучал. Я развлекал его своими арктическими видео на экране телевизора. На экране появилась медведица с двумя двухлетками, размерами почти с мамашу, шедшими в полярную ночь вдоль канала во льду, проложенном ледоколом. Судовой прожектор выхватывал семейство из тьмы. В один из моментов они все трое одновременно повернули головы в сторону ледокола. В этом месте Семён Аронович попросил сделать стоп-кадр и … выполнил задание редакции.
Северяне люди добрые и делятся всем, что имеют. Мы стояли на Енисее, в Дудинке. К нам из Норильска приехал фотокорреспондент и привёз «кучу» своих снимков. Мы с ним поделились своими. На одном из его снимков были запечатлены телеграфные столбы, занесённые снегом. До фарфоровых изоляторов с проводами можно просто достать рукой.
Все эти многочисленные встречи мало повлияли на моё «мастерство», но я понял значимость момента. Однажды наш ледокол «Таймыр» стыковался с бывшим «моим» ледоколом «Арктика». Я стоял на палубе и изредка нажимал на «пуск». Проходивший мимо матрос заметил: «Да что здесь особенного? Всё как обычно – стыкуются два ледокола». – «А ты хочешь исторический снимок?» - спросил я матроса. - «Конечно, хочу». – «Завтра этот снимок уже история».
Конечно, я преувеличивал, но я также помнил, что слово «история» означает «свидетель». И ещё я услышал от одного настоящего фотомастера: «Сделайте 100 фотоснимков, и есть вероятность, что хотя бы один получился».
На берегу жители не смотрят на небо – некогда. А небо бывает удивительно красивым.
Вновь закат разметался пожаром –
Это ангел на Божьем дворе
Жжёт охапку дневных наших жалоб,
А ночные он жжёт на заре.
(Игорь Губерман)
Комментарии
Замечательный человек с
Замечательный человек с интересной и сложной судьбой. Его рассказы написаны красочно, с большим чувством юмора и иронии.
Добавить комментарий