Наши детские прогулки нередко включали посещение магазина сладостей под названием «Росконд» на Литейном. Там дядя Женя покупал нам так называемые “эстонские конфеты” в блестящих обертках. Они появились после присоединения Эстонии к Советскому Союзу. Детям эти фантики были дороже любых игрушек. Мы вклеивали их в тетради, ими обменивались, а когда из-за них ссорились, Шварц нас мирил.
В своем дневнике он упоминает «Росконд» в связи с поступлением Наташи в первый класс: “В знакомой кондитерской на углу Литейного купили мы торт, чтобы день был совсем уж праздничным,” - вспоминал он спустя годы.
Квартира Шварца под номером 79 была самой маленькой в Писательской Надстройке - всего двадцать четыре метра. Две комнатки и кухня-дюймовочка без окна напоминали скворечник. Обставлена она была весьма скромно. Как я понимаю, у хозяина жилья - известного писателя - отсутствовало комфортное место для работы. Мне запомнились лишь кое-какие вещи, на которые уже в первое посещение обратила внимание: книжная полка с собранием сочинений Чехова и произведениями Бунина в бежевом переплете, рабочее кресло и несколько экземпляров коллекционного фарфора - предмета увлечения Екатерины Ивановны. Привязанность к литературе не сделала хозяина квартиры библиоманом.
Шварц легкомысленно относился к материальным ценностям, например, у него отсутствовала собственная дача, он носил разномастные брюки и пиджаки, став известным писателем не владел серьезным банковским счетом, в чем признался в конце жизни. Словом, деньги не были мерилом его успеха.
Влекла ли его слава? Задумывался ли о своем месте в литературе и искусстве? Отдавал ли себе отчет в том, что является носителем таланта? Судя по его словам, нет. Скорее у него было желание реализовать свои творческие возможности, а самооценка была низкой. Его одолевали человеческое и авторское сомнения, в связи с чем посещал разлад с самим собой и ощущение, как он говорил, “собственного ничтожества. “На этот процесс ушли годы, наполненные сомнениями в выборе правильного решения при написании текстов. Будучи незаурядным писателем, таковым себя не считал, говорил, что всего лишь член творческого союза. И предполагал, что его записки вообще не будут прочитаны. По этому поводу заметил: “Моя нездоровая скромность, доходящая до мании ничтожества, и думать об этом не велит.”
Такое авторское откровение - явление редкое, а потому аналог ему трудно подобрать.
Признаюсь: бывать в Надстройке я не очень любила, так как сковывала Екатерина Ивановна. При встрече с ней ощущала внутреннее напряжение. Даже разговорный вздор между нами не получался. Полагаю, что и она не была в восторге от моего появления, напоминавшего о Гаяне Холодовой - первой жене ее мужа, давней подруге моей мамы.
Я далека от мысли, что Катя плохо относилась к Наташе, включая их эпизодическое совместное проживание в Надстройке. Одновременно допускаю ее дискомфорт. Ведь жизнь Евгения Львовича состояла из двух половин - одна принадлежала ей, другая единственной дочери, а впоследствии и внукам - Андрею и Маше.
Появление Андрюши Шварц воспринял с восторгом. По этому поводу он радостно сообщал знакомым: - У меня родился внук! В Москве! Мужчина!
Впервые я увидела мальчика, когда ему было четыре года. Чрезвычайно шустрый, он чуть ли не на голове стоял. Он относился к типу детей, у которых рано обнаруживаются индивидуальные задатки. О таких врачи и психологи говорят: ум - главное направление развития. Не случайна его няня-крестная приговаривала: - Он умнее вас всех. А Шварц назвал раннее детство внука “гениальным периодом развития”.
По мере его взросления Наташей все больше овладевала тревога: сын думает и пишет о серьезных вещах. Прочтя однажды его пророческие строки, она сказала мне: - Я боюсь за него! Он так глубоко копает… Тревога матери оказалась не напрасной. Впереди ее сына ждали творческие и житейские трудности.
Рифмами Андрюша занялся лет в семь, а несколько позднее заговорил стихами. С этого начался непростой путь поэта. К сожалению, стихи внука оказались за пределами жизни деда.
Детство и юность Жени Шварца были окрашены претензиями к нему со стороны родителей. Они считали, что он занят не тем делом, поступает не так, как следует. (Существует ли правило поведения на все случаи жизни?!)
На этот счет позволю себе долю фантазии, тем самым сделаю шаг в сторону.
Судьба избирательно относится к людям. Предположим, что изначально она награждает новорожденного колодой игральных карт с тем, чтобы в ходе жизни он вытянул три карты. При таком раскладе от судьбы Шварц получил персональную колоду, а затем последовательно вытягивал из нее по одной карте.
Первая карта пришлась на его детство с претензиями к нему родителей, затем на взросление, то есть на Гражданскую войну и революцию. В это время он метался от одного дела к другому - учился в Москве в институте Шанявского, но бросил учебу, служил в армии, оказался в Ростове, где начал играть в самодеятельном театре, вскоре переехал в Ленинград, где какое-то время продолжал выходить на сцену.
Вторая карта - означала первое прикосновение к перу, нащупывание формы и жанра творчества.
Третья карта указала ему истинное предназначение - стала определяющей в жизни. Он навсегда превратился в мастера сказочника-драматурга.
Если две первые карты были пробными ходами на игровом поле жизни, то третья оказалась козырным тузом.
Впоследствии я многое поняла и о многом пожалела. Например, о том, что в квартире Евгения Львовича не задавала ему вопросов, не поговорила о наших общих любимых писателях - Чехове, Бунине, Диккенсе. В своем дневнике он подметил отзвук времени в их произведениях. - “...после того, что пережито, писать так, как Бунин и Чехов, было бы притворством,- заметил он. И пояснил. - Мы, как никто, чувствуем ложь. Никто так не питался ложью. Вот почему я так люблю Чехова, которого бог благословил говорить правду.” В этих словах и оценка времени, в котором ему довелось жить, и требования к собственному творчеству.
Посетителей у Шварца в Надстройке на канале Грибоедова бывало немало. Он ценил встречу с достойными людьми, всякий раз радовался их приходу. Они были важной составляющей его жизни. Многие их разговоры я воспринимала вполуха, о чем тоже жалею. Это соответствовало возрасту. В восемнадцать лет в мирной ситуации привычнее и интереснее то, что касается лично тебя, а поступки других людей принимаются в виде некого приложения. (Прав был друг Пушкина князь Петр Вяземский: - “По жизни так скользит горячность молодая, и жить торопится и чувствовать спешит.”) Словом, визиты писателей к Шварцу и ими сказанное оказывались для меня на втором плане. Лишь с годами поняла, какой праздник во главе с хозяином дома мне достался.
Права была Наташа, любившая оценивать наши поступки в детстве и юности: “Какими дурами мы были!”
У Шварца запросто бывали многие, в том числе знаменитый пародист Ираклий Андроников, литературовед Борис Эйхенбаум, соседи по Надстройке Михаил Козаков и Михаил Зощенко…
Евгений Львович был не только талантливым писателем и рассказчиком, но и прекрасным юмористом. Это качество заявило о себе еще в двадцатых годах в Ленинграде - сперва на сцене, а затем в Доме Зингера на Невском 28, отмеченном своеобразной башней. Историческому дому посвящены строки Николая Заболоцкого, друга Шварца.
И как бы яростью объятый,
Через туман, тоску, бензин,
Над башней рвался шар крылатый
И имя “Зингер” возносил.
(До революции компания швейных машин Зингер была знаменита на весь мир.) В свое время на шестом этаже массивного здания располагался Госиздат. Причастные к нему писатели своими выдумками и чудачествами - чуть ли не на головах стояли - собирали аудиторию, всякий раз заставляя смеяться зрителей и слушателей. Немалая доля таких аттракционов принадлежала Шварцу - обладателю актерского дара.
С этим местом была связана дальнейшая его судьба, так как от Писательской Надстройки до дома Зингера, превращенного в Дом книги, пара минут ходу.
Некоторые его устные миниатюры-пародии в Надстройке мне хорошо запомнились. Например, произвел впечатление рассказ о “дружбе” антиподов - Михаила Шолохова и Ильи Эренбурга.
Как известно, в биографии Эренбурга были годы, проведенные за границей. В этой связи Евгений Львович рассказал о литературном кворуме, на котором автор “Тихого Дона”с трибуны задал Эренбургу провокационный вопрос: какую страну он считает своей родиной? С той же трибуны “безродный космополит” (советский эпитет), отличавшийся неторопливыми манерами и находчивостью, ответил классику его же орудием со ссылкой на “Тихий Дон”: - Моя родина - страна, которую предал казак Мелехов.
В другом запомнившемся мне устном рассказе Шварца фигурировала писательница Лидия Сейфуллина. (К слову: она помогала Анне Ахматовой спасать сына Льва Гумилева от одного из его арестов). Печально, но факт: она страдала алкоголизмом. Желая ей помочь, соратники по перу отправили ее к гипнотизеру. В свою очередь, он страдал дефектом речи. Во всяком случае, с глаголом “пить” у него были плохие отношения. И начал косноязычный специалист убаюкивать писательницу гипнотической колыбельной. - Вы не пете, не пете, не пете…, - монотонно повторял он. Время шло, у Сейфуллиной ни сна в глазу, а гипнотизер все жужжит над ухом: не пете, не пете… Писательнице - женщине с характером - спать не хотелось, колыбельная надоела. И тогда она выложила гипнотизеру все, что думает о нем, а на прощание выпалила “Пю!”, с тем и удалилась.
Когда Евгений Львович вышел из блестяще переданного образа Лидии Сейфуллиной, кругом стоял гомерический хохот.
Он был охотником до неожиданных ситуаций, включая мелочи, которые называл “обожаемыми”, то есть достойными внимания. По этому поводу писал в своем дневнике: “Главное не кажется мне главным, потому что каждый пустяк - вовсе не пустяк. Почему он пустяк? Может быть, он как раз окрашивает все, что происходило, именно в данный цвет.” (Аналогичный подход был характерен и для Владимира Маяковского: “Большое понимаем через ерунду.)”
Мне трудно судить о его недостатках. Правда состоит в том, что люди без них не существуют. Да, в юности у него случались недоговоренности с родителями. Да, он увел Катю от ее мужа. Да, он покинул семью, оставив крошечную дочь. Надо полагать, случались моменты, которые ему не хотелось вспоминать. Однако они не перевешивали нравственные достоинства. Так или иначе, он не нуждается в лакировке. Суть в том, что мерилом поведения для него была совесть, которой он никогда не изменял. Не случайно незадолго до кончины Евгений Львович подвел итог своей жизни: “Я никого не предавал, не клеветал, даже в самые трудные годы выгораживал, как мог, попавших в беду… Это не подвиг.”
Путь Андрея Крыжановского к признанию в качестве поэта лежал через учебу в Ленинградских институтах - Военно-механическом и Педагогическом им. Герцена, работу в котельной, серьезное изучение творчества Достоевского, преподавание в техническом училище... И хотя в его жизни происходили толчки, на ухабах и поворотах он не отклонялся от вложенной в него программы быть поэтом. Одновременно он доверял свои ощущения прозе и письмам.
Рифмами он занялся лет в семь, а несколько позднее заговорил стихами. Так начался непростой путь поэта Божьей милостью.
На сборник его стихов “Звездный муравейник” откликнулся Евгений Евтушенко - Лауреат ГОС. премии СССР и Секретарь Союза писателей. “Лично я не знаком с ним, и мой отзыв абсолютно объективен. Книгу отличает завидная профессиональная надежность формы, выношенное содержание”, - писал Евтушенко.
Вскоре Андрей вышел на финишную прямую своего творчества. Он стал членом Союза писателей Санкт-Петербурга, на радио - в рамках канала “Невский проспект”- вел программу прозы и поэзии. Впрочем, несогласие с вышестоящими организациями привело его к выходу из Союза писателей.
Евгений Шварц не дожил до расширения мирового пространства - не бывал ни в Европе, ни других странах, не ведал о мобильном телефоне, интернете с его разветвленной системой связи, полете человека в космос, “перестройке” … К сожалению, за пределами его жизни оказалась операция на сердце. Именно она продлила бы ему жизнь.
Хотя он работал над текстами в контексте своего времени, его творчество имеет редкое современное звучание. Не случайно в современной России Шварц один из самых (если не самый) цитируемый автор XX-го века. То и дело звучат цитаты из его произведений. Некоторые из них стали классикой жанра устной и письменной речи не только писателей и общественных деятелей, но и любителей литературы и рядовых думающих людей. В этом отношении Евгений Львович заглянул в будущее, а потому, как никто другой, жив в наши дни. Он одалживал своих героев у Сервантеса, Андерсена, Перро, при этом их осовременил. На этот счет немало примеров:
- Не надо размышлять. Это слишком страшно.
- Всех учили. А почему ты был первым учеником, скотина такая?
- Дракон вывихнул нашу душу, отравил кровь и затуманил зрение.
- Когда тебе тепло и мягко, мудрее дремать и помалкивать.
- Господин дракон не уничтожает врага только из любви к войне. Он еще не насытился подвигами и не налюбовался чудесами собственной храбрости.
- Пока он здесь - ни один другой дракон не осмелится нас тронуть. (“Дракон”)
Современное звучание имеют и другие афоризмы Шварца:
- Пышность - великая опора трона.
- Король не может быть идиотом. Король всегда мудр.
- Король не может ржать. Это он милостиво улыбается.
- А король-то голый!
- С тех пор, как его величество объявил, что наша нация есть высшая в мире, нам приказано забыть иностранные языки.
( “Голый король”)
Мария Крыжановская - достойная наследница своего деда. Вслед за родителями она не только хранит память о нем в семейном плане, но и много делает для ее общественного звучания.
В качестве составителя и консультанта она участвует в издании произведений Шварца. Она передала в музейное хранение принадлежавшие ему вещи. В их числе - кресло эпохи Павла I, пользуясь которым он написал ни одно произведение, столик-бобик периода Александра I, книги из его домашней библиотеки, портрет своего деда работы Евгения Чарушина, который Евгений Львович считал лучшим своим изображением.
В Майкопе сохранился дом, где в далекие времена жила семья Шварц. Женя оказался там в шесть лет после переезда из Казани, где родился. Он любил Майкоп, называл его родиной своей души. При поддержке волонтеров Мария Олеговна участвует в превращение двух комнат этого дома в культурно-просветительный центр.
Из ее рук я получила немало подарков, связанных с творчеством деда и семьей. В их числе его мемуары “Телефонная книжка”с теплой дарственной надписью: “Дорогой Танечке Белогорской в память о детстве, на память о доме от уже ушедших друзей Крыжановских -Шварц и от их дочки Маши”.
В ранней молодости Андрей Крыжановский стал показывать свои импровизации - сиюминутно рождаемые стихи на предложенные темы. Вначале были домашние тренировки с найденной точкой отсчета - задаваемой темой: представьте себе. Затем он начал показывать необыкновенные номера публике. Присутствующие недоумевали: как можно получить записку с заданием и тотчас ответить на нее стихотворением. И не буриме, не бойким виршеплетством, а стихотворением с глубоким смыслом? Это был дар поэта настраивать мозг, как скрипку. Таким образом, за вечер он сочинял порядка четырнадцати стихотворений, некоторые из которых состояли из двадцати строк.
Как-то Андрей получил записку такого содержания: “Представьте себе, что арапа своего младая не любила Дездемона”. Он ответил на запрос блестящим (на мой взгляд) стихотворением.
И так, зачем арапа своего
младая не любила Дездемона,
зачем орел летел на черный пень,
зачем был сер и тучен этот день,
зачем, как вы сказали, не влюбленно
она смотрела на него?
Зачем такая тема - каково
справляться с ней хоть самому Шекспиру?
Затем, чтоб деве, и орлу и миру
жить без тревог, накапливая жир.
Лишь на одну записку он не ответил. В ней значилось: “Все хорошо! Все хорошо!” Отложив ее, он сказал: “Так не бывает”.
Вечера импровизаций длились два года. Он объяснял свой дар так: “Я думаю стихами.”
Андрей Олегович Крыжановский скоропостижно скончался зимой 1994 года. Обилие творческих планов и эмоции стали его Рубиконом, и он не смог его перейти. Опередив родителей, ушел досрочно - не дожил до сорокапятилетия.
На рубеже веков в американской газете была опубликована небольшая статья под названием “О сказке Евгения Шварца, которую не читал он сам”. Бывший ученик восьмого класса вспоминал, как в Кирове (Вятке) в суровом 1942 году, вырвавшийся из блокадного Ленинграда Шварц, сочинил сказку на глазах школьников. В ней все было наоборот: танки не разрушали, а возводили прекрасные дома, истребители оставляли на земле прекрасные сады и газоны, на месте упавших бомб тянулись к небу высокие деревья… Вокруг все расцветало, земля щедро плодоносила, а не чахла под бомбежками, счастливые люди не плакали, а радовались миру на земле. Бывший школьник, на всю жизнь запомнивший эту удивительную сказку, назвал ее автора Очарованием и Чудом Доброты.
Зная цену войнам, которые сопровождали его по жизни, своей сказкой Евгений Львович на десятилетия вперед сформулировал традиционные ценности, в основе которых мир на земле.
(Впоследствии сочиненное на глазах школьников было опубликовано под названием “Сказка о бомбе.”)
Эти строки я пишу осенью сурового 2022 года. Читающие их, соотнесите ту сказку с разрушительной, бессмысленной и жестокой войной, затеянной огромной Россией против маленькой Украины. В ней, помимо взрослых, лишены жизни и продолжают гибнуть сотни детей, включая только-только появившихся на свет, сотни остались калеками, многие лишились родителей. В небытие ушло будущее поколение планеты - несостоявшиеся врачи, повара, космонавты, писатели, строители... С таким юным поколением рука об руку шел добрый человек - сказочник Евгений Шварц.
Одновременно российская элита поет и танцует (аплодисменты!) и в немалой части поддерживает Россию в ее агрессии. Таким способом она демонстрирует свой патриотизм. Подобный сценарий не лишает танцоров-певцов тяготения к украинскому салу и галушкам.
На фоне карнавала с участием дорого оплачиваемых клоунов один деятель от культуры выступил на всю страну с кощунственным лозунгом-призывом «Топить детей!» Такого мракобесия по отношению к юным жизням Евгений Львович не мог бы ни понять, ни простить. Он воспринял бы подобный призыв как катастрофу. Ведь всегда считал, что жизнь ребенка бесценна.
Он пережил Первую мировую войну, Революцию, финскую компанию, войну с фашистской Германией, унесших миллионы жизней. Доживи он до нынешней страшной, неоправданной бойни, не поверил бы своим глазам и ушам. Могла бы ранимая душа Шварца спокойно воспринимать преступление, затеянное его страной? Как бы отнесся к тому, что все чаще звучит понятие “дракон”?
Одновременно афоризмы из его произведений звучат своевременно, и каждый противостоит злу под названием “война”.
- В начале планировали гуляния, а после них погромы.
- Настоящая война начинается вдруг.
- Подумать только! Война идет уже шесть минут, а конца ей еще не видно. Все так взволнованы, даже простые торговки подняли цены на молоко втрое.
- Безразличие - хуже смерти. (“Дракон”)
- Ножи для убийц! Кому ножи для убийц!? (“ Тень”)
- Люди давят друг друга, режут родных братьев, сестер душат. Словом, идет повседневная, будничная жизнь.
- Стыдно убивать героев для того, чтобы растрогать холодных и расшевелить равнодушных.
- И в трагических концах есть свое величие. Они заставляют задуматься оставшихся в живых. (“Обыкновенное чудо”)
Смею предположить: окажись Шварц свидетелем военной агрессии, проявленной Россией в XXI веке, он с болью в душе написал бы пьесу-быль “Дракон - 2”. И хотя в ней звучали бы иные имена и акценты, она была бы обращена к человеческому разуму. Он поступил бы так потому, что учился у Антона Чехова всегда говорить правду своим читателям и зрителям. В этом ценность его произведений. А правда, хоть и гонима, но всегда востребована. Написанному Евгением Львовичем Шварцем можно верить.
Чуждый приспособленчества, Андрей Крыжановский во всем проявлял самостоятельность с присущим ей собственным мнением. Он серьезно относился ко всему, что его окружало, включая животных - как Шварц и родители, любил кошек и собак. Привязанность к дому он называл “подкорковым рефлексом”, тем самым был носителем генетического кода семьи Шварц-Крыжановских.
Его дед мечтал быть романистом - и стал писателем; внук видел себя поэтом - и его мечта сбылась. Оба Мастера по-своему были миротворцами и одновременно бунтарями. Если там, куда ушел Андрей, существуют стихи, то они его сопровождают. Характерны принадлежащие ему строки, расширяющие земное пространство:
…Еще вопрос, такая ль тьма темнот
ждет душу, улетевшую из тела -
пусть белый свет, как первый снег сойдет,
но снег и там воспримется, как белый.
Евгений Львович и Екатерина Ивановна прожили вместе двадцать девять лет. Привязанность к нему жены он отмечал в своем дневнике. Несколько прожитых лет после его кончины были для нее сложными, что привело к самостоятельному уходу из жизни.
Его архив Екатерина передала в РГАЛИ. В частности, там хранятся бухгалтерские (амбарные) книги, которыми он пользовался при написании своих текстов. В числе документов фрагменты задуманного, но ненаписанного романа “Призраки”. Это туманные воспоминания о былом через призму встреч со знакомыми людьми во время прогулок по Невскому проспекту.
(По стечению обстоятельств задолго то того, как я узнала о его несостоявшемся романе написала книгу о том же городе и под тем же названием: “Призраки белых ночей”. Прав был Пушкин: “Бывают странные сближения”. И они касаются не только происходящего в реальной жизни, но ее неосознанного предчувствия.)
В начале нового века я прилетела из Чикаго в Санкт-Петербург, и мы с Машей Крыжановской отправились на Богословское кладбище. Стояла весна, распустились первоцветы. За левым поворотом открылась семейная площадка, не столь давно с топографической точностью переданная Олегом Леонидовичем в последнем письме ко мне.
Я долго и близко знала эту семью, поэтому мне не хотелось представлять ее членов за пределами жизни. Казалось, они всего лишь скрылись в тени распускающихся деревьев. Не ушли, а переместились. Странное дело: вчитываясь в знакомые имена, не испытывала обычной для таких мест печали. Напротив, думала о том, как повезло тем (если можно так говорить об ушедших), кого не разлучила смерть. Это Евгений Львович, Екатерина Ивановна, Гаянэ Николаевна, Наташа, Олег, Андрей, Исхуги Романовна.
Переходя от одной могилы к другой, я воспринимала их в качестве единого целого. В жизни с ними случались печальные, радостные, трогательные события. Они влюблялись, огорчались, ссорились и мирились, но никогда не поворачивались друг другу спиной. И теперь в тесном соседстве продолжается их внеземной путь.
В такт моим размышлениям за оградой шумел город на Неве. Они его любили, в нем протекали их годы. На фоне ускользающего времени здесь многое изменилось. Но и как при них, продолжает разворачиваться сценарий жизни - рождаются новые питерцы, появляются проза и поэзия, весной распускаются цветы - наподобие посаженных Машенькой и мной на семейной площадке Богословского кладбища...
Как-то она мне сказала: “Ведь ты последняя из знавших моего дедушку.” Увы, это так! Более того, спустя многие годы слышу приглушенный, уютный голос Евгения Львовича, помню произнесенное им в разных ситуациях, вижу прищур глаз и дрожащие руки... Это обязывает мысленно и в текстах произносить его имя.
Я благодарю всех членов семьи Шварц-Крыжановских за присутствие в моей жизни. Пока работает память - они рядом со мной.
P.S. Задумайтесь о нынешнем времени и своем месте в нем. И заглядывайте в пьесы, сказки, дневниковые записи Шварца, написанные в прошлом веке, смотрите фильмы по его произведениям. Они на многое раскроют глаза и многому научат, так как несут добро и свет, а не бомбы и пули. В них содержатся ответы на злободневные вопросы, включая сегодняшний день. И помните слова сказочника: “ЛЮБОВЬ - ЭТО ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО.” Только она спасет человечество.
В этом признании ответ на вопросы самому себе, заданные Евгением Львовичем Шварцем в конце жизни: “Дал ли я кому-нибудь счастье? Был ли счастлив сам?”
Комментарии
Пророк
- Мама, от кого дракон удирает по всему небу?
- Тссс!
- Он не удирает, мальчик, он маневрирует.
- А почему он поджал хвост?
- Тссс!
- Хвост поджат по заранее обдуманному плану, мальчик.
Е. Шварц
Добавить комментарий