Михаил Гаузнер написал замечательную статью о Белле Абрамовне Дижур. Столько тепла в его словах, как будто он знал ее всю жизнь.
Меня зовут Элла Каган.
Белла Абрамовна Дижур – родная сестра моей матери Мариам Абрамовны Дижур. В семье их звали Люся и Мара. Разница в возрасте была 10 лет – Люся родилась в 1903 году, мама в 1913. В годы их взрослой жизни эта разница уже не играла никакой роли.
Мое первое воспоминаие о Люсе – это лето 1941 года. Москву бомбили с самого начала войны. В моей детской памяти остались бомбоубежие, вой сирены, поезд набитый людьми, непонятная для меня дорога откуда-то куда-то. И вдруг мы оказались в тишине, меня и маму обнимает незнакомая женщина, очень похожая на маму. Обе плачут, мама говорит: «Это тетя Люся!»
К дедушке и бабушке в Свердловск приехали не только мы с мамой, но и родственники из Черкасс, которым удалось скрыться из города до прихода немцев. Все помещались в одной комнате, несколько человек спали на полу.
Мне было пягь лет. Я была единстенным ребенком, и все старались быть со мной теплыми и ласковыми, но тетя Люся была моей самой любимой из всех. У нее была какая-то особая улыбка, очень мягкие руки. Она обнимала меня, и от нее шло тепло. Мама всегда была рядом, но когда приходила Люся, они как будто вдвоем становились одной мамой. Люся старалась принести мне кусочек чего-то поесть, не помню, что это было, но это не так важно, потому что есть хотелось всегда.
Электричества не было, и вечером семья собиралась вокруг керосиновой лампы обсуждать события, происходившие в жизни их воюющих близких. Люся беспокоилась о судьбе ее сына Эрика, Эрнста Неизвестного, но связь была плохая и узнать что-то было очень трудно.
О службе Эрика в армии написано много, и я не хочу повторять общеизвестное. Однако произошло событие, которое я считаю очень важным, но о котором, насколько я знаю, никто никогда не писал. Я знаю об этом событии по рассказам Эрика и Люси. Это случилось в конце войны. Один из тех офицеров, с кем Эрик рядом служил, назвал его «жидом». У Эрика был взрывной характер и сильные руки скульптора. Он избил антисемита так, как тот этого заслуживал. В наказание Эрика послали в штрафной батальон.
Штрафники были смертниками. Их спускали на парашютах в расположение вражеских войск и ждали, что они вернутся с какой-то ценной информацией. Однако они возвращались очень редко. Эрик до земли не долетел, его сбили в воздухе. На его счастье, его подобрали американцы. Он был без сознания, его сочли мертвым и отправили в морг, однако утром, когда выносили тела, обнаружили, что он все еще теплый.
Эрик потом вспоминал, что он был в каком то-то туманном состоянии. Он как-то чувствовал, что вокруг него люди, которые пытаются что-то с ним сделать, но не понимал, где он и что с ним присходит. Эрик провел в американскм госпитале несколько месяцев, после чего его отправили домой.
Поскольку русские не обнаружили тело Эрика, Люсе отправили извещение о том, что ее сын «пропал без вести». Но она в это не верила, она свято верила, что он остался жив и когда-нибудь вернется домой. Ожидание было долгим и мучительным, но прошло какое-то время, и Эрик, наконец, вернулся. Все были счастливы. Когда эйфория улетучилась, стало ясно, что его здоровье сильно разрушено и восстановление будет долгим и сложным.
Отец Эрика – Иосиф Моисеевич (домашнее имя – Ося) – был прекрасным врачом. Он считал, что в русском госпитале Эрик не выжил бы. К глубокому сожалению Оси, его сын вернулся с фронта беспомощным инвалидом: у него были выбиты два ребра, сильно повреждены внутренние органы, а главное – у него была сильнейшая контузия. Он страдал от острых болей, кричал по ночам, он с трудом передвигался. Как Ося и ожидал, ему пришлось лечить Эрика довольно долгое время. Он говорил, что Эрика пришлось «собирать по частям».
Нельзя было сказать, что Эрик полностью восстановился, но он хотел уехать учиться. Попытка Оси притормозить движение сына оказалась безуспешной – спорить с Эриком было бесполезно. На тот момент Эрик считал Москву деревней, а Прибалтику – Европой, и, руководствуясь этими соображениями, он уехал учиться в Ригу. Он довольно быстро понял, что ошибся в своих ожиданиях, приехал в Москву учиться и остался там жить.
После войны люди надеялись на спокойную, мирную жизнь, но этим мечтам не суждено было сбыться. События складывались по другому сценарию. В 1948 году началась кампания по борьбе с «безродными космополитами». Это была открытая антисемитская кампания, и Люся оказалась удобной мишенью для критики. Она писала очерк о Польском детском доме, открытом в пригороде Свердловска во время войны. Там она узнала о том, о чем в то время было не принято писать: о еврейских детях и о том, что с ними происходило во время войны, о прекрасном человеке Януше Корчаке, который пошел в газовую камеру вместе со своими еврейскими учениками, хотя ему предлагали спастись.
Люся написала поэму «Януш Корчак». Напечатать поэму полностью не удалось, напечатали только отрывки. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы обьявить ее «безродным космолитом». Она болезненно переживала эти обвинения и поехала в Москву в надежде на помощь коллег, но это не принесло желанных результатов. Помощь пришла с другой стороны. Люся рассказала, как накануне судилища ее уговаривал старый, мудрый сказочник Бажов: «Белла, ты только с ними не спорь. Если будешь спорить, они запомнят тебя как вздорную, базарную бабу, а если будешь молчать, они через полгода все забудут. Умные люди все понимают!» Люсе было трудно смириться с этим советом, но она понимала, что Бажов прав.
После войны рукопись поэмы удалось тайными путями переслать в Польшу, где ее перевели на несколько языков и опубликовали. Полный текст поэмы появился на русском языке много лет спустя.
Люся с молодых лет писала замечательные стихи, но печатать их было трудно и нужно было зарабатывать на жизнь. Люся начала писать научно-популярные книги для детей. Читатели полюбили ее книги, и они выходили большими тиражами. Многие книги Люси издавал Детгиз, и она довольно часто приезжала в Москву. Она всегда останавливалась у нас, и я любила ее приезды. Я помнила ее с детства, со времен нашей эвакуации в Свердловск, но чем старше я становилась, тем больше ее любила.
Люся всегда рссказывала много интересного о семье, особенно об Эрике. Он с раннего детства был необычным ребенком. У него была богатая фантазия: он устраивал дома театр, рисовал, лепил и все время придумывал что-то новое. Она терялась в догадках, какой из его талантов нужно развивать. В те годы была развита практика тестирования, и Люся решила, что это поможет ей сделать правильный выбор. Эрика протестировали, и ответ ее одновременно обрадовал и обескуражил: «Ваш сын разнообразно талантлив. Дайте ему свободу, и чем бы он ни занимался в будущем, он достигнет больших успехов». Именно так и случилось.
В 1936 году практика тестирования была в СССР запрещена по идеологическим соображениям. Во многих странах мира практика тестирования применяется в настоящее время в самых разных отраслях человеческой деятельности.
Люся с моей мамой обсуждали разные жизненные проблемы, которых было не мало, а меня интересовало, как она работала. Одна из проблем заключалась в том, что она писала научно-популярные книги, и на каждую книгу нужен был отзыв ученого, который специализировался именно в той области, о которой она писала. Иногда происходили «конфликты жанров» - это ее название. Ученый автор отзыва требовал точности в определениях и описаниях, а книга должна быть популярной, что не обязательно требует такой точности, тем более, что книга написана для детей. Люсе, с ее настойчивой мягкостью, обычно удавалось убедить собеседника поддержать ее версию. Попутно отмечу, что книги были очень живо написаны и их читали не только дети, но и взрослые.
Приезды Люси в Москву давали ей возможность видеться с Эриком и видеть его работы. Он делал очень интересные скульптуры, но его всегда сурово критиковали идеологи и коллеги, которые придерживались норм социалистического реализма.
Но однажды произошло историческое событие, которое принципиально изменило атмосферу вокруг Эрика. В декабре 1962 года в Манеже была устроена художественная выставка. Были представлены новые малоизвестные работы молодых художников. Выставку посетил Хрущев со своей свитой. Работы, которые он увидел, ему категоричерски не понравились, и он стал их критиковать, не стесняясь в выражениях. Когда он дошел до работ Эрика, случилось нечто неожиданное – Эрик вступил с ним в спор. Хотя Эрик описал эту сцену во всех подробностях, я не рискую повторить реплики Хрущева. Сам факт того, что кто-то посмел перебить Хрущева, да при этом еще и возражать ему, был чем-то невероятным.
Эрик начал с вопроса: «Никита Сергеевич, а кто вам сказал, что вы разбираетесь в искусстве?» Хрущев был огорошен необычной наглостью собеседника, взбесился еще больше и потерял способность управлять собой.
На следующий день газеты были заполнены рассказами о скандале на выставке. Информация об этом событии вышла за пределы России. Имя Эрика стало широко известно. Результаты оказались легко предсказуемыми: он получил большую поддержку от любителей искусства и агрессивные выпады со стороны идеологов и некоторых коллег. В основном это были представители старшего поколения, которые занимали лидирующие позиции в разных организациях, руководивших развитием искусства.
После скандала на выстаке каким-то образом отношения Эрика с Хрущевым стали дружескими. Они разговаривали по телефону, Эрик ездил к нему на дачу, познакомился с семьей. После смерти Хрущева семья исполнила его волю, и памятник на его могиле был установлен Эриком на Новодевичьем кладбище.
Когда имя Эрика приобело широкую известниость, на него началась откровенная травля, которую он терпел много лет. Наконец, он решил уехать, подал документы на эмиграцию и в 1976 году покинул Россию.
Люся была популярной личностью в Свердловске, и после отьезда сына жизнь Люси в этом городе стала невыносимой. Конечно, она хотела последовать за сыном, но она считала, что в Свердловске ей будут чинить препятствия. В те годы среди отказников ходили слухи, что из республик уезжать легче, чем из России, что было на самом деле правдой. Люся решила, что из Латвии ее быстрее отпустят, и поменяла свою хорошую квартиру в Свердловске на странное жилише в Юрмале. Поехав навестить Люсю, я попала в строение без элементарных удобств, продуваемое всеми ветрами. Надежда на быстрый отьезд не сбылась, и ей вместе с семьей пришлось прожить в Юрмале семь лет.
Наконец, в июне 1987 года ее выпустили. Она встретилась с Эриком после долгих лет разлуки, и конечно, оба были счастливы.
В том же году после пяти лет отказа выпустили и мою семью тоже. Мы подали документы на эмиграцию в 1982 году. Тогда нас было четверо: моя мама, Мариам Абрамовна Дижур, мы с мужем, Павлом Михайловичем Ильиным, и наша дочь, Надя Ильина. Через пять лет жизни в отказе в ноябре 1987 года мы приземлились в Нью-Йорке. У нас был перерыв несколько часов между рейсом прибытия и следующим рейсом, и это время мы провели в аэропорту с Люсей. Никогда не забуду встречу Люси и Мары - они просто смотрели друг на друга и плакали. Потом оказалось, что они никому не говорили, но мысль у них была одна и та же: они были уже в летах и не в лучшем здравии и втайне думали, что больше никогда не увидят друг друга.
Когда первые эмоции улеглись, стали разговаривать. Люся охотно рассказывала об Эрике, о жизни в Нью-Йорке, о ее первых впечатлениях об Америке. Нам все было интересно, тем более, что она была великолепным рассказчиком. Я спросила: «Тетя Люся, а теперь, когда вам не нужно работать, что вы делаете?» Ответ: «Наслаждаюсь Бердяевым!»
Моя семья начинала американскую жизнь в Бостоне, а потом перебрались в Вашингтон. Расстояние от Вашинтона до Нью-Йорка измерялось несколькими часами езды на машине, и мы с мужем довольно часто бывали в Нью-Йорке и, конечно, навещали Люсю.
Переехав из одной части света в другую, Люся оставалась той же Люсей- писала стихи, много читала. Когда ей стало трудно писать рукой, Эрик купил ей пишущую машинку, и она научилась печатать на машинке. Теперь ее охотно печатали и в России, и в Америке, она получила несколько наград за прекрасные стихи.
Одним из самых важных событий в жизни Люси в Америке был выпуск в 1990 году ее книги «Тень души». Это был сборник стихов и полный текст поэмы «Януш Корчак» на русском и английском языках с илюстрациями Эрнста Неизвестного.
К Люсе пришла международная слава. В 1980 году Польша выпустила медаль к столетию Януша Корчака, и Люся была награждена этой медалью. В 1983 году Общество Корчака, находившееся в Западной Германии, присвоило Люсе звание лауреата, а позднее было прислано приглашение на получение премии. Разумеется, Люсю не выпустили из страны. Но немцы, у которых рядом был пример Восточной Германии, прекрасно понимали, что происходит в Советском Союзе. Поэтому они решили проблему своим путем – Комитет Общества Корчака прилетел в полном составе в Юрмалу, где и состоялось вручение премии в торжественной обстановке.
Одно из бесконечных удивлений и восхищений у меня всегда вызывал уникальный дуэт матери и сына - Люси и Эрика, двух талантливых и очень разных людей. Они боготворили друг друга. Эрик иногда бывал критично резок в своих высказываниях, но иначе как «мамочка» Люсю никогда не называл. Люся – его антипод – была воплощение душевного тепла и мягкости. Своим близким она прощала все грехи, а их было много. Именно от нее я впервые услышала – благоденствие выше справедливости. Так она и прожила всю свою жизнь.
Год 1993 был юбилейным для Люси и Мары – старшей исполнлось 90, а младшей 80 лет. Мы устроили для них встречу Нового Года вместе в Нью-Йорке. Это было большим праздником для всех.
Когда вышла книга «Тень уши», Люся подарила эту книгу моей маме с надписью:
«Моей дорогой Марочке, всегда думаю о тебе, всегда вспоминаю, как мне было хорошо у вас, когда я приезжала в Москву. Желаю тебе здоровья и душевного покоя. Твоя Люся, она же Белла Дижур».
Добавить комментарий