Несется мой поезд, забыв про усталость,
От станции «Юность» до станции «Старость» …
Как много из тех, с кем садился я в поезд,
Спрыгнули вниз и смешались с толпою.
Наверно, поэтому дОроги очень
Все те, кто не скрылся в безмолвии ночи…
Семен Белкин. «Мой поезд», 1994 г
Возвращаясь к предыдущей главе, я могу сказать, что, благодаря необычайной информированности моего отца и наличию дальних, но все-таки родственников на Урале, война прошла для моей семьи значительно благополучнее, чем для миллионов других. Мы своевременно выехали из Ленинграда, а стало быть, не пережили ни одной бомбежки. От города Чкалова, куда мы были эвакуированы, до фронта пролегли многие тысячи километров, так что всю войну там было абсолютно спокойно и нам не пришлось, как многим другим, переэвакуироваться. Жили, хоть и в подвале, в условиях невообразимой скученности, но не под открытым небом и не в примитивных узбекских домиках с земляным полом. Особых деликатесов мы не видели, но не голодали. Отец, хоть и получил тяжелую контузию, но остался жив и вернулся с фронта с руками и ногами, Я был весь в многочисленных друзьях, отлично учился и вообще о Чкалове у меня остались самые благодарные впечатления.
Но таких относительных счастливцев, как мы, было меньшинство. В огромной семье моего деда Мойши война выкосила многих мужчин и женщин, стариков и детей. Передо мной старая фотография, одна из тех, какие есть, наверное, в каждой патриархальной семье. Этот снимок был сделан, видимо, где-то в конце двадцатых годов минувшего века, когда меня еще и в помине не было, в доме моего деда Мойши и бабушки Стыси. Слева и справа от родителей на фотографии – четыре замужних дочери: Песя, Фрейда, Тайба (она же Таня) и Рива. Позади каждой дочери стоит ее муж, а непосредственно за дедом и бабушкой – трое холостяков: мой будущий отец Исаак, дядя Абрам и тетя Лиза, тоже пока незамужняя.
А на переднем плане прямо на полу в живописном беспорядке расположилась молодая поросль. С грустью вглядываюсь я в лица этих малышей. Вот слева сидит карапуз в бархатном костюмчике и с бантиком на шее. Это Яша, который прошел всю войну простым солдатом, и дошел до Берлина. Справа – два стриженых «под нуль» лопоухих мальчика. Один из них Додик, который со школьных лет проявил себя как талантливый поэт, печатался в газетах и журналах, в 18 лет добровольцем пошел на фронт, писал с передовой трогательные патриотические стихи и очень скоро погиб.
Рядом с ним его старший брат Хацкель, да, тот самый Хаца, который до войны жил у нас на даче. Его долго не брали в армию из-за плохого зрения, тем не менее где-то в 1943 году он уже был на передовой, где получил тяжелое ранение: пуля прошла через челюсть и застряла в руке. По воспоминаниям моей кузины Цины, когда Хацкель вернулся домой после всех госпиталей, на него было страшно смотреть: через всю нижнюю челюсть проходил уродливый рубец, во рту - ни одного зуба, правая рука висела как плеть. От плеча до локтя не было кости, и этот тоненький обрубок был весь в рубцах.
Как выяснилось много лет спустя, Хацкель буквально воскрес из мертвых: он лежал в братской могиле, которую уже собирались закапывать, когда один из бойцов услышал слабый стон. Хацкеля вытащили из ямы и отправили в госпиталь. После многих месяцев лечения он вернулся к матери, которая, потеряв одного сына, уже отчаялась увидеть второго сына живым. Впоследствии он станет доктором физических наук, профессором, действительным членом Академии наук. Он ушел из жизни в возрасте 75 лет, окруженный почетом и славой. Старший из сидящих на полу детей Ида в самом начале войны пропадет без вести и его судьба неизвестна.
В эвакуации, в далеком Узбекистане, умерли с интервалом в два дня дедушка и бабушка. А они были здоровыми, крепкими, и, если бы не война, они могли бы еще жить и жить. Из четырех семейных пар папиных сестер, изображенных на фото, не осталось ни одной: в годы войны один из супругов умер или погиб.
Смерть или тяжелые ранения не миновали и внуков. Я уже рассказал о гибели 18-летнего Додика. Страшно сложилась судьбы моей тети красавицы Фрейды и ее 13-летней дочери Хаюси (на фотографии они сидят во втором ряду: тетя с маленькой дочкой на руках). Из предыдущих глав мы помним, что мой отец настоятельно требовал, чтобы они срочно уехали из Белостока. Фрейда отказалась, и 22 июня 1941 она с двумя дочками проснулись уже на оккупированной территории. Более года Фрейду и Хаюсю скрывали от немцев, а потом кто-то их выдал, вывезли в гетто, а потом расстреляли.
Оля, старшая дочь Фрейды, уже студентка (на снимке она, тогда еще подросток, сидит на полу в матроске), пешком, через леса, прошла огромное расстояние, добралась из Белостока до Речицы, в дом своих дедушки и бабушки, и оттуда добровольцем пошла в действующую армию. О военных годах моего отца я уже рассказывал. Большой воинский путь прошел мой дядя Абрам, который всю войну был в действующей армии, дослужился до подполковника и достойно дошел до Берлина.
Полную чашу голода, холода, бомбежек и прочих испытаний военных лет испила моя кузина Цина, которую мы видим на фотографии на руках у папы в третьем ряду. Была многоступенчатая эвакуация: сначала по Днепру на пароходе, потом на поезде в Моздок, затем в Махачкалу, далее пароходом до Баку и другим пароходом через Каспий в Красноводск и оттуда уже на поезде – в Узбекистан, где она, 12-летняя девочка, вместе с со своими родными перенесла и постоянный голод, и непосильный труд.
И сегодня, вглядываясь в фотографию, я сознаю, какой удар нанесла война моей большой семье. И в то же время история этой семьи – жестокое обвинение антисемитам, которые всегда говорили, что евреи во время войны отсиживались в Ташкенте. Да, мои тёти с малолетними детьми, чтобы не быть расстрелянными в немецкой оккупации, «отсиживались» в Узбекистане, но мой отец и все здоровые мужчины и даже некоторые из женщин моего клана никогда не прятались за чьи-то спины и честно сражались на фронте наравне со всеми.
Добавить комментарий