Заграничное небо,
Заграничное море,
Заграничные чайки
Летят за кормою
Заграничная даль,
Заграничные ветры
И морская вода
Заграничного цвета.
Семен Белкин. Письма из промысловых рейсов. 1971 г
Евгения Вадимовича Каменского, я могу назвать без преувеличения своим крестным отцом, ибо именно он воспитал во мне специалиста, хотя справедливости ради должен сказать, что когда мне было плохо, он никогда не пытался помочь и добро делал только, когда это ни в малейшей степени не затрагивало его личные интересы.
Обладатель огромного роста и не менее огромного живота, очень представительный, вальяжный и подвижный, Евгений Вадимович был человекам весьма противоречивым.
О первом его противоречии я уже сказал: готовность помочь и посочувствовать своему подчиненному, но только в том случае, если это никак не затрагивало лично его.
Большая умница, генератор идей, он постоянно что-то придумывал и внедрял. Его крупные изобретения и сегодня не утратили своей актуальности. И при всем том он умудрялся быть паталогическим лентяем. Как только ему предстояла какая-нибудь работа, он сразу приходил в уныние, и поэтому он с удовольствием перепоручал ее двум евреям: Зискинду и Белкину, которых он называл своей правой и левой рукой. От своих помощников он извлекал «от каждого – по способностям»: от Зискинда – его несомненный конструкторский талант, от Белкина – незаурядную писучесть. Я писал вместо него справки, отчеты, анализы, а больше всего - статьи и доклады, которые поручались ему высоким начальством.
На протяжении всего советского периода в нашем благословенном отечестве сложилась порочная практика: если ты начальник любого уровня, то все твои доклады, выступления, статьи и даже книги и диссертации пишет за тебя твой подчиненный, и наша рыбная отрасль в этом плане ничуть не отличалась, да и не могла отличаться от любой другой.
В то время регулярно проводились международные конференции стран СЭВ по рыболовству. Согласно протоколу, министр должен обратиться к участникам конференции с приветствием. Его первый заместитель должен сделать доклад о потрясающих успехах, достигнутых советской рыбохозяйственной отраслью. Начальник управления флота должен сделать обзорный доклад о развитии отечественного промыслового флота. Директор Гипрорыбфлота должен сделать доклад – не важно какой, но уже по определенной специализации института. Главный инженер – тоже. Ну и начальники отделов и главные конструкторы должны сделать доклады – каждый по своему заведованию.
Во что это выливается? Министр поручает написать свое приветственное слово своему первому заместителю. Тот поручает написать это приветствие, а заодно и свой доклад, начальнику управления флота. Последний снимает трубку и звонит нашему директору Василию Ермиловичу Астахову уже с тремя поручениями: написать приветствие министру, доклад первого зама и свой доклад. Директор тут же перепоручает все это главному инженеру. Насчет своего доклада Василий Ермилович не говорит – главный инженер на то и главный, чтобы соображать самому: Астахов работник партийный, номенклатурный, во всяких там плавбазах и траулерах ничего не понимает, а если бы и понимал – все равно не царское это дело - доклады сочинять, есть кому.
Короче говоря, все эти выступления и доклады, включая доклад главного инженера, которому писать доклад тоже не престижно, опускаются до уровня Каменского, а тот уже (вместе с собственным докладом) озадачивает меня.
Мне перепоручать работу некому, и я начинаю творить и за министра, и за его заместителя, и за начальника управления, и за кого-то из институтского начальства, и за ленивого Каменского. А тут еще выясняется, что на конференции должен выступить какой-то высокий чин из обкома партии, и для него тоже нужно написать текст. Было смешно и грустно: начинается конференция, и ты слышишь слова, тобою написанные, которые, не отрываясь от бумажки, читают министерские «авторитеты», обкомовские секретари, институтские начальники, и все эти тексты написаны рукой ведущего конструктора Белкина, у которого хватает интеллекта и кругозора, чтобы написать выступления за них за всех, но который в силу своих объективных данных никогда не станет ни директором, ни министерским ответственным работником, ни обкомовским начальством.
Разумеется, во всех цивилизованных странах и при всех общественных формациях всегда существовали писатели-невидимки, которые сочиняли доклады и выступления для сильных мира сего, но у нас это было доведено до абсурда: стоит человеку чуть-чуть приподняться по служебной лестнице и заиметь подчиненного, он тут же перекладывает на него бремя любой, даже простейшей писанины.
Как-то много лет спустя, находясь в командировке в Америке, я услышал от одного из специалистов прекрасный анекдот. Был у одного сенатора писатель -невидимка. Служил своему боссу верой и правдой. Однажды он попросил у сенатора прибавить ему зарплату. Сенатор отказал, и писатель-невидимка затаил на него глубокую обиду. Прошло время. Идет заседание конгресса. Слово предоставляется упомянутому сенатору, который настолько доверял своему писателю, что никогда предварительно не читал, что тот пишет.
Господа, - бодро начал сенатор. - Я намерен выступить с программой, которая кардинально изменит экономическое состояние страны, выведет Америку на новый, несравненно более высокий уровень развития. Сущность моей программы состоит в том, что… (переворачивает страницу и читает: «А теперь выкручивайся сам, скупердяй проклятый!)
К счастью, конференции СЭВ по рыболовству проходили только раз в два года, а остальное время я занимался своей конструкторской работой. К тому времени у меня уже были подчиненные и мы с ними вместе разрабатывали новые тунцеловные суда.
В один прекрасный день меня подозвал Каменский и сказал: «Семен Исаакович, вы уже несколько лет занимаетесь тунцами, так не мешало бы и в море сходить – посмотреть этот промысел своими глазами».
Я не поверил своим ушам. Ведь тунца ловят не на Волге и не на Балтике, а в тропических широтах. Стало быть, речь идет о загранрейсе с заходами в иностранные порты! Но Каменский не шутил. В Министерство пошли соответствующие бумаги, и машина закрутилась.
Мне выдали очень подробную анкету с такими вопросами, как служил ли я в белой армии, чем занимались мои родители до революции, есть ли у меня родственники за границей, был ли я или мои родственники на оккупированной территории – словом, полный арсенал коммунистической бдительности. А потом было всё, что полагалось в подобных случаях: партбюро, где меня допрашивали, зачем и почему я собираюсь уплывать, райком партии и как апофеоз – обкомовская комиссия. Длинный стол, за которым сидит человек 10 «комиссаров», напротив стола, буквально посреди комнаты, - кресло, в которое усаживают проверяемого. Первый вопрос не предвещал ничего хорошего:
-Как, вы знаете иностранные языки и собираетесь за границу? Было ясно, что для вопрошателя я был вполне законченным шпионом.
Затем последовал еще один коварный вопрос:
- А почему ваша жена не работает?
Ну понятно, человек, сидящий посреди комнаты в кресле (не хватало, чтобы его руки были привязаны к подлокотникам) – иностранный ставленник, поэтому и жена не работает, что он живет на средства, получаемые за свою шпионскую деятельность!
Но гроза стихла так же быстро, как и началась. Через пару минут на лицах членов комиссии появились благожелательные улыбки и председатель уже совсем по-человечески пожелал мне счастливого плавания.
А еще через пару дней я получил «краснокожую паспортину» - паспорт моряка, дающий возможность не только пересекать границу, но и покупать без очереди билеты в кино и театры.
Теплым сентябрьским днем 1970 года я прибыл в Калининград, а еще через несколько дней начался мой первый в жизни рейс, если не считать милого прогулочного путешествия по Волге во время учебы в кораблестроительном институте.
Воображение рисовало пышную картину проводов с наспех сколоченной трибуной, отрядом пионеров в красных галстуках, духовым оркестром, толпой провожающих с пламенными напутственным речами. Но ничего этого не было. Мы уходили в рейс глубокой ночью. Старик - матрос, дежуривший на причале, флегматично сбросил с кнехтов* петли швартовных тросов и вяло махнул рукой. Тунцеловная база «Солнечный луч» отошла от причала, и узенькая полоска воды между судном и берегом превратилась в полноводную реку. На палубе было пусто. Измученные и измотанные предотходной лихорадкой моряки спали сном праведников. Да и что особенного? Просто усталые, невыспавшиеся люди отправились на работу – так же, как ежедневно тысячи рабочих на первой электричке едут из пригородов на свои заводы, стараясь хоть на деревянной скамейке вагона добрать немного сна. Ну а то, что в данном случае под ногами не рельсы, а морская вода и что до места работы не час, а месяц пути, через десятки границ, морей и широт, – это не столь принципиально. Тунцеловная база «Солнечный луч» отправилась в полугодовой рейс ловить тунца в Центральной Атлантике.
Об устройстве тунцеловной базы, о том, как ловят тунца, о жизни моряков во время рейса я очень подробно рассказал в своих очерках («Чайка», июнь 2020 г). Могу только повториться, что всё это было для меня впервые в жизни: и пересечение границы - северного тропика, экватора, - захватывающий промысел тунцов и акул и первый за 35 лет жизни заход в иностранный порт.
Не хотелось обращать внимание на все унижения, связанные с этим заходом: распределение всех членов экипажа по тройкам во главе со старшим (чтобы мы, не дай бог, по сговору не удрали за границу), ни суетливая беготня по дешевым лавочкам, в то время как иностранные моряки сидели в барах и попивали холодное пиво. Нет, наши моряки не такие! Потные, с озабоченными лицами, голодные (ведь на те деньги, что ты потратишь на бутерброд, можно купить две пары колготок!) судорожно сжимающие в кулаке, как сказочный Буратино, те жалкие валютные пятачки, которые нам выдали после 180 суток рейса. Их нужно потратить как можно выгоднее, чтобы и подарки купить своим близким, и что-то оставить на продажу, причем, приходится торопиться – через полтора часа нужно быть на пароходе. Где уж тут рассматривать достопримечательности прекрасного курорта Лас-Пальмас на Канарских островах, понежиться на пляже с черным песком вулканического происхождения, поболтать с иностранными моряками за бутылкой пива.
Нет, советским морякам все это было недоступно: только по тройкам во главе со старшим, только по самым дешевым лавочкам с самодельными авоськами наперевес. Что поделать? Ведь в таком же унизительном положении жил весь народ, вся страна под мудрым руководством наших великих вождей…
Но одно неизгладимое впечатление, одну неугасающую любовь я вынес из этого первого рейса – это океан. Нет ничего величественней и прекраснее океана на любой широте, в любое время года, в любое время суток. Океан никогда не бывает одинаковым. Иногда (правда, очень редко) он идеально гладок, как свежезалитый каток, но чаще всего его поверхность прорезают потоки соленой, неправдоподобно прозрачной воды, а иногда по ней катятся гигантские серые валы высотой с многоэтажный дом - и тогда океан становится страшным, напоминающим человеку, что каких бы высот ни достиг он в своем развитии, природа всегда будет неизмеримо сильнее и могущественней.
Океан никогда не бывает одного цвета. Он переливается сотнями оттенков голубизны. Цвет воды изменяется с каждым градусом широты и долготы, с каждым часом дня и ночи, с каждым временем года. А когда надвигается шторм, вода сразу темнеет, становится светло-серой, потом темно-серой и даже черной.
Я мог часами вглядываться в синеву океанских глубин и жадно вдыхать живительный воздух океана, с каждым вдохом твое тело наливается силой, а сердце – радостью и надеждами, что всё в этой жизни будет хорошо. Впрочем, ради справедливости надо сказать, что океан при всей своей красоте и величии несет людям два труднопереносимых недуга: один – это морская болезнь, при которой рыбак становится абсолютно беспомощным и бессильным - даже если он способен передвигаться по судну и принимать пищу, он теряет способность заниматься тем делом, ради которого он пришел сюда за тысячи миль, – это ловить рыбу. А еще одна не менее тяжелая болезнь профессионального моряка и рыбака дальнего плавания, которую я бы назвал «амфибизм». Да, океан превращает людей в амфибий: когда они в море, они очень остро тоскуют по берегу, по своим семьям, но побыв месяц – другой на берегу, они столь же остро начинают тосковать по морю…
Так что не удивительно, что в своем первом полугодовом рейсе я очень много думал о том, как там моя Валюша, мои девочки, но после возвращения домой очень скоро стал мечтать о новых рейсах - и такая возможность вскоре представилась. Каким-то недоумкам из нашего министерства пришла в голову идея организовать экспериментальную экспедицию на предмет промысла тунца в Тихом океане, хотя в дальневосточном управлении Дальрыба, куда было направлено соответствующее указание, не было ни одного подходящего судна и ни одного специалиста, который когда-либо работал на тунцеловных судах.
Тем же указанием меня командировали на Дальний Восток для участия в этой экспедиции в качестве представителя Министерства. Задание было глупейшим потому, что ни с точки зрения промыслового оборудования, ни скорости хода, ни с точки зрения условий обитания эти суда на годились для добычи тунцов. Для решения этой задачи требовались специальные суда – так называемые тунцеловные сейнеры, со специальными неводами, быстроходные, рассчитанные на работу в тропиках. Наши же траулеры двигались с черепашьей скоростью, промысловое устройство не соответствовало требованиям, кондиционирование воздуха отсутствовало, в тесных каютах царила невообразимая духота, но открыть иллюминатор было невозможно – сразу в каюту врывалась волна и заливала всё: постель, книги, одежду. Бывалые моряки уже в самом начале рейса устраивали себе спальные места на крыше рубки, на свежем воздухе. Опреснительная установка отсутствовала, значит, приходилось экономить пресную воду и ее включали два раза в день: на полчаса утром и вечером. Продукты были жуткие: мясо нам выдали из стратегических запасов, у которых истек срок хранения, картофель напоминал ту массу, которую огородники извлекают из компоста для удобрения своих участков. Капитан моего судна был законченный алкоголик, выходец из поселка Преображение в Приморье, который местные моряки называли «пьяная деревня».
Как и следовало ожидать, экспедиция окончилась полным провалом – мы не поймали, как выражаются промысловики, «ни одного хвоста».
В этом рейсе я чуть ни погиб. Однажды наша каравелла ошвартовалась около огромного транспортного рефрижератора, который должен был выдать нам топливо. Там гремела музыка, на палубе разгуливали щеголеватые мужчины и женщины, из огромного плавательного бассейна слышался веселый смех, и в своем стремлении хоть на пару часов скрасить неустроенность и убогость своего бытия несколько моряков с моего траулера поднялись на борт рефрижератора. Там нас встретили со снисходительным гостеприимством – как преуспевающий горожанин встречает своих бедных деревенских родственников, угостили напитками, запустили в бассейн. После нескольких часов этой райской жизни мы возвращались на круги своя. Была довольно сильная зыбь, и наш траулер подпрыгивал на швартовах, как девочка прыгает через скакалочку. Я оказался настолько неловким, что поскользнулся и провалился между корпусами. Если бы я упал вниз, корпуса сдавили бы меня насмерть, но чудом я ногой зацепился за швартовный трос и товарищи вытащили меня наверх. Так завершился наш поход за сладкой жизнью…
Через два года такой же экспериментальный рейс на таких же неприспособленных судах повторился опять-таки с моим участием и, разумеется, опять-таки с нулевым результатом.
И все-таки я бесконечно благодарен этим утлым челнам, на которых я пересек чудовищные просторы Океании, побывал в удивительных уголках земного шара: на благословенном острове Вити Леву из архипелага Фиджи, в порту Сува, на Новой Гвинее, в порту Морсби, где, повторив подвиг Миклухо-Маклая, общался с настоящими папуасами, в красивейшем японском городе Нагасаки, который называют Восточным Неаполем, в бананово-лимонном Сингапуре. Так же, как и плавание в Атлантический океан, эти путешествия я описал в своих очерках, опубликованных в «Чайке» в июне 2020 г.
Несмотря на провальные результаты этих экспедиций, я вернулся домой полный впечатлений и с нетерпением ждал новых рейсов. Насколько эти надежды оправдались, я расскажу в следующей главе.
Мои дорогие дочки,
Любимые челки и бантики,
Пишу я вам эти строчки
Из далекой Центральной Атлантики…
-----------
* Кнехт- спаренная тумба на судне или на причале для крепления тросов (прим. автора).
Добавить комментарий