Итак, сюжет спектакля - скитания героя Одиссея после девятилетней осады Трои со всеми преодолеваемыми им препятствиями на пути в родную Итаку, занимающими еще десять лет его жизни. Тем, кто не читал Гомера, полезно немного расширить свои представления об античности, тем, кто читал, но подзабыл, неплохо обогатиться знаниями, что касается тех, кто читал и помнит, это радость от встречи с воплощенными сценически героями и персонажами из величайшего мирового шедевра, и наблюдения о том, что оказалось из великой эпопеи включено в инсценировку, что оставлено за бортом.
Трагический эпос Гомера предстает в современной интерпретации. Герои Гомера в его поэме говорят стихами, и все повествование написано в стихотворной форме. Перечитывая заново, еще больше восхищаюсь переводом на русский язык В.А. Жуковского.
Герои пьесы - адаптации для Американского Репертуарного Театра высказываются в диалогах, написанных в прозе. Автором сценической версии является Кейт Хэмилл. Несомненно, она до мозга костей театральный человек и ощущает природу сценического действия, поэтому так умело в каждой сцене выявляет драматизм. Ей уже удалось сделать несколько сценических адаптаций, и одна из наиболее известных по роману Джейн Остин “Чувство и чувствительность”, но есть и другие обращения к классике, как, скажем, “Ярмарка тщеславия” по У. Теккерею, и еще такой исторический - фантастический сюжет, как “Дракула”. Но она первоначально не только автор, но и актриса, играющая в нынешней премьере две роли: роль волшебницы Цирцеи ( в другом варианте её имя Кирке), и роль одного из трех женских персонажей, именуемых в древней Элладе Парками, теми, кто ткут судьбу героя.
Следующее имя, которое поспешу назвать, это режиссер-постановщик спектакля Шана Купер. Она осуществила масштабную эпопею трудного, полного препятствий и испытаний возращения Одиссея в родную Итаку, внеся в постановку черты трагедии. В зеркале сцены отражаются переживания не только Одиссея, но и Пенелопы, и их сына Телемаха, и влюбленной безответно коварной волшебницы Цирцеи. Эпос преображается в драматическое действие от эпизода к эпизоду при смене колоссальных декораций (сценический дизайн осуществила Сибул Викершеймер), а световой (Жаннет Ой-Сук Ев), включив разнообразные сценические приемы, эффекты, как скажем, теневые проекции на экране, увеличивающие рост персонажей, или отражения театра кукол… Всю эту сценическую фантазию, обогащенную зрелищностью, и большую работу с актерами и с массовыми сценами, решенными весьма разнообразно, повторю еще раз, воссоздала Шана Купер… Идею и концепцию постановки она определила сама в одном из интервью: “Может ли человек, перенесший психологические стрессы, вернуться к себе прежнему? И станет ли он возвращаться к себе домой?”
При таком осмыслении античного гомеровского эпоса, повернутого и автором инсценировки, и режиссером к реалиям современности, за ответом следует обращаться к психоаналитикам. Тем более, что трудно представить себе воителя Одиссея современным невротиком. В 8-м веке до новой эры, когда был создан этот шедевр, едва ли кто-либо догадался озаботиться подобным вопросом. В 21-м веке человечество познало беспокойство депрессии и посттравматический синдром.
Приложим ли такой подход к действиям Одиссея, наделенного фантастической силой, прозванного хитроумным за выдумку с подарком деревянного коня, внутри которого было войско осаждавших Трою, победившее исключительно благодаря этому трюку? Приложим ли этот подход к эпическому герою, никогда не знавшему колебаний?
Мне показалось, что такой замысел не вполне правомерен. Или не вполне реализован исполнителем. Хотите или не хотите, но эллин Одиссей статен, его плечи расправлены, его профиль величествен, словно отчеканенный, его волосы ниспадают крупными прядями на шею. Это представление о его облике основано на мифическом происхождении самого героя. С мифом спорить нельзя. Он всегда сильнее. Но в спектакле, возможно, с целью максимально очеловечить героя и сделать его поближе к людям нынешнего времени, предстает Одиссей - наш сосед next door. Он тоже крепкого телосложения мужчина, мускулистый и темнокожий, с немного напряженным от долгих усилий в борьбе со стихиями лицом, но хорошее это лицо не несет печати незаурядности, какого-то высшего предназначения. Одиссей - Вэйн Т. Карр - герой не мифа, а повседневности, его лоб прорезан ранними морщинами, его редкая улыбка делает лицо добрым, и одет он в обычные брюки и футболку. Таким он ступает во двор своего дома, усталым, запыленным и израненным, и долго смывает с сильных рук кровь и пыль, хотя откуда взялась пыль, он ведь не по дорогам шел, а по морю плыл! Впрочем, это тоже могла быть метафора для путника…
По Гомеру первыми, кто узнал Одиссея, вернувшегося под личиной странника, была старая служанка Эвриклея, омывавшая его ноги, увидевшая знакомый шрам, полученный им еще в детстве, и его пес Аргус. Все, что происходит в доме, и с его хранившей ему верность все годы женой Пенелопой, осаждаемой искателями её руки, он выясняет, будучи неузнанным даже ею. В спектакле, а значит, в инсценировке этого эпизода нет. Одиссей проходит мимо игрушечной лошадки сына, который, кстати, уже давно вырос, мимо служанок-рабынь, мимо трех предсказательниц и свидетельниц его судьбы, он идет к цели: расквитаться с засевшими в его доме наглыми и злостными потребителями его добра, осаждавшими домогательствами его жену.
Он так долго сюда стремился, так долог был его путь, мимо горя, мимо пролитой крови, мимо его хитроумным обманом взятой и разрушенной Трои, мимо ураганов на море, мимо вражды Посейдона, мимо сирен - сладкоголосых с прекрасными лицами и телами птиц, мимо Сциллы и Харибды, мимо коварной и обольстительной Цирцеи( нимфой Калипсо пожертвовали, её исключив), мимо Полифема, ослепленного им в единственный глаз, мимо, мимо, мимо, сюда, сюда, сюда, и вот…
Но прежде восстановим обстоятельства, взятые под запятую. Вглядимся в них. Проследуем за Одиссеем на палубу корабля. Что видел на ней и вокруг он? Что видят зрители? Зрители видят интересный дизайнерский прием, по которому одна часть сцены отдана палубе корабля с высокой мачтой и свисающими откуда-то сверху грубыми веревками, а другая часть сцены отдана подворью дворца (которого нет) Пенелопы. И действие развивается в двух контрастных планах: скажем в то время, как Одиссей ради спасения жизни своей и товарищей расправляется с Полифемом, Пенелопа – Андрус Николс защищается от домогающихся её женихов. Таким образом сцена разделена на два перемежающихся очага напряжения.
Эпизоды с циклопом Полифемом решены чрезвычайно изобретательно, посредством театра теней. На желтом экране, появляющемся как расположенная в глубине игровая завеса, высвечивается гигантский глаз, и спустя немного времени он наполняется кровью. Подробности убраны как лишние. Выразительность передана еще и выступающей также гигантской черной тенью фигура Полифема. Зрители видят то, что на экране. И не замечают, что у края сцены сбоку стоит актер Джейсон О’ Соннел, который то наклоняется, то приподнимается во весь рост, и его фигура обретает пугающий по величине размер в отражении на экране… Тень циклопа Полифема, опасного и несокрушимого, возвышающегося по размерам над человеческими…. Такого не одолеть, если бы опять на помощь сподвижникам Одиссея не пришло его хитроумие…Им бы не отвалить гигантский камень, которым этот уродливый сын Посейдона закрыл выход из пещеры…От Полифема они спаслись, но не предвидели, что разгневанный Посейдон пошлет такие бури на их морском пути, что возвращение домой займет еще десять лет.
А вот эпизод, когда нужно проплыть, не поддавшись на призывное пение сирен, когда Одиссей приказывает привязать себя к мачте веревками, и требует того же от членов своей команды, и палуба корабля на сцене буквально вздымается от напряжения моряков, преодолевающих соблазн…
А вот нужно суметь проскользнуть мимо скал Сцилла и Харибда… Дизайнерский прием- поворот палубы помогает передать это быстрое движение корабля…
А вот и остановка на острове, где царит Цирцея (Кейт Хэмилл). Волшебница испытывает с первого мгновенья страсть к Одиссею. Она невысока ростом, легка, подвижна, и стремится обольстить Одиссея, заморочить его, лишить памяти. Она, надеюсь, это помнят все, превращает его моряков в свиней, чтобы он один стал в поле не воином. И он смотрит на них ошеломленно. Но и этот обман преодолевает Одиссей… И когда он покидает Цирцею, она не застывает в горе как изваяние… А ведь это было ожидаемо!
Вейн Т. Карр передает драматизм чувств Одиссея, пожалуй, наиболее сильно, когда корабль проплывает мимо сладкоголосых сирен…
Это были главные тщательно отыгранные эпизоды. Но предлагались еще и данные как знаки-напоминания: из прошлого – Андромаха (Найк Аймору), из настоящего - Навзикая (Аледжандра Эскаланте) и женщина без имени, которую как вторую роль играет Кейт Хэмилл. Все три выполняют еще одну важную функцию: они прорицательницы, и комментаторы судьбы Одиссея, они – три Парки…Автор инсценировки Кейт Хэмилл вводит их в сюжет. Но заимствует их из мифологии античности. Не от них ли впоследствии у Шекспира Три ведьмы в “Макбете”? Культура и образы древней Эллады обогатили мир на все последующие века…
А в это время в иной параллели живет Пенелопа - Андрус Николс. Как только вы её видите, ваша первая реакция не подлежит сомнению. Пенелопа – красавица! Облик её тоже изъят из времен античных тог и высоких сандалий. На ней зеленое платье, вполне уместное сегодня для коктейль-party. Она произносит монолог глубоким сильным красивым по тембру низким голосом. Она стойко держит оборону. Отбиваясь от притязаний женихов, фактически поселившихся в её покоях, она ткет свой ковер, распуская работу по ночам и отодвигая их притязания хотя бы на время. Этот ковер выставлен на сцене подвешенным и на половину распущенным, вполне домотканое ручное изделие… И этот обман из-за предательства одной из служанок оказывается известен осаждающим Пенелопу женихам. Сын Телемах-Карло Албан невысок, неказист, и не из тех, кто способен противостоять чуждому напору. Сценический облик актера не соответствует образу этого персонажа, несущему также черты героичности.
А теперь о самом спорном, на мой взгляд, решении в спектакле, о том, какими оказываются преподнесены женихи. На сцену вываливаются нелепо одетые современные парни, напялившие на себя клоунские одежды, а именно синтетические шубы, вязаные шапочки, солнцезащитные очки - весь арсенал пугал, какими порой предстают участники примитивных дискотечных музыкантов, именуемые лабухами. Зачем?
Они в таком обличье абсолютно нестрашны, поскольку нелепы. С ними справиться сильному Телемаху не должно было составить труда. Сын Одиссея должен был бы разогнать этот джаз-банд задолго до возвращения отца. И тут явная нестыковка.
Причем эти же актеры, которым поручены дополнительно другие короткие роли в эпизодах, могут проявлять себя как вполне наделенные силой, предполагаемой в героях античности…
Музыкальное сопровождение спектакля создал Паул Джеймс Прендергаст, и оно сведено к моторному ритму электроинструментов, отделяющему один эпизод от другого. Так или иначе, все бы шло своим чередом до возвращения Одиссея, если бы автор инсценировки не решила отказаться от следования Гомеру в изображении образа Пенелопы. На все времена Гомер создал эту героиню как эталон верной жены, любящей своего мужа. Она противоположна другой героине эпоса: Клитемнестре, убившей вместе с любовником Эгистом мужа Агамемнона, также возвратившегося из похода на Трою. Пенелопа прекрасна своей единственной любовью и верностью.
Кстати, когда Александр Журбин много лет назад обратился к этому сюжету и написал оперетту “Пенелопа” он ввел в сюжет влюбленного в неё гончара, подарив этому персонажу чудесную арию. Но и в его творчестве Пенелопа оставалась верна мужу. Что произошло в нынешней театральной версии?
По Гомеру Пенелопа – символ любящей верной жены. Но есть альтернативные версии из того же 8-го века до н. э., по которым Пенелопа не дождалась возвращения мужа, уступила чьему-то натиску. Если смотреть на Пенелопу как на обыкновенную женщину, я бы не назвала её вступление в связь с самым привлекательным женихом Антиноем (Кешав Мудлиар) грехопадением. Она молода, молод и он, и возникшее тяготение понятно, в них есть сценическое соответствие, они вполне подходят по облику друг к другу. Одиссея в самом деле слишком долго нет… Да и он наверняка не ведет в своих странствиях жизнь монаха. Зрителей развлекают сценой объятий в постели и обнаженной спиной юноши. Но…Речь идет о Пенелопе! А она – созданный Гомером миф! Придуманная впоследствии реальность доверия вызвать не может. Миф сильнее! И, на мой взгляд, даже, если для такого драматургического хода основания дают другие источники, то автор все-таки указывает основой Гомера! Пенелопу следует оставлять безупречной. Она - символ. И для финала вернусь к началу, к моменту, когда “Одиссей возвратился пространством и временем полным”… Как известно, его лук никто из женихов поднять не мог. Поэтому, когда хозяин вернулся, то расправа над настырными женихами была мгновенной и юный любовник пал жертвой справедливого гнева Одиссея вместе со всеми остальными. Пенелопа обняла мужа, но состояния счастья похоже не испытала… И это мне показалось потерей для спектакля. Ведь изначально речь шла о большой взаимной любви… Иначе зачем было Одиссею высвобождаться из любовного плена Цирцеи? Зачем и Пенелопе было приписать любовное приключение мимоходом?
Спектакль оказался масштабным по осуществлению техническими средствами, включающими театр кукол, театр теней, по участию актеров, по разработке сюжета, по нагрузке для актеров, каждый из которых играет помимо главной своей роли, еще несколько эпизодических ролей… Всему этому следует воздать должное. Но хотелось бы, чтобы масштаб постановки соответствовал масштабу сильных и цельных чувств героев. Снижение образа Пенелопы разрушает выстраиваемую автором инсценировки трагедию. Неотъемлемое воздействие трагедии – катарсис (очищение через страдание). Именно этого не случилось. И мы вглядываемся не в трагедию, а в историю, насыщенную фантастическими приключениями.
Добавить комментарий