Музыкант, где ты?

Он появился в нашем подъезде 30 декабря. Было странно, как это так: в самом центре Москвы, перед зданием Центрального почтамта, и бомж? Впрочем, бомжом назвать его еще было трудно. Спал он на подоконнике, свернувшись клубком, а рядом с ним на полу стояла гитара в большом пузатом чехле. 

Я прошла тихо, чтобы не разбудить. Сверху, точно так же, чтобы не разбудить, осторожно открывалась и закрывалась дверь в квартиру психолога, принимавшего в этот вечер клиентов у себя дома. Через несколько часов музыкант уже лежал на полу, растянувшись по всей лестничной клетке, и боком хлебал из одноразовой посудины суп, вынесенный ему кем-то из сердобольных соседей. Неподалеку, заботливо укутанная в пакет, стояла жареная картошка. 

— Спасибо! — сказал он мне, осторожно огибавшей его сбоку. — Спасибо!

Взгляд у молодого человека был добрый, внимательный и благодарный. Тут же вспомнились многочисленные истории про то, как люди неожиданно оказывались на улице: выгнали из арендованной квартиры... обокрали... уволили с работы не заплатив... А кто знает, может быть, наш подъездный постоялец еще и студент? Может, выгнали из общаги из-за дебоша? Подумал, продержусь как-нибудь несколько дней, а там авось и чудо произойдет. Но чудо по пути задержалось. 

Вспомнился мне тогда и один мой приятель, который, учась на вокалиста, часто пел в электричках и переходах, рассказывал, как несколько раз у него чуть не вырвали из рук гитару (в паре случаев за нее пришлось даже подраться), как однажды прыснули баллончиком, чтобы отнять собранные за вечер деньги, как ему пришлось прыгать с подножки поезда уже на ходу, чтобы только остаться в живых, потому что паре пьяных не понравилось, как он себя ведет, как одет (слишком интеллигентен). Рассказывал, как приходилось ночь добираться по шпалам от одного населенного пункта в другой, бегать от контролеров и прыгать с платформы с гитарой и рюкзаком за плечами, чтобы только сэкономить сотню, а то и две драгоценных рублей, и отправить эти деньги домой, где у моего друга был болен ребенок. Вспомнилась и собственная пара ночей в магазине на Ленинградском проспекте, когда мне, только что приехавшей в Москву, негде было жить, а в общежитие сразу заселиться не получилось. 

Но не каждому попадаются такие добрые люди, которые готовы пустить жить в свой магазин, или дать денег за красивую песню, или хотя бы вынести суп на лестничную площадку и пройти тихо, чтобы не разбудить.

Наш музыкант, о котором к вечеру уже знал весь подъезд и обсуждал, что же теперь с ним делать, в результате добыл где-то бутылку вина, выпил, закурил кем-то отданную ему сигарету, и, изрядно напакостив вокруг себя, ангельски уснул. Только утром слышно было, как уборщица ругалась и гремела по углам шваброй:

— Тоже артист мне нашелся!.. Всю лестницу изгадил... Н....л под себя и ушел... Уже вторую ночь здесь ночует.

— А как он сюда попал? — раздалось визгливое сопрано соседки сверху. — Никого же раньше и не было, может, подглядел код от домофона, когда его кто-нибудь набирал.

— Замок недавно новый поставили. Его только дерни посильнее, дверь и откроется, — уверенно отвечала уборщица Женя.

— Но не полицию же теперь вызывать? Жалко парня! Молодой совсем. И на гитаре играет, — романтически закатив к небу глаза, рассуждала соседка, владелица двух белых шпицев и рыжей шубки с вишневым воротником, по которым ее даже издали можно было приметить.

Уборщица молча продолжала свою работу.

— А тебе ведь убирать пришлось! И вчера ты ничего не сказала, — не унималась соседка.

— Ничего... Всякое в жизни бывает...

Проскочило несколько дней. Музыкант наш появлялся в подъезде уже каждый вечер, а с раннего утра исчезал. От него оставалась только большущая лежанка в самом низу подъезда да иногда пустая бутылка, стаканчик, пара пакетов от данной ему сердобольными жильцами подъезда еды, упаковка от сигарет, окурки, служивший ему этой ночью столом кусок картона. Ошметки бумаги, которую он каждый вечер заботливо вкладывал в свои ботинки, чтобы успели просохнуть.

Сам музыкант осмелел и теперь, когда проходил кто-то мимо него, смотрел на этого кого-то вопрошающим взглядом: мол, не дашь ли сигаретки, вина или чего поесть? Мне тут, батенька (или маменька), видишь, как плохо? И невольно начал напоминать домашнее животное, специально подброшенное в подъезд, но пустить которое домой и взять ответственность никто не решался.

Вопрос: «Что делать?» — обсуждался уже и на нижних этажах, и на верхних. Обсуждался он и во дворе у мусорки, и на собачьей площадке, и при встречах под козырьком магазина.

— Вот стоял старый замок, и все было в порядке, — говорили одни и предлагали обратиться к ответственному по дому, чтоб заменили новый замок на старый.

Другие рассуждали:

— Пусть домой едет! Есть же у него дом, родители где-то... Не сирота же!.. И вон какой интеллигентный, наверное, где-то учился.

Таким людям сложно бывает понять, что поехать домой, если дом твой находится не в Москве, это стоит целое состояние, особенно когда живешь ты в подъезде. И знакомых, чтобы попросить у них взаймы, нет. Еще больше проблем, если потеряны документы. Тогда и с деньгами ни в какой поезд не сядешь.

Звонить в полицию не решались. Слишком много слухов, что там избивают, что отправляют на СВО, что люди потом исчезают неизвестно в какую сторону. А было непредставимо, как это: наш музыкант, такой интеллигентный и с гитарой, и вдруг в окопах. Или ездит в метро по вагонам без ног. Слух этот, что таких бедолаг уродует местная мафия, что попрошайничество в метро — это бизнес, уже давно ходит по Москве. И хотя бедолаг этих стало намного меньше, но страх живет до сих пор. По той же причине не решались дать ему и адрес приюта или в этот приют позвонить. Кто знает, правда — не правда, а слухи ходят.

Только владелица магазина одежды однажды не выдержала и взвыла на весь подъезд:

— Встал, забрал свои манатки и вон! Нет бы переночевал и незаметно ушел, так ведь гадит! 

Музыкант, не привыкший к такому обращению, с удивлением протер глаза и попытался приподнять голову со своей бумажной лежанки.

— Я ж кому сказала? Если через пять минут ты будешь все еще здесь, пеняй на себя. Полицию вызову. И посадят за хулиганство!

— Да вы не ругаетесь, тетенька! Я сейчас иду, сейчас встану и уйду, — лежа и глядя ей в глаза, отвечал он.

— Ты при мне уходи, — не унималась она, выскочив на лестничную площадку с торчащими из волос в разные стороны бигудями.

Музыкант с большим трудом встал. Куртка на нем была осенняя, потрескавшаяся, штаны в мусоре и в пыли. С трудом нахлобучив на спину гитару, рюкзак, взяв с подоконника пакет с подаренными ему едой и вещами, он начал осторожно спускаться. Спросонья его шатало.

— Да ты на лифте спускайся, — жестко говорила она. — Упадешь ведь. Домой иди, слышишь, домой! К родителям возвращайся! Переночевал тут и ладно!

Парень с трудом преодолевал одну ступеньку, потом другую. Явившаяся с верхнего этажа уборщица смотрела на эту сцену безучастно. Две женщины, выглянувшие из соседних дверей, хотели, но так и не решились вступиться. 

— Как можно было так опуститься? — продолжала увещевать владелица магазина одежды, а белые тощие ноги ее покрывались синими цыпками. — Такой молодой!

С трудом держась за массивные дубовые перила парадной лестницы и подволакивая одну ногу к другой, музыкант отвечал:

— Простите меня, тетечка... Такой молодой... Ай-я-яй!.. И так опустился!.. Простите меня, тетечка... Непутевый... Простите...

Убедившись, что внизу захлопнулась дверь, женщина вернулась в квартиру. Лестничная площадка оказалась пуста. Все остальные давно уже скрылись, не желая участвовать в выпроваживании музыканта, но не прошло и десятка часов, как он появился снова. Только поднялся уже на этаж выше, чтобы не попадаться вредной тетеньке на глаза.

— Ты вон денег заработал, так хоть бы хостел снял, чем на вино тратить! — сердобольно на этот раз говорил ему старушечий голос. 

— Да что вы, маменька? — развалившись вдоль окна и положив под голову руки, отвечал музыкант. — Этих денег ни на какой хостел не хватит.

— Ну ладно, на, поешь, — протягивая ему пакетик с испеченными с утра пирогами, говорила она. — Только не говори тут никому, что я тебя подкормила.

Пришло 31 декабря, и наш музыкант заболел. От него на несколько этажей несло запахом алкоголя и немытого тела. Лицом вниз он лежал на своей картонке и тяжело, со свистом, сопел.

«Какой ужас! — подумала я, неуверенно положив рядом с его головой пару сотен. — Так встретить новогоднюю ночь! А сколько сейчас таких бедолаг по всему миру‎»‎. И снова мелькнула мысль: «Не позвонить ли в приют? На улице -15. Вдруг выгонит кто? Замерзнет!» И снова вспомнились слухи о том, что мужчин призывного возраста теперь на войну отправляют, что вызвать такой приют — это еще целая история, не факт, что приедут. «Да и разве вечером 31 декабря можно до кого-нибудь дозвониться?»‎

Так и не приняв решения, чем нашему бедолаге помочь, я отправилась дальше. Вечером 1 января точно громом с небес по подъезду пронесся бас ответственного по дому:

— Да, понимаю, что жалко. Всех жалко. Так что теперь? Может, всех бездомных у нас в подъезде принимать будем? 

— Молодой такой. И с гитарой, — мечтательно отвечал ему голос владелицы двух шпицев.

— С гитарой — без гитары, а совсем оборзел. Ладно бы еще ночью на пару часов заходил, а такое ощущение, что он у нас прописался.

Через пару часов по подъезду тихонечко пронеслось:

— Музыкант, ты здесь? Музыкант?

Нутро подъезда молчало.

Проходил день, второй, третий...

Музыканта не было. И только на нижней лестничной клетке, аккуратно сложенная, лежала его подстилка, а рядом виновато стояла бутылочка воды и аккуратно завернутая пачка печенья. Только через неделю все это из подъезда убрали.

Январь 2024, Москва