"Нет другого человека, жизнь которого была бы так цельна и потому совершенна — как Ваша".
(Николай Пунин)
Из логова змиева,
Из города Киева,
Я взял не жену, а колдунью.
(Николай Гумилев)
Об Ахматовой написано много. В последнее время особенно. Причем, если в оценке ее поэзии, как правило, все сходятся, то личность характеризуется неоднозначно, с колебаниями то в сторону возвеличивания, то в сторону принижения. Не говорю о рассчитанных на сенсацию изданиях, где надерганные отовсюду цитаты сопровождаются злобными и неквалифицированными комментариями. Но даже серьезные исследователи порой становятся в тупик перед "неординарностью" личности и поведения Анны Всея Руси.
В моем сознании образ Анны Андреевны странно расплывается, не имеет четких очертаний, двоится и временами уходит за горизонт понимания. Может, таким и должен быть образ Поэта? Но как бы то ни было, народ своих поэтов "хочет знать", и в этом стремлении ничего зазорного нет. Сама Ахматова, как справедливо напоминает Алла Марченко, дотошно исследовала жизнь Пушкина, пытаясь разобраться не только в творческих, но и во внутрисемейных коллизиях своего гениального собрата. Боясь, что потомки будут введены в заблуждение относительно ее собственной биографии, А.А. уже при жизни пыталась навести их на "правильный след", стараясь уберечь от спуска в ненужные овраги и не давая плутать в закоулках, для чего корректировала и исправляла воспоминания ближайшей подруги Валерии Срезневской и надиктовывала страницы своему первому биографу англичанке Аманде Хейт. Однако исследователям всегда хотелось уйти дальше, за ту незримую черту, что была начертана прекрасной и царственно властной рукой.
В 2009 году к 120-летию со дня рождения поэта читатели получили сразу две книги, посвященные жизни Ахматовой. Обе написаны женщинами и имеют сходные лапидарные названия. Уже упомянутая Алла Марченко назвала свою книгу "Ахматова: жизнь", Светлана Коваленко, работавшая для серии ЖЗЛ, в заглавии традиционно поместила имя своего "объекта" — Анна Ахматова.
В предисловии к книге Светланы Коваленко говорится, что ее автор ушла из жизни, не завершив своей работы. Вероятно, именно поэтому объемного и цельного жизнеописания Анны Ахматовой книга Коваленко не дает, многое в ней проговорено скороговоркой или языком научных статей, из коих составлена вся вторая часть ("Поэмы и театр", "Литературные контексты", "Автобиографическая проза Анны Ахматовой"). Не думаю, что в ситуации, когда автор не видел конечного результата своей работы, этично предъявлять ему претензии в связи с подобным построением или с неполнотой рассказа... Посему, не отказываясь от первоначального намерения сопоставить "две книги", главное внимание в своей статье уделю несомненно удачной и во многом нетрадиционной ахматовской биографии, написанной Аллой Марченко.
Дмитрий Быков, сработавший в серии ЖЗЛ свежее, со многими изысками и "приколами", однако весьма содержательное жизнеописание Бориса Пастернака и получивший за свое изделие премию "Большая книга", широко распахнул врата перед желающими реконструировать биографический жанр. Пожалуйста — творите, выдумывайте, пробуйте! Не всякий однако хочет, да и может, сойти с накатанной тропы унылого казенного стереотипа: родился, учился, женился. Не всякий в состоянии говорить о творце творчески. Алла Марченко из тех, кто хочет и может. Жизнь Ахматовой рассказана исследователем, но и писателем, в текст включены беллетризованные куски, диалоги, внутренние монологи, в нем звучит и авторский голос, спорящий и не соглашающийся с "героиней". О "романном" замахе говорит сама структура книги: девять "интермедий" в обрамлении пролога и эпилога. На мой вкус, автору чуть-чуть не хватило запала, где-то ближе к концу, а точнее с главы о Гаршине, текст начинает сбиваться на исследовательскую статью. Оно и понятно: к концу повествования о жизни такой протяженности и такой поразительной интенсивности (занявшей 665 страниц!) неминуемо устает и рассказчик, и читатель.
Бесспорная заслуга Аллы Марченко — ее догадки (хотелось сказать "прозрения") связанные с расшифровкой ахматовских стихотворений, поиском их концов и начал и, конечно же, "адресатов". Здесь нас, идущих вслед исследователю, ждут открытия: в "любовную" биографию Ахматовой на равных вводятся такие обычно второстепенные ее персонажи, как петербуржец Георгий Чулков и житель Ташкента Алексей Козловский. А блоковское стихотворение "Вербная суббота" (1903) оказывается тем первоузелком, от которого тянется ниточка и к ранней ахматовской поэме "У самого моря" (1914), и к посвященному "заморскому царевичу" Борису Анрепу стихотворению "Ждала его напрасно много лет" (1916), и к "Поэме без героя" (1940-1962) с ее темой "Гостя из будущего", обращенной к Исайе Берлину. Ахматова, в поздние годы умело шифрующая своих "адресатов", часто переадресовывавшая лирические признания, в лице Аллы Марченко нашла искусного "дешифровщика", толкователя и угадчика ее поэтических недомолвок2. Да что Ахматова! Исследовательница истолковывает (и очень правдоподобно!) строчки, спешно и "для себя" записанные в дневнике Владимиром Гаршиным! Вот где высший пилотаж!
Общеизвестно, что Ахматова не любила Чехова, казавшегося ей скучным и заземленным; ей нравился Достоевский с его способными на "нетривиальные" поступки, темпераментными и ярко очерченными героями. Следя сегодня за телевизионными перипетиями новой версии "Братьев Карамазовых", поймала себя на мысли, что Анна Андреевна вполне вписывается в предложенную матрицу, совмещая в себе черты таких полярных и однако в чем-то очень похожих "достоевских" героинь, как Настасья Филипповна и Аглая Епанчина, Грушенька и Катерина Ивановна (Катенька). Вполне, вполне можно представить любую из этих женщин произносящей нечто вроде:
А ты думал — я тоже такая, Что можно забыть меня, И что брошусь, моля и рыдая, Под копыта гнедого коня.
3
В разгадывании сердечных тайн великой поэтессы Алле Марченко весьма основательно помог ранний биограф Гумилева, в 20-е годы наведывавшийся к Ахматовой, — Павел Лукницкий. Это у него исследовательница нашла список "спутников" ахматовской жизни и адресатов ее лирики (по аналогии с "дон-жуановским" можно назвать его "клеопатриным")4, а также одно малоизвестное признание: "В течение своей жизни любила только один раз. Только один раз. Но как это было! В Херсонесе три года ждала от него письма. Три года каждый день, по жаре, за несколько верст ходила на почту и письма так и не получила... эта, одна, единственная, как огнем, сожгла все, и опять ничего" (запись от 3 марта 1925 г.).
Признание чрезвычайное по искренности и спонтанности высказывания, и все же что-то заставляет меня усомниться в верности этого беспощадно жесткого самоанализа. Во всяком случае, я бы повременила с категоричными выводами типа: "Природа, обделив ее талантом любви (курсив мой, — И.Ч.), даром дружбы, к счастью, не обнесла" (стр. 509). Сердце, сожженное дотла первой любовью? Но ведь и Пушкин, и Баратынский, и Батюшков писали о глубоких ранах "первоначальной" любви, о постигшем их крушении и его последствиях: "вянущих бесперестанно чувствах"5... Делаем ли мы из этого вывод об обделенности этих поэтов талантом любви? Вся лирика Ахматовой свидетельствует: она живет любовью, пристально вглядываясь во встречных: он? не он? Другое дело, что "объекты" этой любви — на мой взгляд — так и не встали вровень с реальной, из плоти и крови женщиной, не сделались ее "героями". Горькой контстатацией этого факта служит для меня то, что поэма, над которой Ахматова трудилась более двадцати лет, осталась "без героя".
И однако череда мужчин, примеривающихся к роли ахматовского "героя", велика. Собственно все "интермедии" в книге Аллы Марченко связаны с именами того или иного "претендента" на это звание. И первый из них бесспорно Гумилев.
Любопытно, что и Марченко, и Коваленко именно Гумилева называют "главным" мужчиной в жизни Ахматовой... Но если Коваленко предшественником Гумилева считает молодого востоковеда Голенищева-Кутузова, о влюбленности в которого гимназистки Ахматовой нам известно из ее писем к мужу сестры, то Марченко востоковеда царственно пропускает, не найдя для него места в своей книге, а, возможно, посчитав "ширмой", прикрывающей нечто подлинное. Подлинное же — та самая "единственная" любовь наивной девочки, еще не ставшей поэтом, случившаяся где-то на задворках империи, в пыльном Херсонесе... По-моему, получилась отличная новелла о некоем безымянном господине, случайно показавшемся юной Ане Горенко "тем самым", но так об этом и не догадавшемся.
Гумилев же появляется у Марченко не только в начале книги, но и в ее конце. Его странный брак с "колдуньей" Ахматовой, больше похожий на роковой поединок, с побегами — его в Африку, ее — в Париж, с изменами, с обращенными друг к другу страстными и горькими стихами, с ревностью, с общим ребенком, росшим без отца и матери, этот странный брак действительно оказался на поверку самым "закономерным" и самым "длящимся" после формального развода в 1918 году. Если задать себе кощунственный вопрос, с кем Ахматова могла бы быть в том мире, откуда не возвращаются, то, кроме Гумилева, пары ей не найдешь...
В книге Аллы Марченко вновь поднимается вроде бы уже закрытый вопрос о причастности Гумилева к заговору Таганцева. Исследовательница считает, что Ахматова все сделала, чтобы "обелить" Гумилева перед властью, с тем, чтобы открыть дорогу его книгам. Все же, что бы там ни говорили о "заговорщике" Гумилеве Ирина Одоевцева, Борис Сильверсван и Василий Немирович-Данченко, последнее слово в этом запутанном деле должны сказать ученые-архивисты, "конквистадоры", сумевшие пробиться в архивы компетентных органов.
Одна деликатная тема, затронутая в обеих книгах. Фатальная неудача брака Ахматовой и Гумилева связывается исследовательницами, по "наводке" самой Ахматовой, с тем, что был он у нее не первым. Такое объяснение кажется мне явно недостаточным. В этом браке оба хотели подчинить себе "партнера", но ни женщина, ни мужчина к роли подчиненного были абсолютно неспособны...6 На фотографии с мужем и сыном Левой (1915 год) Анну Андреевну невозможно узнать — эта не идущая ей, старящая ее "дамская" шляпка, сжатые губы, унылый взгляд... По всему видно, как хотелось ей вжиться в "образ" жены и матери, да роль оказалась ей не по мерке, не под силу и не в сласть. Нет, сдается мне, не создана была А.А. для традиционного семейного гнезда, для варки борща для мужа и кашки для ребенка.
Одним из тех, кто вызывал ревность Гумилева, был итальянский еврей, художник Амедео Модильяни, встреченный этой парой в Париже во время свадебного путешествия в 1910 году. Знала бы Ахматова, после 1911 года ни разу не видевшая "Моди", как эта встреча прорастет в будущее, какой даст цвет и плод. И романы издадут, где они с Модильяни герои-любовники, и покажут европейцам выставку рисунков "ню", написанных с Ахматовой.
Странно, но прожив семь лет в Италии, ни в одной итальянской книге о жизни Модильяни я не нашла даже упоминания о русской Анне...
У Светланы Коваленко нет ни тени сомнения — было, страсть к красавцу художнику погнала Ахматову в Париж, уже после возвращения мужа из Африки, спустя год после их свадьбы, в 1911 году.7
У Аллы Марченко сценарий другой. Ахматова действительно бежит в Париж, но не к Модильяни, а с Георгием Чулковым. Имя уже известное читателю по семейной истории Блоков. По мнению исследовательницы, именно он, Георгий Чулков, в прошлом революционный бунтарь, отбывавший срок в Сибири, хороший приятель Блока и герой нашумевшего романа с Любовью Дмитриевной Менделеевой-Блок, в 1911 году стареющий лев, известный критик и литературный арбитр, зашифрован в ахматовской строчке "в биографии славной твоей разве можно оставить пробелы".
Думаю, что не одна я глубоко и благодарно вздохнула после этой подсказки — уж очень трудна загаданная в стихах загадка, а лежащая на поверхности отгадка (Блок), неверна, хоть и притягательна. Верю исследовательскому чутью Аллы Марченко: у Ахматовой не было настоящего романа ни с Блоком, ни с Модильяни. С прекрасным, как греческий юноша Антиной, художником был у нее лишь "воздушно-платонический" роман, написанные с нее "ню" ничего не значат, так как отношения художник-модель могут быть чисто рабочими; впрочем, сама Ахматова настаивала, что рисунки делались не с натуры, а по воображению.
То же и с Блоком. Роман меж ним и Ахматовой был чисто литературный. Они обменивались стихами, вместе выступали в концертах, пристально следили друг за другом, и... было еще что-то, что могло бы перерасти в увлечение... Но тут, как кажется, все упиралось в Блока. Все же жена коллеги-поэта Гумилева, подруга приятеля Чулкова... Мне представляется, что Блока все это могло остановить. Алла Марченко приводит и иные резоны: для Блока начинающая Ахматова была слишком самоуверенна и простовата-вульгарна, чем-то неуловимо раздражала... Оба словно побаивались друг друга... Любопытна попытка реконструировать беседу между Блоком и Ахматовой в декабре 1913 года, когда двадцатичетырехлетняя, слегка робеющая, но уже знающая себе цену поэтесса "пришла к поэту в гости". Марченко находит удивительный и вполне достоверный нерв этой беседы — "море": оба были "людьми моря". Да и встреча, как мы помним, произошла в доме "у морских ворот Невы...".
В главе, посвященной Блоку, есть пассаж, связанный с Лидией Корнеевной Чуковской. Возникла непонятная мне мода бросать в нее камнем; уже звучало обвинение, что в своих "Записках об Анне Ахматовой" Чуковская слишком субъективна, особенно на фоне донесений "осведомительницы". В книге Марченко говорится о "перепаде высот" между Чуковской и Ахматовой, о том, что Ахматова, возможно, "адаптировала" себя в разговорах со своей собеседницей и что при работе с "Записками" Лидии Корнеевны нужна "психологическая экспертиза" (стр. 297-298)8.
Наверняка, Анна Андреевна не раскрывалась полностью перед своей "строгой" младшей подругой. И однако, этот источник представляется мне более достоверным и соразмерным масштабу Ахматовой, чем, скажем, ее веселое ташкентское окружение. Ахматова у Чуковской нелестно отзывается о Блоке ("Презирал, ненавидел людей") в противовес высказыванию, записанному Лукницким (один из людей, "самых близких ей духовно"). Ну и что? Ведь и время было уже другое, и собеседница была более зрелая и умудренная, да и отношение к Блоку у А.А. всегда "двоилось", что, кстати, констатирует сама Алла Марченко... Здесь нету предмета для полемики: сказав "по инерции" что-то не очень дружелюбное по поводу Лидии Корнеевны, автор книги тут же, словно спохватившись, подхватывает и развивает подсказанные ею догадки.
По воспоминаниям, плачущую на похоронах Блока Ахматову люди воспринимали как его вдову. В позднейшем исповедальном стихотворении, написанном в эвакуации, А.А. скажет о себе: "Чужих мужей вернейшая подруга и многих безутешная вдова".
Главы-интермедии книги Марченко ведут нас от одного женатого мужчины, ставшего пленником и возлюбленным Анны Ахматовой, к другому: Георгий Чулков, Николай Недоброво, Борис Анреп, Николай Пунин, Владимир Гаршин... А на втором плане остаются не удостоенные отдельной главки Артур Лурье, граф Зубов, Борис Пильняк, Михаил Зенкевич, последний вернется в повествование в самом конце книги. "Все красавцы молодые" и, если и не великаны, то люди породистые, неординарные...
1 Алла Марченко. Ахматова: жизнь. Москва, Аст Астрель, 2009
Светлана Коваленко. Анна Ахматова. Серия ЖЗЛ, М., Молодая гвардия, 2009
2 Ахматова, по мысли Аллы Марченко, убеждена в "непрозрачности" стихов: "Стихи не проза, выдающая автора с потрохами" (стр. 399). Признаюсь, всю жизнь считала наоборот.
3 В предисловии к книге Светланы Коваленко в общеизвестной этой строфе допущена ошибка: "под колеса" вместо "копыта". Нечто похожее есть и у Аллы Марченко, в знаменитых стихах Мандельштама о Сталине процитировано: тараканьи смеются глазища (вместо "усища").
4 У Марченко: "перечень мужчин, с которыми она (Ахматова, — И.Ч.) была близка" (стр. 142).
5 "Увянувшие чувства" — постоянный мотив романтиков, читай пушкинского "Кавказского пленника".
6 Недоброво об Ахматовой: открываем лирическую душу... "уж явно господствующую, а не угнетенную".
7 В книге Светланы Коваленко рассказана почти детективная история о том единственном рисунке Анны Ахматовой работы Модильяни, который висел у нее в комнате. Подаренный Зое Томашевской и пронесенный ею через эвакуацию, а затем востребованный Ахматовой, прослышавшей о разгорающейся славе Модильяни, после ее смерти он исчез... и ныне хранится в частном собрании.
8 В недавнем фильме "Луна в зените", показанном по каналу "Культура", тот же самый подход. Чуковская смотрится на фоне "великой" Ахматовой как лилипут в прямом и переносном смысле слова. Она "прилежная ученица", "стенографист" — и только. Между тем, как мне кажется, и она, и, скажем, Надежда Мандельштам — фигуры одного калибра, соизмеримого с ахматовским.
Добавить комментарий