[Окончание. Начало в № 18 (29) от 24 сентября 2004].
Здесь необходимо сделать небольшое отступление. По традиции, уходившей в далекое средневековье, французских королей и членов их семьи хоронили в аббатстве Сен-Дени с особым ритуалом. Усопшему королю делали вскрытие, устанавливали причину смерти, затем извлекали внутренности и сердце, а труп пропитывали специальными составами — бальзамировали: покойный не мог быть похоронен, пока не кончится сорокадневный траур. Потом тело опускали в приготовленную для него могилу, а внутренности и сердце помещали в специальные сосуды, и с ними поступали согласно завещанию усопшего.
Когда умер первый дофин-наследник, Людовик ХVI приказал поместить сердце мальчика в хрустальный сосуд и хранить его в специальной нише усыпальницы Сен-Дени. Запомним эту деталь.
Вернемся теперь ко “второму дофину”. Этот, покрытый тайной конец десятилетнего дофина, номинально считавшегося Людовиком XVII (реставрация Бурбонов, как известно, началась с Людовика XVIII), привел к тому, что в справочных изданиях дата его смерти иногда указывается под 1795 годом, а иногда под 1796-м, — но всегда с вопросительным знаком. Семейная хроника Вернонов проливает некоторый свет на это одно из бесчисленных “белых пятен” истории, хотя финал этой истории, по-видимому, навсегда останется тайной.
Итак, в соответствии с дневниковыми записями и копиями таможенных и судовых документов, хранящихся в семейном архиве Вернонов, вырисовывается следующая картина. Один из вождей шуанов, Жозеф де Пюисай, прибыл в конце 1794 года в Лондон, где рассказал главе лондонских роялистов-эмигрантов Иву де Кормье о том, что в октябре того же года Людовик был похищен из Тампля неким американцем с помощью шуанов и подменен каким-то тяжело больным мальчиком. (Это совпадает с внезапной инспекцией комиссара Конвента и присылкой дополнительного охранника). Ив Кормье рассказал об этом леди Аткинс, хозяйке известного великосветского салона, и новость эта стала распространяться по Европе (отсюда — дальнейшая суетня в Тампле). А весной 1797 года, когда в стремительном потоке революционных событий Бурбоны уже стали историей, в Гаврском порту на пассажирский бриг “Нептун”, идущий в Америку, сели три пассажира: гражданин Соединенных Штатов Америки Уильям Генри Вернон, его двенадцатилетний сын Луи и слуга Антуан. С ними был большой багаж, таможенной службой не проверявшийся, ввиду особо дружественных отношений между Францией и Соединенными Штатами. Месяц спустя отмечено прибытие этих трех человек на “Нептуне” в Ньюпорт, где проживала семья Вернона. На этот раз багаж подвергся досмотру, и в перечне, как уже говорилось, упомянута коллекция картин, привезенная из Франции. А еще три недели спустя Вернон и прибывший с ним мальчик отправились куда-то из Ньюпорта вдоль американского побережья на американском корабле, и из этой поездки Вернон возвратился один.
Так что в соответствии с этой версией, не вошедшей в учебники и энциклопедии, юный наследственный король Франции нашел убежище там, где его находят все гонимые и преследуемые. Его дальнейшая судьба, в качестве гражданина Соединенных Штатов, неизвестна, как неизвестна и судьба его потомков. Да это и неважно. Главное то, что Вернон-предок, поклявшийся несчастной королеве своей честью и своей любовью, выполнил клятву.
* * *
В истории существует своеобразная закономерность: когда монарх, пользующийся любым вариантом популярности, погибает насильственной смертью, очень скоро оказывается, что он вовсе и не погибал, а чудесным образом спасся. И тогда появляется Лженерон, Лжедмитрий, Лжепетр и прочие “лже”. Маленький дофин, естественно, не был исключением.
Первый лжепретендент на престол, некий Жером Эрваго, появился уже в 1798 году, но вызвал лишь смех: вместо тринадцатилетнего мальчика “претендовал” молодой человек, лет двадцати с чем-то. Потом были Матюрен Брюно (1815), барон де Ришмон (1828) и множество других — всего более 30 человек. Из них всех выделялись двое: один — наиболее удачливый, другой — наиболее экзотичный.
Наиболее удачливый, хоть и носил до конца дней своих французскую кличку “фо дофин” (лжедофин), был австрийцем и обладателем типично немецкого имени Карл-Вильгельм Наундорф. Характерной чертой его натуры было полнейшее нежелание заниматься каким бы то ни было полезным трудом. По этой причине он и избрал единственную, по его мнению, стоящую профессию: он стал фальшивомонетчиком. В 1824 году он попался и предстал перед судом. Там он впервые и попытался использовать одну свою удивительную особенность: он был поразительно похож на Марию-Антуанетту и на юного дофина, каким его изображали художники. На Наундорфа, как говорится, снизошло вдохновение, и он заявил судьям, что он — сбежавший из Тампля дофин (“Вглядитесь в меня получше!”), что он не привык к низкому труду, а отсюда все его несчастья. Судей это рассмешило, но не растрогало, они не пожелали вглядываться, припаяли обвиняемому три года тюрьмы, которые тот честно отсидел, после чего уехал в тихий городок Кроссен. Там-то он и начал по-настоящему готовиться к роли лжедофина.
Время, можно сказать, работало на него. Людовик XVIII и Карл Х, ставшие королями (соответственно 1814 и 1824 гг.) именно потому, что все роялисты были твердо убеждены в смерти юного Людовика XVII, немедленно казнили бы “претендента”, окажись он в пределах их досягаемости. Но нынешний король, Луи-Филипп, пришедший к власти после революции 1830 года, был терпелив — пока угроза непосредственно не нависала над его троном. Поэтому Наундорф в 1833 году прибыл в Париж, “открыв” свое происхождение и рассказывая повсюду о том, каким чудесным образом он спасся из Тампля, и о том, какие приключения пережил он за все эти годы, скрываясь под чужим именем.
Всё дальнейшее весьма напоминало будущую историю великой княжны Анастасии и “мадам Андерсон”. Наундорф явился к старой гувернантке дофина Луи-Шарля и, рыдая, “узнал” ее. Гувернантка, обманутая описанным выше потрясающим сходством, поверила, что это и есть чудом спасшийся ее бывший воспитанник, плакала, целовала ему руки и называла его то “ваше высочество”, то “ваше величество”. Наконец “дофин” высказал свое заветное желание: он хотел бы после долгой разлуки увидеть дорогую сестру и прижать ее к своему сердцу. Гувернантка, утирая слезы радости, сказала, что она немедленно начинает собираться в дорогу.
Марии-Терезе, между тем, уже исполнилось 55 лет, она давным-давно вышла замуж за своего кузена, Луи-Антуана Бурбона, сына Карла Х, неудачно претендовавшего на трон, изгнанного из Франции и жившего теперь с женой в Праге. Когда ее высочеству было доложено, что внизу, в гостиной, ее ожидает нашедшийся братец с опознавшей его старой гувернанткой, она коротко приказала лакею выставить обоих из своего дома. Трудно сказать, почему она поступила именно так: то ли она поняла, что перед нею нахальный авантюрист, то ли сердце ее так очерствело от выпавших на ее долю невзгод.
Возмущенный “братец” вернулся в Париж и в октябре 1834 года начал судебный процесс, целью которого, согласно его заявлению, было не требование французского престола (согласитесь, что это весьма благородно со стороны законного наследника), а лишь “признание истинного имени”. Наундорфа подвел адвокат, позорно назвавший его “Шарлем-Луи, герцогом Нормандским”, тогда как дофина звали Луи-Шарль. Несмотря на провал, в июне 1836 г., Наундорф начал новый процесс — он предъявил иск “сестрице”, требуя, чтобы она выплатила ему его долю наследства, полученного Марией-Терезой после Реставрации. На этот раз дело кончилось тем, что парижская полиция выслала “претендента” из Франции, конфисковав все его бумаги.
Он осел в Нидерландах, проявил недюжинные способности к изобретательству (он продал изобретенный им новый тип шрапнели французскому военному министерству за большие деньги) и отошел в лучший мир 10 августа 1845 года. Его беспокойные потомки четырежды (1851, 1874, 1883 и 1910) возбуждали дело о признании их прямыми наследниками французских королей, и всякий раз безуспешно. Они и их приверженцы организовали даже особое общество “Легитимист”, выпускавшее газету того же названия. То и другое просуществовало вплоть до оккупации Франции Гитлером в 1940 году. Но, учитывая нынешние роялистские настроения во Франции, вполне можно ожидать восстановления этого общества, как и возобновление попыток потомков Карла-Вильгельма Наундорфа стать французскими королями. Хотя теперь появились новые затруднения, о чем будет сказано ниже.
Если раньше считалось, что все дороги ведут в Рим, то теперь, по-видимому, они ведут в Америку. Во всяком случае, предпоследнее и последнее стеклышки нашего калейдоскопа ведут именно туда. После самого удачливого кандидата в дофины я обещал рассказать о самом экзотичном кандидате, а он возрос, так сказать, на американской почве.
В 1754 году французы и их союзники индейцы-ирокезы совершили налет на город Дирфилд в колонии Массачусетс, разграбили его и сожгли, а индейский вождь среди прочей добычи захватил юную и богобоязненную девушку по имени Юнис Вильямс, и сделал ее одной из своих жен. Она родила вождю много детей, и среди них, в 1789 году родился мальчик-метис, который по ее настоянию был крещен, получив имя Элеазар Вильямс. Он окончил школу и семинарию, и 24-х лет отроду (1813) целиком посвятил себя миссионерской деятельности, проповедуя христианство индейцам на севере штата Нью-Йорк.
Должно быть, он знал о рассказанной выше истории похищения дофина из Тампля, о прибытии его в Америку и о потере там всех его следов, — во всяком случае, в 1839 году (т.е. в возрасте сорока лет) он вдруг объявил себя дофином. Комизм ситуации заключался не в том, что многие знали его родителей, — он утверждал, что “его им подбросили”. Но этот “дофин” был таким типичным ирокезом, что поверившим ему не оставалось ничего другого, как поверить и в то, что покойный Людовик XVI был индейским вождем, а не французским королем. Вильямс упорствовал в своих притязаниях (впрочем, совершенно невинных) на протяжении 14 лет. А в 1853 году в одном из журналов появилась большая и полная ядовитых насмешек статья о нем некоего священника. Вот тут-то и проявился гордый и обидчивый индейский характер: Вильямс плюнул на свои притязания и удалился от мира, чем и принес своим соплеменникам немалую пользу, переведя Священное Писание на ирокезский язык и упростив письмо индейцев-могавков.
* * *
Предпоследним стеклышком калейдоскопа будет, естественно, снова “вторая Джоконда”. Репортеры спросили у Роджера Вернона, не собирается ли он с прочими совладельцами продать свое сокровище. Да, ответил Вернон, у них есть такое намерение, по двум причинам. Во-первых, в следующем поколении картиной будут совместно владеть уже не восемь, а семнадцать родственников. В дальнейшем это число будет быстро расти, и принимать какие-либо решения будет все труднее. Во-вторых — просто обидно, что такая красота должна лежать в банковском сейфе, вместо того, чтобы услаждать посетителей какого-нибудь музея. Так что, дорогие читатели, очень может быть, что вскоре мы увидим ее в одном из музеев, окруженную ореолом сопутствовавших ей романтических событий, причудливо переплетенных — как и подобает калейдоскопу.
И, наконец, последнее “стеклышко”. 8 июня этого года ассоциация “Мемориаль де Франс” распространила коммюнике о том, что в базилике аббатства Сен-Дени состоялась торжественная церемония захоронения сердца Людовика XVII.
В документе отмечается, что дата 8 июня была выбрана специально, поскольку ее считают днем смерти маленького сына короля Людовика XVI и королевы Марии-Антуанетты, которому так и не суждено было взойти на престол.
И на этом, вроде, должна закончиться таинственная история “второго дофина”, более 200 лет дававшая богатую пищу для бурных дебатов и исторических исследований.
По новым данным, говорится в коммюнике, после того, как короля и королеву казнили, 8 июня 1795 года в сырой тюремной камере от туберкулеза скончался ребенок, сердце которого якобы сохранил судебный медик. И сердце это хранилось в хрустальной вазе, которая экспонировалась в базилике Сен-Дени.
Чье же это было сердце? Малыша из Тампля? Скептики пожимали плечами и спрашивали: с какой стати, в разгар революции, врач, рискуя жизнью, взялся бы хранить в хрустальной вазе сердце “Капетенка” или того, кем его подменили? Тем более, что в аббатстве уже хранилось одно сердце в хрустальной вазе — “первого дофина”. Не слишком ли много сердец и хрустальных ваз?
Тем не менее, в апреле 2000 года две лаборатории независимо друг от друга произвели тест ДНК и пришли к выводу, что бывший владелец оного сердца действительно происходил из рода Габсбургов, как и королева Мария-Антуанетта. А следовательно, умерший в тюрьме Тампль ребенок и был Людовиком ХVII. О том, что это могло быть сердце первого дофина, предпочли не упоминать.
Получив результаты анализов, Институт королевской династии Бурбонов, к которой принадлежал Людовик, обратился к министерству культуры Франции с просьбой разрешить захоронить сердце в королевской усыпальнице. Каковое разрешение и было получено.
8 июня вазу замуровали в специальной нише, к вящему восторгу роялистов: ведь тела казненных Людовика XVI и Марии-Антуанетты были свалены в какой-то ров вместе с другими жертвами революции, и впоследствии обнаружить их останки так и не удалось.
Но те, кто полагает, что это “белое пятно” французской истории исчезло, глубоко ошибаются. Загадка не исчезла, она просто стала еще загадочней.
Добавить комментарий