(Окончание, начало)
У самих Шуманов после брака, как обычно бывает в подобных случаях, встал другой вопрос: кем теперь должна быть Клара? Конечно, Роберт помнил, как он восхищался девочкой с печальными глазами и ее феноменальными музыкальными способностями. Он помнил и то, что женился на профессиональной пианистке, для которой концертная деятельность — все. Но он надеялся, что после замужества Клара станет «просто женой», рожающей детей и ведущей хозяйство.
Клара была беременна почти непрерывно — за 16 лет она родила восьмерых детей (один умер вскоре после родов). И все-таки, к крайнему неудовольствию и огорчению мужа, она продолжала концертную деятельность. Он, впрочем, должен был признать одно: за два месяца выступлений с концертами Клара зарабатывала больше, чем он за год, сочиняя музыку. Его гордость — мужчины и композитора — была ущемлена, но он должен был скрывать это: уж слишком быстро росла семья и без клариных концертов им грозила настоящая бедность. Между 1840-м и 1854-м годами она дала не менее 140 концертов, хотя это зачастую сопровождалось семейными неурядицами.
Внешне, однако, все обстояло хорошо, как и положено в немецкой буржуазно-музыкальной семье: они совместно изучали Баха и учили музыке детей. В этом благополучии, тем не менее, скрывалось нечто вроде бомбы замедленного действия — затаившаяся болезнь Роберта. Когда Клара познакомилась с ним, он был молодым человеком, по-детски мечтательным, подверженным резкой смене настроений, когда бурная веселость сменялась молчаливой подавленностью. Теперь это все усугубилось. Когда Клара уезжала, Роберт много пил, и даже в ее присутствии он часто становился угрюмым и весь уходил в свою музыку.
Это был маниакально-депрессивный психоз — таинственная болезнь, к механизму которой только сейчас начинают подбирать ключи. В период подъема (мании) человек чувствует себя равным Богу, его способности как бы удесятеряются, и если это человек искусства — он создает в этот период все свои шедевры. А потом наступает спад (депрессия), когда остается лишь подобие человека. Он может уничтожить все сделанное раньше, а может уничтожить и самого себя.
Когда в 1844 году болезнь Шумана стала очевидной, врачи порекомендовали в качестве возможного лечебного средства смену впечатлений. Этот год Клара с Робертом провели в концертных поездках по России и Америке, а в самом конце года решили переехать в Дрезден.
Сначала Шуманы были настроены оптимистично: Дрезден был тихим городом, знакомых было немного, и Клара давала там концерты, никуда не уезжая. Потом болезнь снова начала прогрессировать.
Возникла и неожиданная опасность — революционные события 1849 года. Анархистски настроенные толпы повстанцев заполняли улицы города и требовали, чтобы к ним присоединялись все, угрожая в противном случае смертью и погромом. Шуман сочувствовал революции, но не имел ни малейшего желания участвовать в демонстрациях. Поэтому Роберт со старшей дочерью укрылись на это время в пригороде, а Клара, находившаяся на седьмом месяце очередной беременности осталась в городе с остальными детьми.
В 1850 году Шуманы получили заманчивое предложение, покинули Дрезден и переселились в Дюссельдорф. Работа действительно была в равной степени хорошо оплачиваемой и почетной: Шуман получил должность музыкального директора муниципального оркестра и хора и обязан был обеспечить десять концертов и четыре церковных службы ежегодно. Горожане почитали для себя за честь иметь «своего» знаменитого композитора; то же самое относилось и к знаменитой пианистке — его жене. Но очень скоро атмосфера стала изменяться к худшему. Роберт и в лучшие свои времена не отличался особенными дирижерскими способностями, а теперь, в состоянии депрессии, он и вовсе еле справлялся со своими обязанностями. Музыканты требовали, чтобы ими дирижировал его заместитель.
Клара была до глубины души возмущена происходящим. Она называла это «гнусными интригами, оскорбляющими Роберта», и писала в своем дневнике: «Какая здесь низкопробная и вульгарная публика! Мы с Робертом должны были бы собраться и уехать немедленно, но когда у тебя шестеро детей, это совсем непросто».
Клара не скрывала своего гнева. Роберт же, в отличие от нее, был спокоен, скорее даже безучастен ко всему. К его обычной депрессии добавились новые угрожающие симптомы. Ему казалось, что в его ушах непрерывно звучит нота «до». Затем последовало внезапное улучшение, сопровождаемое вспышкой творчества, и Шуман написал музыку к байроновскому «Манфреду». А потом — снова резкое ухудшение.
В январе 1854 г. он опять стал слышать непрерывно звучащую ноту, потом — «голоса», а однажды он вскочил с постели ночью, крича, что давно умершие Моцарт и Шуберт послали ему музыкальные темы для немедленной разработки. Это были «Пять вариаций для фортепиано» — последнее сочинение Шумана. 27 февраля он бросился с моста в Рейн, пытаясь покончить с собой. Его вытащили из воды лодочники. Он вырвался и снова бросился в Рейн. Его снова вытащили и, несмотря на отчаянное сопротивление, связали. Несколько дней спустя он был помещен в частный дом для душевнобольных в Энденихе, тихом предместье Дюссельдорфа. Он прожил там еще два с половиной года, ни разу не увидев больше своих детей и один лишь раз увидев Клару — за два дня до смерти. Так закончилась жизнь одного из самых блестящих композиторов-классиков.
Тех, кто посвятил себя изучению истории музыки, всегда мучила загадка: почему именно в самое тяжелое для Шумана время Клара не была постоянно рядом с ним? Как могла самая любящая «музыкальная пара» позволить себе быть разделенной именно в это время? Ответ дать нелегко, как нелегко решить любую психологическую загадку.
Прежде всего, запрет на их встречи наложили врачи, опасаясь, что это вызовет у больного чувство стыда за себя, чувство раненого самолюбия, тягостных воспоминаний и приведет к дальнейшему ухудшению его состояния. Клара могла бы пренебречь этим запретом, но нельзя забывать, что она была воспитана отцом в духе беспрекословного подчинения авторитетам, в сознании того, что долг — прежде всего, а эмоции и желания отодвигаются на второй план. Она нарушила его всего один раз — выйдя замуж за Роберта.
Во-вторых, Клара боялась встречи с Робертом, и это был вполне объяснимый страх: в доме умалишенных находился совсем не тот человек, которого знала и любила Клара. Он носил его имя, имел его внешность, но это был не он, это была лишь жуткая пародия на Роберта Шумана.
И, наконец, материальная сторона. Город был настолько благороден, что продолжал выплачивать Кларе жалованье мужа, но она должна была растить шестерых детей, а седьмым была беременна. И каждый месяц она получала огромный счет за содержание мужа в лечебнице. Музыкальная община предлагала ей собранные жертвователями деньги, но ее гордость, гордость Клары Шуман, не позволяла ей пользоваться такой помощью. Она была одним из самых блестящих пианистов своего времени, и это, по ее мнению, должно было давать средства на жизнь ей и детям и оплачивать счета за Роберта. Поэтому все последние годы жизни мужа эта гордая женщина, не щадя себя, провела в непрерывных выступлениях на всех концертных сценах Европы.
Ее энергия и ее выносливость достойны восхищения, но все-таки она была женщиной и, притом, одинокой женщиной, а значит, ей нужна была чья-то помощь и поддержка. Эта помощь пришла в виде двух молодых талантливых музыкантов — Йозефа Иоахима и Иоганнеса Брамса. В 1854-м им было соответственно 23 и 20 лет, и их звезда быстро восходила на музыкальном небосклоне. Роберт Шуман восторгался ими, называл их «молодыми демонами» и посвятил им несколько критических статей, высоко оценивавших их талант. Клара была с ними дружна, не предполагая, как щедро отплатят они за эту дружбу, и это о них она впоследствии писала в дневнике: «Друзья познаются в несчастье».
Иоахим, несмотря на свою молодость, считался одним из самых выдающихся скрипачей столетия. Он познакомился с Шуманами еще в Лейпциге 12-летним мальчиком, когда он брал уроки у Фердинанда Давида. Десять лет спустя он приехал в Дюссельдорф и вместе с Робертом выступал на Нижнерейнском музыкальном фестивале. В следующем году, услыхав о состоянии Шумана, он приехал снова, от всего сердца предложив Кларе свою помощь. И сделал то, чего не могла сделать Клара — посетил Шумана в Энденихе. Но главным, конечно, было то, что он, признанный виртуоз, стал партнером Клары по концертам.
Их понимание музыки было очень близким, они стали великолепным дуэтом. Особым восторгом публика встречала их интерпретации Бетховена. Эти концерты сначала были необходимой помощью, которая давала возможность и существовать, и отвлечься от печальной действительности. А потом они стали творческой традицией, и совместные выступления Клары и Иоахима продолжались до середины 1880-х годов.
С Брамсом дело обстояло иначе — если Иоахим был воплощением помощи творческой, то Брамс — воплощением помощи практической. Молодой композитор и пианист был всего год знаком с Шуманами, но они так искренне и бурно восторгались его работами, что ответными чувствами были любовь и преданность. Прошла лишь неделя со дня покушения Роберта на самоубийство, а Брамс уже был в Дюссельдорфе, взяв на себя все заботы о семейных делах Шуманов — от платы за наем дома до покупки почтовых марок, помогая Кларе сводить концы с концами. Он вел переговоры об оплате клариных выступлений, заключал договоры с издателями работ Роберта и оплачивал медицинские счета. Он был той «мужской рукой», которая помогла выстоять Кларе и ее детям.
Любой двадцатилетний молодой человек сбежал бы от всех этих дел куда глаза глядят, даже если бы это касалось лично его, не говоря уже о людях посторонних. Но Брамс никогда не был молодым. Мальчиком, он зарабатывал себе на жизнь, работая тапером в барах, и знал, что такое борьба за существование. Два года своей жизни он полностью посвятил Шуманам и оставался верным другом их семьи до конца, до смерти. Для младших детей, практически не знавших отца, он был членом семьи. Евгения Шуман писала о нем в своих мемуарах. «Он был тогда, он был потом и будет всегда. Он — один из нас».
Разумеется, такая преданность этой семье не могла быть порождена простой благодарностью Роберту — он серьезно и глубоко любил Клару. Клара была гораздо старше его, но этот молодой гамбуржец, почти не встречавший на своем пути образованных женщин, был ошеломлен вниманием и теплотой, исходившими от Клары. Нет, с ее стороны это не было любовью, но она, как уже отмечалось, встречалась с множеством талантливых мужчин-музыкантов, была проста и естественна в их обществе. Юношеская преданность и бескорыстная помощь Брамса были необходимы ей и приняты с искренней благодарностью в это тяжелое для нее время.
Любовь, таким образом, была платонической, но со стороны друзей и членов семьи она вызывала эмоции отнюдь не всегда положительные. Мать Брамса считала, что Клара своим существованием портит ее сыну жизнь и карьеру. Коллеги Клары упрекали ее, что она слишком многое позволяет Брамсу, и даже собственным детям, когда они повзрослели, ей было крайне затруднительно объяснить свои отношения с Брамсом.
Они всячески старались не давать пищу для сплетен: редко оставались наедине, Брамс никогда не сопровождал Клару в ее концертных поездках и сжигал полученные от нее письма (она его письма хранила). Сплетен не было, но недоверие оставалось.
Роберт Шуман умер 29 июля 1856 года, как раз тогда, когда Клара, Брамс и Йоахим ехали повидаться с ним. Теперь Клара была свободна и могла, при желании, стать Кларой Брамс. Но этого не произошло. Евгения Шуман утверждает, что таково, было желание Брамса, «который не хотел ранить чувства матери». Но его письма, полные любви, и то, что дети Клары видели в нем второго отца, — все это вызывает сомнения в таком объяснении.
Клара овдовела в 37 лет, и большую часть своей взрослой жизни она была беременной. На своих первых детей она смотрела как на «божье благословение», но потом каждая последующая беременность вызывала у нее «страх ожидания». Этим «страхом» вполне можно объяснить нежелание вступать в очередной брак и начинать все сначала. Она никогда больше не выходила замуж, а Брамс так никогда и не женился, но близкими друзьями они остались на всю жизнь. Клара с блеском исполняла музыку Брамса на своих концертах, наряду с музыкой Шумана. Она всегда была главным советником Брамса во всем, что касалось музыки и издательских дел; Брамс был единственным человеком, всегда имевшим свободный доступ к ее деньгам, а она — единственным критиком его произведений. Они писали друг другу постоянно и виделись при первой возможности. Брамс был значительно моложе Клары, но пережил ее всего на один год.
Сорок лет прожила Клара после смерти Шумана и, если говорить о ней как о профессионале, это были самые полноценные годы ее жизни. В самом начале своей карьеры Клара Вик безропотно выполняла требования отца — что, как и где играть. Годы жизни с Робертом были отмечены его болезнью и его возражениями против ее отъездов. Ее отец присваивал все заработанные ею деньги, во время замужества денежными делами занимался Роберт. И не всегда успешно. Теперь она была одна — глава семьи и сама себе хозяйка. И оказалось, что ее талант администратора не уступает таланту пианистки.
Она проводила целые дни в писании писем и заключении контрактов. Каждую зиму она объезжала Европу с концертами. Особенно восторженно ее принимали в Англии, а в 1864 году она несколько месяцев с шумным успехом гастролировала в России. Клара получала очень высокие гонорары, но были большими и траты, так что богатой она не стала никогда. Чтобы свести концы с концами, она должна была давать 50-60 концертов ежегодно, и девять месяцев в году находилась в разъездах.
Тут ей пригодилась если не музыкальная школа ее отца, то привитые им практические навыки — упорство, выносливость и целенаправленность. И ежедневные многочасовые занятия. Во время этих занятий Клара ставила на пюпитр деловые письма и читала их, не прерывая игры.
Ее игра славилась особой легкостью и плавностью, программы ее выступлений — разнообразием репертуара. В первую очередь, она, конечно, играла вещи Шумана и Брамса, но также Шопена, Шуберта и Бетховена. Ни одно выступление не обходилось без произведений ее старого друга Мендельсона, особенно ее любимых «Песен без слов». Мендельсон научил ее ценить и любить ранних классиков, и она знакомила публику с мало известными вещами Баха и Скарлатти. Разумеется, ее игра не была такой сверкающей, повергающей слушателей в трепет, как игра Ференца Листа, — так ведь Лист был первым пианистом мира, таким же «чародеем фортепиано», каким «чародеем скрипки» был Паганини. И все-таки у Листа были свои восторженные поклонники, а у Клары — свои, и, как писала одна немецкая газета: «Мы должны отметить, что спокойная, прекрасная и корректная игра фрау Шуман зачастую производит большее впечатление, нежели штормовая экстравагантность господина Листа».
Беспощадная самоэксплутация на непрерывных концертах начинала сказываться на здоровье Клары. Она чувствовала смертельную усталость, боль в руках ограничивала время выступлений. Но когда Брамс посоветовал ей несколько умерить свой пыл, даже если заработки немного снизятся, она написала ему: «Ты говоришь об этом только как о способе зарабатывать деньги. Но для меня это нечто другое. Я, помимо этого, ощущаю в себе зов воспроизводить великие произведения, в том числе и Роберта, до тех пор, пока у меня есть силы делать это. Заниматься искусством — это огромная часть моего внутреннего "я". Для меня это — как воздух, которым я дышу».
Но дело было не только в здоровье. Были еще и дети. После смерти Роберта Клара осталась с семью детьми — старшей было пятнадцать, младшему еще не исполнилось двух. Эта «великолепная семерка» связывала Клару по рукам и ногам, и Клара-артистка решилась на то, на что никогда не пошла бы Клара-мать, — она разделила детей: младшие дети оставались в Дюссельдорфе на попечении слуг, те, что постарше, были отправлены в пансион или к родственникам в другие города, и только старшая дочь, Мария сопровождала Клару в поездках, превращаясь постепенно в ее личного секретаря и бесценного помощника.
Все вместе собирались редко, и взаимное общение осуществлялось путем переписки, которая велась часто и бесперебойно. Ситуация была малоприятной: отца не было в живых, мать постоянно отсутствовала, а письма, естественно, не могли заменить детям родителей. Но у Клары не было выбора — даже если бы она оставила в стороне свой «внутренний зов», все равно нужны были деньги, чтобы поставить детей на ноги.
Жизнь этой женщины была трагична в самом полном смысле этого слова. Девочка без детства; молодая женщина, так страшно утратившая любимого мужа; мать, не видящая своих детей. Дети тоже были источником ее страданий: трем ее дочерям судьбой была дана долгая жизнь, но они были исключением. Один мальчик умер младенцем; другой, Людвиг, как и его отец, кончил сумасшествием; младший, Феликс, наделенный блестящими музыкальными и поэтическими способностями, умер в 24 года от туберкулеза; и эта же болезнь убила его сестру Юлию. Средний сын, Фердинанд в двадцать лет заболел ревматизмом, и врачи давали ему морфий для успокоения болей. Он пристрастился к нему, стал наркоманом и, потеряв человеческий облик, не мог содержать жену и шестерых детей — заботу о них взяла на себя Клара — заботу о еще одной большой семье.
И все-таки именно эта, вторая семья явилась для Клары источником счастья. Ее внук, которого тоже звали Фердинандом, был талантливым музыкантом. Он часто играл для нее, был с ней 20 мая 1896 года, когда она умирала, играл любимые ею сочинения Роберта. Она тихо уснула под эту игру и больше не проснулась.
В памяти ее друзей и поклонников она осталась серьезной и здравомыслящей женщиной, заслужившей прозвище «жрица» — и за свою неприступность, и за беззаветную преданность искусству. Ее «рекорд» — 60 лет на концертной сцене с постоянным успехом «сверхзвезды» — не был побит ни одной подвизавшейся в музыке женщиной. Она была женой великого Шумана, но и во время этого брака, и долгие годы после него она была самой собой, — блестящей пианисткой, которой восторгался Лист и которую сравнивали с Бетховеном.
Сегодня каждый знает имя Роберта Шумана, но мало кто помнит имя Клары Шуман. Но, между прочим, не полюби Шуман девочку-виртуза с печальными глазами, и музыка могла оказаться для него таким же очередным увлечением, как философия или право, и он вполне мог бы остаться лишь известным музыкальным критиком. Его слава, его популярность — в самом буквальном смысле — дело рук Клары. Вот почему очерк о Шумане превратился в очерк о «несравненной Кларе».
Добавить комментарий