Григулевич и другие

Иосиф Григулевич

Я бы не назвал себя везучим, скорее наоборот. Денег на улице никогда не находил, в лотерею тоже не выигрывал. На знаменитости мне тоже не везет. Сколько раз ходил в Москве на демонстрации трудящихся, хоть на Первомай, хоть на Октябрьские, а товарища Сталина так ни разу и не видел. Говорят, вместо него на трибуне Мавзолея часто какой-нибудь из двойников стоял. Но при прохождении нашей колонны даже и двойника не было в наличии, только Молотов, Шкирятов, Маленков, все в таком роде. Ладно. Что с этим поделаешь, не от меня зависит.

Однако не все беспросветно. Один раз, уже в Америке, Генри Киссинджера повстречал. Перехожу, значит, Третью Авеню, а навстречу Киссинджер. Он, конечно, уже не был тогда в правительстве. И потом, что такое Киссинджер? Госсекретарь, не велика птица. Все-таки, один раз мне фортуна подмигнула, столкнув меня с настоящей легендарной фигурой, без дураков. Я имею в виду Григулевича. Тогда я, конечно, не вполне понимал, кто он такой. Чтобы это уразуметь, время потребовалось, десять лет, а то и все пятнадцать. Историческая дистанция, так сказать. Но тем не менее.

В начале семидесятых годов мы с женой поехали отдохнуть в Ржавки, был такой пансионат Союза журналистов на Ленинградском шоссе, километров 30 от Москвы на северо-запад. Дело было зимой. Днем мы ходили на лыжах (сразу через шоссе начинался прекрасный глухой лес), но вечером администрация никаких развлечений не предоставляла. После ужина в пансионатном ресторанчике мы часто прогуливались по территории. Во время одного из таких моционов к нам подошел один из постояльцев. Осведомился: можно я тоже буду с вами прохаживаться? Ну, разумеется, милости просим. Насколько помню, формального представления не произошло. Другими словами, фамилий мы не назвали, одни имена, дело обычное. Внешность нашего спутника была самая обыденная: невысокого роста, полноватый, пожилой, сильно за пятьдесят (нам самим было в окрестности тридцати пяти). Лицо у него, насколько можно было разглядеть при свете уличных фонарей, без особых примет, интеллигентное и, вроде бы, семитическое. Сразу обнаружилось, что он говорун и краснобай (в скобках, на будущее, отмечу, что в речи его не слышалось никакого акцента). Начал он так: вот ведь, что за странная идея прогуливаться на свежем воздухе, по снегу, да еще в такой холод. Все потому, что врачи рекомендуют. Но если взять крестьян, то они, в любой части света, свежего воздуха на дух не переносят, никогда свои жилища не проветривают, а спят, укрывшись с головой. Разговор покатился легко и весело, точнее, говорил, преимущественно, он один, не столько говорил, сколько вел конферанс. При этом он явно старался произвести впечатление. Не потому, что мы были ему нужны или полезны, а в силу привычки, характера. Видимо, манера покрасоваться, слегка прихвастнуть была у него в крови. Скоро мы узнали, что он служит в академическом Институте этнографии, недавно выпустил монографию, для каковой цели ездил на Кубу. Рассказывая о своем пребывании на Острове Свободы, не преминул сообщить, что виделся с Фиделем Кастро и взял у него интервью. Я, сообщил наш спутник, решил, что это моей монографии не повредит. Вот забавная деталь. Я спрашиваю: "Скажи, Фидель (на Кубе все на ты), какой у вас нынче этап культурной революции?" "Этап? Сейчас я тебе скажу. Этап такой: книги начали покупать, но пока еще не читают". Словом, прогулка прошла интересно и содержательно.

Теперь я понимаю, что ему, наверно, было бы приятно, если бы мы стали расспрашивать, кто он такой, да откуда Кастро знает. Он на это, скорее всего, ответил бы: "Про многое я говорить не имею права, но нам с Фиделем есть что вспомнить". Это, разумеется, только предположение, догадка, потому что личные вопросы мы задавать постеснялись. Наши с ним прогулки повторились один или два раза, после чего он уехал из пансионата. У меня сразу сложилось впечатление, что наш собеседник - бывший разведчик или шпион, во всяком случае, человек, причастный к органам. Я только что окончил заочную аспирантуру в ИМЭМО, там такие экземпляры попадались. Хлопоты, связанные с защитой диссертации, постоянно сталкивали меня с ученым секретарем института, про которого все знали, что он полковник КГБ и полжизни провел в Штатах. Залман Вульфович Литвин даже внешне чем-то напоминал нашего спутника, но, главное, был такой же неприметный. Но лицо шпиона, вроде бы, и не должно поражать, врезаться в память. Скоро моя догадка подтвердилось. У нас была приятельница в Институте этнографии. Услышав про встречу в пансионате, Наташа, не задумываясь, определила: "Григулевич прожил в Латинской Америке много лет, но сейчас может ездить только на Кубу, поскольку в нескольких странах над ним висят смертные приговоры". Пустячок, а приятно. Про нелегальную деятельность Григулевича ничего конкретного она не знала, потому что - государственная тайна и, вообще, - бдительность. От той же Наташи узнали, что он караим. Через пару лет она сообщила, что Григулевич получил членкорра.

Прошло много лет, мы оказались в Америке. С конца восьмидесятых фамилию Григулевича стали упоминать в печати. Не часто, зато с эпитетами: один из самых выдающихся "нелегалов" на службе НКВД. Из той же плеяды, что Зорге, Филби, Треппер или Эйтингон, про которого мы еще будем говорить. Оказалось, я его малость недооценил: Григулевич был не только разведчик, но и диверсант. Сообщаемые биографические факты были скудные. Родился в 1913 году в Литве, где в 1934 или 35-ом был завербован НКВД. Быстро сделал себе имя, организовав ликвидацию полицейского осведомителя. Успешно боролся с троцкистами на родной литовской почве - заслуга по тем временам немаловажная. Потому, как враг номер один для народов Советского Союза, для партии большевиков и лично товарища Сталина был не Чемберлен или там Черчилль, не Гитлер или Муссолини, не загнивающий империализм в целом, а Лев Давидович Троцкий и порожденный им троцкизм.

В 1937-ом Григулевич поехал в Испанию. Выполняя свой интернациональный долг, он там обучал технике взрывов и поджогов диверсантов, которых засылали через линию фронта в тыл Франко. Главная борьба шла на стороне республиканцев: против тех же троцкистов, против ПОУМ. Григулевич снова зарекомендовал себя стойким бойцом и ценным работником. В Испании познакомился с Наумом Исааковичом Эйтингоном, 1899 года рождения, которого в НКВД называли Леонид Александрович. Эйтингон был заместитель резидента, ответственный за партизан и диверсии. Это легендарная личность - по чекистским стандартам. Я про него скажу несколько слов, он нам понадобится для сюжета. В 1917 году зеленым юношей вступил в партию эсеров, вскоре примкнул к большевикам. Поступив в только что созданную Красную Армию, сразу перешел в ЧК, попал на заметку к железному Феликсу, который посылал его бороться с врагами в разные концы страны, от Белоруссии до Башкирии (хотя Судоплатов, речь про которого ниже, это отрицает, но похоже, что во время гражданской войны Эйтингон завербовал знаменитую певицу Плевицкую, которая отбывала во Францию со своим покровителем генералом Скоблиным. Скоблин впоследствии тоже стал агентом НКВД: в 1937-ом сыграл решающую роль в похищении генерала Миллера из Парижа; Плевицкая попала в руки полиции и кончила жизнь во французской тюрьме). По рассказам друзей, Эйтингон был яркая личность, бессребреник и страстный, вдохновенный бабник (Вот ведь какой русский язык неразвитый! По-английски можно сказать womanizer - смысл и удовольствие те же, но звучит мило, приятно, культурно, не то, что бабник!). Первая жена умерла при родах, вторую отбил у подчиненного, с третьей сошелся, не порывая со второй, и жил на два дома - благо, оба брака не были зарегистрированы. Потом, во время пребывания в Турции, у него был роман со знаменитой парашютисткой Музой Малиновской, она родила от него сына и дочь; это, правда, произошло после смерти третьей жены. Нам говорят, что дети от разных браков все равно обожали отца, почему бы нет. Эйтингон, как и многие другие шпионы и диверсанты, пользовался прекрасным полом для достижения целей службы. В этом отношении он не был в НКВД исключением, Боже вас упаси такое предположить. В штаб-квартире Российской разведки в Ясенево до сих пор, я думаю, висит на почетном месте портрет одного из "великих нелегалов" - Дмитрия Александровича Быстролетова, работавшего в двадцатых в Париже под кодовыми кличками ГАНС и АНДРЕЙ. Быстролетов секретные документы и информацию добывал, преимущественно, через женщин. Как сказано в отчете НКВД, ставшем известным через архив Митрохина, он "быстро сходился с женщинами и делил с ними постель". Про Кима Филби британский историк Кристофер Андрю пишет, что он был "сексуальный атлет". И это только примеры. Нет, Эйтингон ни в коем случае не был выродком: весьма приятный, симпатичный бабник.

Теперь о Павле Анатольевиче Судоплатове, 1907 года рождения. Нет, читатель, я не забыл про Григулевича, однако без Судоплатова нам не обойтись. Двенадцатилетним пацаном Судоплатов пристал к одной из частей Красной армии, отступавшей из Мелитополя. Через два года стал телефонистом в ЧК (старший брат тоже был чекист). Вся его дальнейшая жизнь связана с органами, сначала в Харькове, потом в Москве. Жена, Эмма Каганова, тоже стала офицером НКВД. В 1934-ом Судоплатова послали за границу для работы среди украинских националистов (он - украинец по отцу, мать - русская). Он быстро вошел в доверие к главе ОУН (Организации украинских националистов) Евгену Коновальцу. В ноябре 1937 года Судоплатов в кабинете Ежова получил от самого Сталина задание ликвидировать Коновальца, что было исполнено в мае 1938-го (Судоплатов под видом посылки с Украины вручил Коновальцу коробку шоколада со взрывчаткой). После краткого постоя в Испании Судоплатов вернулся в Москву с повышением: стал личным помощником начальника Иностранного отдела НКВД. В годы Великой Чистки судьбы людей менялись молниеносно. 6 ноября 1938 года Ежов потерял пост наркома, его сменил Берия. В этот день были арестованы начальник Инотдела Пасов и его зам Шпигельглас. На протяжении трех недель Судоплатов, 31 года от роду, руководил сложным аппаратом иностранной агентуры. Вскоре, однако, он попал в беду: партбюро наркомата, рассмотрев поступивший донос, постановило исключить Судоплатова из партии как троцкистого двурушника. Из-за неразберихи, связанной с многочисленными арестами, долго не могли собрать партсобрания, чтобы утвердить это решение. Несколько месяцев Судоплатов висел в воздухе, ожидал, что за ним придут. Новый поворот сюжета произошел в марте 1939 года после ареста Н.И.Ежова (его взяли в кабинете Маленкова в здании ЦК на Старой площади; пока вели по коридору, Николай Иванович пел "Интернационал"). Нарком Берия, отругав Судоплатова за бездеятельность, взял его в Кремль на аудиенцию со Сталиным. Дальнейшие события разворачивались, как в сказке или плохом фильме.

- Товарищ Сталин, - сказал Берия, - мы разоблачили предательское бывшее руководство Иностранного отдела НКВД. Предлагаем назначить т. Судоплатова зам. Начальника Инотдела со специальной задачей ликвидировать Троцкого.

Сталин встал со своего места, стал ходить по комнате, трубка в руке. Судоплатов был поражен простотой его манер. В троцкистком движении, сказал вождь, кроме Троцкого, нет ни одной серьезной фигуры. Троцкого нужно во что бы то ни стало устранить в течение одного года, прежде чем начнется война, которая неизбежна. Без этого мы не можем, как показывает испанский опыт, рассчитывать на мировое ревдвижение. После небольшой лекции на тему, почему сталинская идея построения социализма в одной стране предпочтительнее мировой революции по схеме Троцкого, Сталин согласился с предложением наркома. Судоплатов подчинялся непосредственно Берии, в остальном получил большую свободу действий. Он привлек к операции испанских ветеранов. Эйтингон стал его заместителем.

Операция по ликвидации организатора Красной армии получила кодовое наименование "Утка". Вам никогда не доводилось организовывать политическое покушение? Можете поверить на слово профессионалам, дело это непростое. Вдобавок, из-за недавнего бегства на Запад резидента НКВД в Испании Александра Орлова Эйтингон предложил не использовать агентов, внедренных ранее в окружение Троцкого, в том числе его секретаря Марию де ла Серра. Ее спешно отозвали в Москву (она, правда, успела составить план виллы; им воспользовалась группа Сикейроса). Предосторожность оправдалась: Орлов вскоре послал Троцкому анонимное письмо с предупреждением. Эйтингон привез в Мексику испанскую группу, в ней были его любовница, аристократка Каридад Меркадер дель Рио (кличка Мать) и ее сын Рамон (Раймонд) - оба завербованы НКВД в 1938 году. Рамон, проживавший по канадскому паспорту, работал наподобие Эйтингона - через постель. Ему удалось соблазнить американку Сильвию Агелофф, которая с начала 1940 года работала в секретариате Троцкого. Каждое утро Рамон подвозил Сильвию к воротам виллы, где, как в крепости, окопался Троцкий. Постепенно охрана настолько к нему привыкла, что его стали пускать внутрь. На этом этапе Рамон был то, что называется агент проникновения, соглядатай; его задача была узнать, как устроена охрана виллы.

Первоначально, однако, благородную работу по физическому устранению Троцкого возложили на другую группу, мексиканскую, во главе с художником Давидом Альфаро Сикейросом (Коне). В нем наряду с революционным энтузиазмом, беспредельной верой в Сталина и страстью к искусству, был также огромный заряд эксгибиционизма. Один из создателей местной компартии, Сикейрос был лично известен тов. Сталину. Это, возможно, отразилось на планах операции. Одновременно в Мексике находилась еще одна диверсионная группа, ею руководил наш герой, Иосиф Ромуальдович Григулевич (кличка Падре), прибывший в Мексику в январе 1940 года по личному приказу Берии. Григулевич, пользовавшийся хорошей репутацией среди троцкистов (они его считали нейтральным), завербовал бывшего ученика Сикейроса Антонио Пужола (Хозе) и Лауру Агилар (Луиза), которая вскоре стала его женой. Григулевич вошел в доверие к одному из добровольных охранников Троцкого, американскому коммунисту Роберту Шелдону Харту (Амур). Так у НКВД появился ключ к проникновению на заветную виллу. Из материалов митрохинского архива стало теперь ясно, что именно на Григулевича Центр возложил руководство налетом. Судоплатов в мемуарах глухо брюзжит по адресу Сикейроса и его людей, а также по поводу того, что Эйтингон не принял участия в этом этапе: с ним-де исход был бы другой. Почему Эйтингон не был с нападающими, не сказано; можно только предположить, что так решило начальство, Сталин и Берия. У меня есть подозрение, что по-перву, вообще, хотели пустить одних туземцев, но потом к ним приставили Григулевича, не только в качестве отмычки, но и как командира. Ход рассуждений товарища Берия мог быть таким: мексиканцы преданы делу революции, но они южные люди, горячие и легкомысленные. Напьются своей цуйки или кальвадоса, точнее текилы, один затянет "Кукарачу", другой запоет "Для нашей Челиты все двери открыты", но замести следы позабудут.

Эти шовинистические опасения оказались не совсем пустыми. Для атаки в ночь с 23 на 24 мая 1940 года Сикейрос и двадцать его боевых друзей переоделись в военную и полицейскую форму, вооружились пистолетами и револьверами. Пужола тащил единственный пулемет. Настроение у всех было приподнятое, развеселое, словно предстояла фиеста или карнавал. Сначала операция разворачивалась по плану. Григулевич вызвал Харта, тот открыл ворота. Пламенные мексиканцы - шахтеры и крестьяне, плохо знакомые с техникой диверсий, - немедленно открыли пальбу из всех видов наличного оружия (полиция потом насчитала 73 отверстия от пуль в стене спальни), однако внутрь никто из них заглянуть не догадался. Троцкий с женой залезли под кровать и остались невредимыми. В комнату внука Троцкого бросили зажигалку, но он тоже уцелел. Харт, которого Григулевич не посвятил в цели операции, был подавлен, особенно попыткой убить ребенка. Он заявил, что, знай он про это, он бы их никогда не впустил. Пришлось увести его с собою и пристрелить.

Григулевич сумел незамеченным ускользнуть из Мексики, прихватив с собой Лауру Агилар и Пужола. Сикейроса через несколько месяцев арестовали.

Это была досадная осечка, но нет таких крепостей, которые бы не взяли большевики. Крепостей, а тут какая-то вилла! Эйтингон начал действовать. Рамона из соглядатая произвели в исполнители теракта. Это была особая честь, и он очень хотел оправдать доверие партии, правительства и лично т. Сталина. В то же время он был выдержан, терпелив, старался у всех оставить приятное впечатление. Внуку Троцкого подарил игрушечный планер, научил на нем летать. С самим Львом Давидовичем Рамон познакомился через пять дней после налета. В последующие три месяца он был внутри виллы десять раз, каждый раз вел себе осторожно, никому не надоедал, гостеприимством не злоупотреблял. 20 августа он принес написанную им статью, которую очень хотел показать т. Троцкому. Троцкий, сидевший за столом, немедленно углубился в чтение. Меркадер достал из-под плаща небольшой альпинистский ледоруб (рассматривались три альтернативы: застрелить, заколоть или забить до смерти). Рамон был тренированный диверсант, он должен был прикончить Троцкого одним ударом и спокойно покинуть территорию виллы. За воротами его поджидали в автомобиле мать и Эйтингон. Действуя по разработанному плану, Рамон Меркадер из всех сил всадил ледоруб в затылок Главного Врага Социализма. Дальше случилось непредвиденное. Смертельно раненый Троцкий вместо того, чтобы немедленно умереть, издал ужасный, нечеловеческий, душераздирающий крик. Выйдя на свободу, Меркадер рассказывал, что будет помнить этот крик до конца своих дней. Вот ведь удивительно, в убийстве никогда не раскаивался, остался убежденным сталинистом, а крик забыть не мог. Может, прав поэт, написавший:

Но даже, когда нет совести,
Муки совести все же есть.

Я иногда думаю, что пришло на ум Троцкому в этот страшный момент. Когда он в бытность председателем Реввоенсовета носился по фронтам, в его личном поезде находились типография и электрический генератор, радиостанция и баня, несколько автомобилей и запас сапог для босых красноармейцев, лекарства и табак, продовольствие и пулеметы, но был там также трибунал, который на месте расправлялся с теми, кто недостаточно рьяно защищал революцию. Кто знает, вдруг Троцкий вспомнил про тех, кого этот трибунал пачками отправлял в "ставку Духонина", по образному выражению тех лет. Сам он называл это "приложить раскаленное железо к гноящейся ране". Или ему привиделись кронштадские матросы, которых тысячами расстреливали на тающем льду Финского залива после подавления мятежа. Увы, нет никакой возможности это узнать: наука о человеке еще очень несовершенна.

Крик парализовал Рамона. Он мог прикончить Троцкого, мог скрыться, но ничего такого не сделал. Прибежали жена Троцкого и охранники. Рамону разбили голову рукоятками пистолетов, вызвали полицию, он попал в мексиканскую тюрьму. Благодарность страны социализма - звезда Героя, трехкомнатная квартира, дача в Кратове, генерал-майорская пенсия - все это отодвинулось на 20 долгих лет, но это другая история. Эйтингон уговорил Каридад бежать из Мексики, пообещал на ней жениться. Через Кубу и Китай они в мае 41-го года вернулись в СССР. Каридад побывала в Кремле у Сталина, получила орден Ленина. Может, война помешала выполнить обещание, может, что другое, только Эйтингон ее вскоре бросил. Уехать из СССР ей не разрешали, все составленные ею планы спасения Рамона отвергались. Кажется, она не была счастлива. Кажется, ее мучила мысль, что мать не должна была бросать сына, попавшего в беду. Сына, которого она благословила на это покушение.

Григулевич, между тем, со своими спутниками благополучно уехал в Калифорнию. У него также имелось пристанище в столице Нью-Мексико, Санта-Фэ, где он в качестве прикрытия для нелегальной деятельности открыл "драг-стор", американский гибрид аптеки, закусочной и галантереи. После окончания операции против Троцкого он передал эту лавочку другим советским агентам, она пригодилась при вывозе атомных секретов из Лос-Аламоса. С 1942 по 1944 год Григулевич работал в Аргентине, где его отец тоже содержал "драг-стор". Сам он занимался диверсиями против германских интересов. Группа Григулевича, состоявшая из аргентинских коммунистов, устроила 150 поджогов на германских торговых судах, потопила несколько кораблей нейтральных стран, направлявшихся в Германию. К концу войны Москва приказала свернуть деятельность группы - во избежание провала. Аргентинцы, однако, продолжали диверсии на свой страх и риск.

Григулевич продолжал жить в Западном полушарии: то ли в Штатах, то ли в Латинской Америке. Чем занимался конкретно, сказать не берусь, но, безусловно, служил стране победившего социализма. В ноябре 1948 года он встретил в Нью-Йорке только что прибывшего советского нелегала Вильяма Фишера, вручил ему деньги и новые документы (Фишер позднее, будучи арестован ФБР, назвался Рудольфом Абелем). Через год Григулевич с женой поселились в Риме. Согласно новой легенде, он был Теодор Кастро, бизнесмен и незаконный сын известного костариканца, к тому времени умершего. Вживание в роль было безупречным. В следующем году, когда он смело вошел в контакт с прибывшими в Рим членами делегации Коста-Рики, никто не усомнился в его подлинности. Григулевич подружился с Фигуэресом Ферером, руководителем хунты, будущим президентом страны. Ферер заявил, что они дальние родственники. Григулевича-Кастро сделали поверенным в делах в Риме, вслед за этим - советником костариканской делегации в ООН, где он был представлен Ачесону и Идену. В мае 1952 года пришло назначение послом в Рим. Триумфальное шествие Григулевича продолжалось: он близко сошелся с премьером де Гаспери, часто бывал у римского папы (пятнадцать зарегистрированных аудиенций). Перед тихим евреем из Литвы открывались широчайшие дипломатические горизонты. Он мог, чем черт не шутит, стать министром иностранных дел Коста-Рики или важной шишкой в какой-нибудь международной организации, из тех, что расплодились после войны: ЮНЕСКО или ООН. Но это только маячило впереди, в туманных далях будущего. Пока в начале 1953 года он получил ответственное задание: совершить покушение на своего тезку, Иосифа Броз Тито.

В коммунистическом движении того времени Тито был, как некогда Троцкий, абсолютной еретической фигурой, Исполняющим Обязанности Главного Врага Социализма и Мира. В этой орвелловской ситуации чувствовался сильный привкус парадокса, потому что Тито был сталинист до мозга костей. Сам Сталин неоднократно говорил, что югослав станет его наследником на посту мирового вождя, но все равно в начале 1948 года Тито превратили в образцовое пугало для коммунистов всех стран. Изменилось даже его кодовое наименование в донесениях разведки: был "Орел", стал "Стервятник". Чего, в самом деле, не сделаешь ради исторической необходимости! Если говорить объективно, полнокровный коммунизм не мог развиваться без подобной фигуры (некогда христианская церковь очень нуждалась в Сатане). Поскольку внутри СССР еретики, раскольники, фракционеры, отступники были искоренены все до одного, пришла пора избавиться от них в расширенном Союзе, или, как тогда говорили, странах народной демократии. Слава Труду, нашелся Тито, отыскались его сообщники: Ласло Райк в Венгрии, Трайчо Костов в Болгарии. Словом, свято место пусто не бывает.

Окончание см. Часть 2