2011-й год объявлен ЮНЕСКО годом Чюрлёниса — в память о великом литовце, скончавшемся 100 лет назад
Райгардас
Райгардас я увидел впервые в середине шестидесятых.
Мы жили в Белоруссии, в Гродно. Литва была рядом — рукой подать. Самой популярной экскурсией по родному краю считалась поездка в Друскининкай. То, что это уже не совсем наш родной край, никому в голову не приходило — и тут СССР, и там СССР, и всюду говорят по-русски. К тому же тихий курортный городок давно отвык от своего подлинного литовского имени, все называли его уже в течение многих-многих десятилетий на русско-польский лад — Друскеники.
Шоссе, выбравшись из лабиринта гродненских улиц, на протяжении всех своих сорока двух километров бежало через великолепные сосновые леса. Внимательный пассажир мог из окна рейсового автобуса заметить полянки, покрытые лиловым налетом вереска, соблазнительные россыпи спелой земляники, а то и выбежавший на опушку поглазеть на проезжающих самодовольный белый гриб.
На тридцать втором километре на обочине стоял не первой молодости деревянный столбик, выкрашенный в косые зеленые и красные полоски. На прибитой к нему табличке с нашей стороны значился край, куда мы въезжаем: Литовская ССР; с противоположной — разумеется, Белорусская ССР. Полосатый пограничный знак играл то ли символическую, то ли декоративную роль — автобус тут обычно даже не останавливался. Разве только надо было высадить или посадить пассажира.
Так мы и катались в соседнюю республику, пока однажды нас не прихватил с собой знакомый режиссер. Он ехал из Минска в Друскеники, где отдыхала его семья, и путь его естественным образом пролегал через Гродно. Когда мы пересекли условную границу и двигались уже по литовской земле, режиссер вклинил в нашу мирно протекавшую беседу провокационный вопрос:
— А Райгардас вы видели?
— Нет, — протянул я неуверенно. — Вроде бы не видели.
— Я так и думал, — усмехнулся он. — Аборигены обычно не знают, что творится у них под носом.
На «аборигенов» мы не обиделись, почувствовав, что наш друг имеет основания для иронии.
Машина остановилась. Мы перешли на левую сторону дороги и углубились в лес. Идти пришлось недолго. Деревья неожиданно расступились, словно бросились врассыпную, и мы оказались на краю обрыва. Открывшаяся с этой точки панорама была ошеломляющей.
Внизу перед нами лежала долина. Она простиралась влево и вправо, насколько охватывал глаз. Создавалось впечатление, будто неведомый великан положил на землю тяжелый плоский пресс, надавил на него изо всех сил и выдавил таким образом гигантскую чашу прямоугольной формы. Мы стояли у самого вертикального среза. Противоположный край темнел далеко, он располагался ниже нашего, поэтому вдаль открывалась потрясающая перспектива. Там на всю глубину обзора тоже тянулся нескончаемый темнозеленый сосновый массив; по мере приближения к горизонту он плавно растворялся в синеватой дымке. И самым поразительным было то, что на дне этой нерукотворной чаши деревья не росли. Кое-где виднелись кустики да яркие оазисы травы. Изгибалась и блестела на солнце небольшая речушка, невесть откуда взявшаяся и невесть куда текущая параллельно линии леса.
Видение было почти мистическим. Мы замерли перед чудом, наполненные непонятным, неведомым ранее ощущением. Нет, это не было благостное успокоение, которое возникает иногда посреди мирной, тихой природы. В воздухе витали некая недосказанность, тревога, необъяснимые предчувствия.
— Говорят, — нарушил тишину режиссер, — здесь в далекие времена шумел большой богатый город. И в результате внезапного катаклизма он в одночасье ушел под землю. Так образовался этот провал.
— Когда это произошло? — спросил я, почему-то сразу поверив в высказанную версию.
— Не знаю, — пожал плечами режиссер. — С одной стороны, вроде бы давно, потому что упоминаний об этом городе ни в каких летописях нет. А с другой — вроде бы недавно, потому что долина не успела зарасти. А, может, неизвестная сила властвует над этой зоной?
Мы вернулись к машине, а через пару минут остановились снова — неподалеку от маленькой литовской деревушки Швяндубре. Своеобразные деревянные домики, а на окраине лежит громадный «Чёртов камень» — самый большой валун в республике. По легенде, чёрт нес его откуда-то издалека, чтобы бросить в Неман и перегородить таким образом реку. Но не донес, а уронил как раз возле Швяндубре. А Неман, между прочим, когда город провалился сквозь землю, шарахнулся от него в сторону и, сделав петлю, изменил свое русло. Можно было бы, конечно, всё это считать красивой сказкой, если бы не существовало бесспорного подтверждения того факта, что в этом районе издревле жили люди. Археологические раскопки обнаружили здесь следы стоянок каменного и позднейших веков.
Через несколько десятков лет после той, оставшейся в памяти поездки, когда прибалтийские государства стали самостоятельными, я узнал, что ученые заинтересовались Райгардасом всерьез. Начались исследования. Доктор физических наук Римантас Пятрошюс из Института геологии и географии Литвы обратил внимание на необычайные особенности долины Райгардаса. Она появилась, скорее всего, во время ледникового периода, когда происходили мощные геологические процессы, а также тектонические разломы Земли. Но этим дело не кончилось — долина формируется до сих пор.
В северной и восточной частях ее гигантского прямоугольника Пятрошюс обнаружил несколько активных зон. С помощью специальных рамок он установил, что аномальное излучение в этих местах связано, наряду с деформацией Земли, еще и с мощными подземными течениями. Возможно, поэтому, предположил он, сотни людей, которые посещают долину, ощущают воздействие целой гаммы энергетических полей, так как на организм влияют волны всевозможных частот и разной интенсивности.
Подводя итоги своей работы, Римантас Пятрошюс заметил:
— Гениальный литовский художник М.К.Чюрлёнис часто гулял по долине, а, возвращаясь в Друскининкай из других стран, всегда её навещал. Здесь он черпал своё вдохновение, здесь он «заряжался»... Влияние долины на человека огромно, а на Чюрлёниса, с его тончайшей психикой, она производила, как вспоминали его сподвижники, знакомые, неизгладимое впечатление. Это можно увидеть, почувствовать в его великолепном триптихе «Райгардас», который он написал в этой насыщенной энергоинформационной зоне, изменяющей пространство и чувство времени.
Таковы свидетельства ученого.
Да, художник здесь бывал. Много лет он жил рядом. И в каком-то смысле Чюрлёнис — дитя Райгардаса. Но не только его одного. Две линии, два мотива переплелись в его творчестве — напряженный поиск и целительный покой. Источником второго были Друскеники.
Друскеники
Этот край долго оставался чистым, нетронутым уголком природы. В нём для нас соединились Ялта и Сочи, вместе взятые. Черное море заменял Неман, а воздуху мог бы позавидовать даже Лазурный Берег Франции. По счастливому стечению обстоятельств, посреди дымящего безжалостного двадцатого века сохранился кусочек земли, которого не коснулись ни индустриализация, ни коллективизация.
У нас, всего в сорока километрах отсюда, рабочий класс рос не по дням, а по часам. Все рассказы о Гродно начинались с гордого заявления о том, что в городе — крупнейший в Европе химкомбинат по производству азотных удобрений. Он был построен за окраиной, и в ясную погоду четко просматривался на фоне неба ядовито-желтый дымок, струившийся из высокой трубы. Когда бывало ветрено, мы не только видели рыжий шлейф, но и ощущали отдававший далеко не амброй резкий запах. Между химкомбинатом и уже приблизившимися к окраине жилыми многоэтажками власти устроили новое городское кладбище. Что их навело на эту мысль, сказать трудно, но заполнялось кладбище быстро.
Конечно, за окружавшими город колхозами еще лежала широкая полоса первозданного, почти заповедного леса. Как употребить подобное богатство с пользой? Ответить на такой вопрос мог бы только человек с государственным типом мышления. И он бы несомненно сказал: устроить там военный полигон! Что и было сделано.
По некогда уютным, а теперь разбитым лесным дорогам, лязгая гусеницами и поднимая клубы пыли, грохотали боевые машины, а солдаты ограждения задерживали неосторожных грибников, чтобы они не попали под огонь стрелявших по деревянным мишеням танков.
Поэтому совершенно ясно, что близлежащие Друскеники представлялись нам даром, ниспосланным свыше.
Достать путевку в один из десятка санаториев считалось большой удачей. Но те, кому не повезло, тоже не унывали. Курсовки на разные сроки и виды лечения продавали на месте, в специальном бюро. В конце концов, можно было просто отдыхать. Многие приезжие снимали комнату или угол, чтобы иметь пристанище на ночь, а целый день проводили либо на пляже, либо на тенистых дорожках парка. Любители, бродившие по окрестностям, могли запросто встретиться с зайцем или оленем, а если повезет, то и с лисой. Неисчислимое количество белок просили еду, и кормили их прямо с руки.
Разумеется, главной притягательной силой, которая влекла людей в Друскеники, были источники с минеральной водой. Однако имелся еще один целительный фактор, совершенно уникальный, которым не могли похвастаться не только Ялта и Сочи, а и вообще никто в мире. Но об этом в другой раз.
История неординарной и широко известной сегодня лечебницы восходит к XVI веку. Впервые в письменных документах деревня Друскининкай на юге Литвы упоминается в 1563 году. А сведения из конца XVII века доносят до нас имя первого целителя. Сметливый литовский крестьянин Пранас Сурутис организовал то, что сегодня мы бы назвали семейным бизнесом. Он, как и местные пастухи, заметил благотворное влияние воды бьющих из земли ключей. Она заживляла раны, смягчала кожу. Нет, Пранас не предлагал принимать ее внутрь. Он поступил с точностью до наоборот. Вместе со своими сыновьями Сурутис изготовил большие бочки, наполнял их ключевой водой и сажал туда больных. Бесспорные результаты этих «ванн» привлекали сотни страждущих.
Следующий важный шаг был предпринят через сто лет. Правил тогда Польшей и Великим Княжеством Литовским Станислав Август Понятовский. Его личный врач решил проверить слухи о целебных свойствах Друскеникских минеральных источников. И занявшись практическим лечением, убедился в их эффективности. С подачи доктора, в 1794 году специальным декретом Друскеники получают статус курорта.
Понятовский оказался последним польским королем. Не помогло даже то, что в свои молодые годы он успел побывать в роли любовника тогда еще принцессы, будущей императрицы Екатерины II. Именно по приказу Екатерины Великой в 1795-м ему пришлось прибыть в Гродно, чтобы подписать акт об отречении от престола. После чего в том же году происходит третий раздел Польши. И с этого момента начинается российская история Друскеник.
Профессор Вильнюсского университета Игнатий Фонберг в 1835 году проводит серьезные исследования химического состава Друскеникских минеральных вод и убеждается, что по своим качествам они ничуть не уступают знаменитым европейским источникам, например, водам Карлсбада (Карловых Вар). Он подает реляцию в императорскую канцелярию, и в 1837-м Николай I объявляет Друскеники городом. Разрабатывается план освоения и строительства нового курорта. Вскоре появляются водолечебница, гостиница, курхауз по образцу европейских. Российская публика всё чаще приезжает сюда на лечение и отдых. Благодаря усилиям гродненского вице-губернатора в 1865-м возводится хоть и небольшая, но красивая православная церковь иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радосте».
Друскеники становятся и притягательным центром для знати и зажиточной прослойки поляков и литовцев — Царство Польское хотя и часть Российской империи, но во многом самостоятельное. И патриотически настроенная шляхта не без основания считает, что здесь они у себя дома. Разумеется, в городке есть костел, а в нём — орган. Какой же католический храм без органа? Правда, еще нет того прекрасного архитектурного сооружения из красного кирпича, которое украшает центр города сегодня. Его построят только в начале двадцатых годов следующего столетия. Но существовавший тогда, в последней четверти XIX века, деревянный костел смотрелся вполне прилично.
В 1878 году в нём появляется новый органист. Его зовут Константинас Чюрлёнис. Крестьянский сын, он выпал из традиционной наследственной цепочки землепашцев, и неуемная любознательность повела его совсем в другую сторону. Он выучился грамоте и практически самостоятельно освоил искусство игры на органе. Мечтатель и свободный художник по сути, он, тем не менее, женился на девушке серьезной, обстоятельной, какой только и может быть девушка из немецкой семьи. Родители Адели в свое время переселились из Германии, спасаясь от религиозных преследований. Наверное, на этот выбор все-таки повлияли крестьянские гены Константинаса. Брак оказался удачным.
Своего первенца молодая пара назвала Микалоюс Константинас, и произошло это событие 10 сентября (22-го по новому стилю) 1875 года в небольшом городке Варена, где после венчания жили молодожены. Многие его жители все свои дни, от рождения до старости, проводили здесь, где обитали их предки, редко выбираясь по каким-либо надобностям за пределы привычного круга забот и близлежащих поселений. Так же могла бы сложиться и жизнь Чюрлёнисов. Но судьба оказалась благосклонной к ним. Освободилось место в Друскеникском костеле Святой Девы Марии, Константинас получает его, и семья перебирается сначала в прилежащую к Друскеникам деревню Ратниче, а затем на саму территорию курорта, сняв там квартиру. Можно совершенно определенно сказать: не случись этого — и никогда не узнали бы мы имени великого художника, прославившего свою родину — Литву.
По сравнению с Вареной модный курорт — почти столица. Тут кипит бурная жизнь. На променадах мелькают лица известных деятелей, людей искусства — в таком количестве в одном месте их даже в Варшаве не увидишь. Дают представления заезжие театры, гастролируют музыканты. Устраиваются теннисные турниры. Народ пьет водичку, принимает ванны, лечится грязями. А в дополнение еще идет бойкая торговля свежим кумысом.
Константинас — неплохой органист, им довольны гости — временные посетители католического храма. Заводятся знакомства. Адель оказалась прекрасной хозяйкой и талантливой мамой — она знает массу сказок и песен, умеет заинтересовать и увлечь ребенка. А сын очень отзывчив, у него идеальный слух, он уже и у папы учится. К семи годам не только играет на органе, но и читает с листа. В девять — уже импровизирует на фортепиано. И еще — любит лес, цветы, всё то волшебное царство, которое окружает Друскеники. С особым волнением маленький Кастукас — так его зовут близкие — ждет минуты, когда в погожий летний день они всей семьей отправятся в далекую прогулку. Через много лет его сестра Ядвига Чюрлёните, профессор консерватории, в книге воспоминаний, вышедшей в 1975 году в Вильнюсе, ярко и образно опишет одну из таких вылазок.
«Долго шли мы лесом в Райгардас, а сосны провожали нас то тихим, словно вздох, шелестом, то ласковыми кивками вершин. Дорога постепенно начала подниматься вверх, а лес редеть. Приближались песчаные холмы, поросшие молодыми сосенками и можжевельником. Под ногами — сухой серый мох и чебрец... Кастукас... затянул свою любимую песню. Мы тут же подхватили, и звонкая песня поплыла по рощице. Но вдруг она оборвалась. Кастукас, шедший на несколько шагов впереди, первым воскликнул:
— Эгей, эгей, смотрите, Райгардас!
Хоть и трудно было взбираться наверх по песку, но, собрав все силы, я подбежала к брату и замерла в удивлении. Под нашими ногами, сколько хватало взгляда, раскинулась огромная долина, опоясанная фиолетовой лентой леса... Как широко, как просторно! Это здесь, по преданию, ушел под землю большой город Райгардас — с фантастическими башнями, со звучащими в пасхальную ночь колоколами, беломраморными стенами и золотыми крышами. Это добрые души бедных жителей затонувшего города блуждают по болотам и, словно звезды в небе, сверкают на болотах среди ночи. Это недобрые души этого же города выползают по ночам на дороги, чтобы пугать приезжих и играть с ними злые шутки. Это здесь в тишине ночи слышится надрывающий сердце крик: «Спасите, спасите, тону!» — то в одном месте, то в другом, то мужской голос, то женский. Это здесь в лунные ночи звучит волшебная музыка, словно возникающая из-под земли. Очень грустная, она несет душе утешение звучанием невиданных инструментов. А как коварен этот зеленый простор, усыпанный яркими пестрыми цветами! Не один косарь, ступив ногой на плавучую моховую кочку, ушел в трясину вместе со своей косой и точилом — осталась только соломенная шляпа, одиноко плавающая на поверхности. Не один пастушонок, забредший сюда в поисках заблудившейся коровы, нашел свой конец в бездонных топях. Напрасно звала и оплакивала его мать. Не иначе как подземные жители Райгардаса похищали бедных людей, чтобы не забыть их речи и песни».
Кастукас учится в начальной — «народной», как она называется, — школе и успешно заканчивает ее в 1885 году. Ему 10 лет, продолжать образование в Друскениках негде. Будь семья побогаче, можно было бы отправить сына в ближайший большой город — Гродно. Это центр губернии, там есть гимназия. Но за еду и жилье пришлось бы платить — а чем? Жалованье органиста составляет всего 10 рублей в месяц. Даже отвезти-привезти мальчика составляло бы проблему, не имея лошади в хозяйстве. К тому же еще трое ребятишек радуют родительские сердца Адели и Константинаса, не давая им забывать, что этих малышей тоже надо кормить. Так что Кастукас остается дома и помогает растить младшее поколение.
Добавить комментарий