treblinka-w.jpg
Треблинка находится примерно в 100 км от Варшавы, на полпути к Белостоку. За 10 долларов я доехал на такси до вокзала «Двожец Вилленский». Взял билет до станции Простынь. Ехать чуть более двух часов. Апрель. За окном электропоезда унылый пейзаж: болота, размытые весенней грязью поселковые грунтовые дороги. На обочинах мусор. Леса. Свежевспаханные поля. Бедноватые посёлки. В поезде простой рабочий люд. Всё очень буднично. Как будто по этой дороге с 1942 по 1943 год не шли товарняки, в которых немцы везли евреев в Треблинку на смерть... Рядом со мной сидят польские работяги, селяне, может быть, дети или внуки тех, кто выдавал немцам, грабил и убивал евреев... А может быть, дети и внуки тех, кто помогал евреям, спасал их или хотя бы сочувствовал им. Таких, правда, было намного меньше. Но мне на добрых людей повезло.
Когда я сошёл с поезда на станции Простынь, оказалось, что в этом селе нет никаких такси, чтобы доехать до мемориала. По перрону шёл толстый пожилой не слишком опрятный дядька, с такой же толстой и неопрятной тёткой. Тётка несла в руках маленькую собачонку. Я спросил у них, как дойти до Треблинки. Они сказали, что ехать надо по дороге до костёла, стоящего на развилке. За костёлом взять влево... Я спросил, дойду ли за полчаса? Старики удивились: «Вы, пан, пешком что ли? Так давайте мы вас подвезём, только сделаем одну остановку по дороге». Они усадили меня на переднее сиденье старенькой, проржавевшей легковушки. Дядька еле втиснулся за руль. Тётка с собакой села позади меня... Ехали по разбитой дороге, с выбоинами и ухабами. На мой вопрос, почему дорога в таком жутком состоянии, дядька ответил: «Эту дорогу ещё строили заключённые Треблинки. Там ведь были два лагеря: лагерь смерти и лагерь трудовой. Заключённые строили дороги по всей окрестности. Потом почти всех убили. С тех пор дороги здесь не строили и давно не ремонтировали: они проходят по границе двух гмин, и каждая гмина ждёт, что ремонт будет за счёт другой».
Машина доехала до старого деревянного дома, больше похожего на сарай. Дядька вышел с пластиковым мешочком, в котором были буханка хлеба, бутылка молока и какие-то баночки. Его жена рассказала, что муж зашёл навестить свою 92-летнюю тётку: «Дети и внуки старухи разъехались по разным городам. А одна дочь живёт аж в Канаде. Старуха отказалась уезжать: у неё здесь огород, куры, хозяйство. Иногда что-то привозит племянник». Минут через пять дядька вернулся, и мы поехали дальше. Он показал мне, где была железная дорога, по которой людей доставляли прямо в концлагерь. Эта дорога была размонтирована. А места, где засыпали землёй расстрелянных, немцы успели перепахать. На этом месте была устроена ферма — лагеря будто не было...
Дядька высадил меня на дороге возле указателя со стрелкой: Треблинка. Он ничего не просил, но я дал ему 10 злотых (это 3 доллара), просто как спасибо. Он взял с благодарностью. Машина уехала, и я остался один. Огляделся. По одну сторону асфальтированной дороги было лесничество, по другую — вымощенная булыжником дорога, ведущая вглубь леса. Я пошёл по ней. Апрельское утро выдалось прохладным. Хотя птички чирикали, радуясь весне, кое-где в тени деревьев лежали бугорки почерневшего снега. Я шёл по дороге совершенно один. В голове мысль: «Наверно, и тогда был этот лес, и также пели птицы, и свистел ветер». На повороте вдруг вижу горку белых камней, как на еврейском кладбище. На камнях надписи на иврите или на идиш. И шестиконечные звёзды. Я добавил свои два камешка, которые принёс с собой.
...На стоянке для экскурсионных автобусов и частных машин не было ни одного автомобиля. Пусто. Я подошёл к кассе. Уплатил за вход 5 злотых, получил карту концлагеря и пошёл дальше. Дорога вывела меня к шести каменным плитам, вставшим стеной. На каждой плите одна и та же надпись, но на разных языках. На польском, иврите, русском, английском, французском и немецком было сказано: «В этой местности с июля 1942 года по август 1943 находился гитлеровский лагерь смерти, в котором погибло свыше 800 000 еврейского населения Польши, Советского Союза, Югославии, Чехословакии, Болгарии, Германии и Греции. 2 августа 1943 года заключённые подняли вооружённое восстание, зверски подавленное гитлеровскими палачами. В двух километрах отсюда, в штрафном трудовом концлагере гитлеровцы уничтожили в 1941-1944 году около 10 000 поляков». Дальше за плитами с этой надписью — длинная, уходящая вдаль шеренга каменных столбов. На земле уложены широкие каменные шпалы словно гробы. Я иду вдоль них один. Дорога уходит влево. На повороте — снова камни, словно памятники. На каждом высечено название страны, из которой привезли еврейских узников. А дальше — гигантская каменная глыба, вокруг которой торчат из земли каменные столбы, рвущиеся в небо и будто беззвучно кричащие туда, вверх... На одном камне надпись на разных языках: «Никогда больше! Never again!»
У подножия центрального монумента, посвящённого евреям Варшавского гетто, привезённым на смерть в Треблинку, два венка: один — от итальянской организации «Мемориал Шоа», другой — «Еврейским героям от фонда семьи Ниссенбаум». Горит свеча. На земле камни со звездой Давида. Сам монумент напоминает огромный каменный гриб. Шапку монумента обрамляют лица людей с открытыми, беззвучно кричащими ртами. Этот крик может быть услышан только сердцем.
Более 300 тысяч евреев Варшавского гетто было уничтожено в Треблинке в течение всего трёх месяцев. В газовых камерах убивали угарным газом от дизельных двигателей красноармейских танков. Да, эсэсовцы убивали людей с помощью русских танков, захваченных на фронте в начале войны. Только в Красной Армии танки работали на дизельном топливе. Эти танки были присланы в Треблинку для работы по умерщвлению людей. В других лагерях смерти — в Освенциме и в Майданеке, заключённых убивали отравляющим газом «Циклон Б», а в Собиборе и Бельзеце — выхлопными газами автомобильных двигателей, работавших на бензине. В Треблинке тела извлекались из газовых камер и отправлялись в огромную открытую печь, которая работала круглосуточно, сжигая до 1 тысячи человек за 5 часов. Об ужасах Треблинки можно прочитать в статье Василия Гроссмана «Треблинский ад».
На некоторых каменных столбах, окружающих центральный монумент, высечены названия польских городов и местечек, из которых были вывезены в лагерь всё еврейские жители. Изредка встречаются фамилии погибших. Например: «Януш Корчак (Хенрик Гольдшмит) и дети».
...Там, где были газовые печи, установлены круглые столбики, покрытые железными крышками. Где была яма для сжигания тел, устроен ров, залитый чёрным смолистым варом. Далее опять каменный частокол, кажущийся беспорядочным. Я хожу меж островерхих символических каменных надгробий, больших и маленьких. Люди, погибшие здесь, тоже были большими и маленькими, взрослыми и детьми... В этом жутком месте диссонансом надпись на одном из камней: Dobre. Это местечко в Польше. Как на Украине есть деревня Добрянка, а рядом, на белорусской стороне, местечко Поддобрянка, в котором родилась моя мать. Это были добрые местечки, с которыми злые люди сотворили недобрые дела.
...Тишина на всей огромной площади мемориала «Треблинка». Солнечный день. Чистое, голубое небо, в которое смотрят безглазые и кричат безротые камни. В этом символическом мемориале, построенном на месте лагеря смерти Треблинка лишь в 1964 году, трагедия ощущается не меньше, чем при виде печей в Освенциме, под Краковом.
На границе между каменными столбами и лесом стоят 4 щита с фотографиями. Две фотографии показывают раскопки, проводившиеся в местах массовых захоронений. Как ни старались нацисты скрыть следы своих зверств, что-то всё же было найдено. На третьем снимке видны строения лагеря. Многоугольный по кругу зоопарк, в котором отдыхали и забавлялись эсэсовцы. Чуть далее бараки украинских полицаев. Именно так написано под фотографией на разных языках: полицаи здесь были украинцами — Иван Марченко, Фёдор Федоренко, Иван по прозвищу Грозный (было подозрение, что это был Иван Демьянюк). Впрочем, не все 100-120 охранников были украинцами. В разных источниках говорится, что были среди охранников и татары, и молдаване, и литовцы, и русские — бывшие солдаты Красной Армии (такие как Иван Марченко или Николай Шалеев). На четвёртом фотощите — трое эсэсовцев, в середине — комендант Треблинки Франц Стангл (Franz Stangl).
Я обошёл всю территорию лагеря смерти. Трудовой лагерь был двумя километрами далее. А до места расстрела повстанцев и 10 тысяч поляков — 2,5 км. В Треблинке нацисты уничтожали не только евреев, но и цыган: рома и синти — это две близкие этнические цыганские группы с некоторыми историческими различиями.
У входа, за автомобильной стоянкой, на которой машин по-прежнему не было, находится музей с макетом лагеря и фотографиями. Отдельный фотостенд посвящён Янушу Корчаку. Под стеклом — вещи (посуда, инструменты), найденные на территории лагеря при раскопках. Эти раскопки старались вести осторожно, с уважением к еврейской традиции, по которой нельзя тревожить прах умерших.
Выйдя на асфальтовую дорогу, я прочитал, что лесничество напротив входа на территорию мемориала, называется Sokolow (Соколув) — то ли здесь когда-то велась соколиная охота, то ли владел этим угодьем некий Соколов... На обочине дороги — высокий деревянный крест, каких много вдоль дорог в Польше. Я постоял немного в ожидании какого-нибудь автомобиля, который мог бы меня подвезти до станции. Но дорога была пуста. И тогда я пошёл пешком. На географических картах расстояние от Треблинки до железнодорожной станции Простынь было не более трёх километров. Но оказалось, что это расстояние до деревни Треблинка, а не до концлагеря с тем же названием.
Сначала я вышел к деревне Понятово (Poniatowo). Странное впечатление: казалось, что эта деревня — продолжение мемориала. Я опять шёл один по совершенно пустой улице. Не было видно не только людей, но даже собак... И вдруг — о радость! — залаяла дворняжка. Потом вдалеке прокричал петух. Прилетел и опустился в гнездо на вершине столба журавль. Проехал грузовик с брёвнами. Пересёк улицу старик на велосипеде. Вдалеке проехал-протарахтел трактор. Жизнь продолжается!
Домики в этом селе — кирпичные или деревянные — ухоженные, чистые. В окнах белые кружевные занавески, цветы на подоконниках. По бокам или позади домиков — садово-огородные участки. Деревянные будки-уборные во дворе. Возле хатки-мазанки сидит дед. При некоторых домах конюшни. Телеги стоят. Хозяйство! Прошёл деревню Понятово и вышел к деревне Грады (Grady). Прошёл её. И вот только здесь деревня Треблинка. На доме вывеска: OSP Treblinka. Рядом доска объявлений под заголовком «Сообщество Треблинка» (что-то вроде поселкового товарищества). На домах, там, где пишутся адреса, обозначен номер дома и название деревни. Без названия улиц. Стоит дом на продажу с адресом «Треблинка 28». Для меня это звучит дико. Кто же захочет жить в доме с таким адресом? Но для местных жителей это привычно. Ведь местечко Треблинка существовало и до немцев, и до лагеря. Если отказаться жить в местечках и городах, в которых нацисты устраивали лагеря смерти и гетто, где убивали людей тысячами, сотнями тысяч, то надо из всей Польши сделать мемориал...
Посёлок Простынь растянулся вдоль огромного болота. На болоте дикие утки. По другую сторону болота — продолжение деревни. Я видел, как людей к домам через болото вёз трактор. Чем ближе к станции, тем земля суше, а дома лучше, хозяйства богаче. Мой поход от мемориала до станции занял почти три часа. Не было у кого спросить, поэтому, возможно, я шёл не самым коротким путём. Конечно, можно было ехать с экскурсией или заказать в варшавском туристическом бюро индивидуального гида с автомобилем. Но за это просили 900 злотых (300 долларов). Я предпочитаю как можно больше прочитать перед тем, как двинуться в путь, а потом идти без группы и без неумолкающего экскурсовода. Тогда есть место и время подумать, прочувствовать... Тем, кто захочет, как я, посетить мемориал Треблинка не с экскурсией, а индивидуально, следует учесть, что от станции Простынь нет к Треблинке ни местных регулярных автобусов, ни такси. Почему? Видимо, нет в этом необходимости. Зато поезда на Варшаву ходят часто. Я ехал в полупустом вагоне. Путь до Варшавы занял всего 1 час 40 минут.
Через день я отправился в Майданек.
Фото автора
Добавить комментарий