Чудо Финиаса Гейджа

Случись это сегодня, всё было бы иначе. Не знаю, как насчет англоязычных газет, но русскоязычные наверняка запестрели бы статьями о пришельцах, экстрасенсах, влиянии потустороннего мира и таинственных, сверхъестественных сил на всё происходящее в нашем убогом мире, и прочее в таком же роде. Но это произошло в здравомыслящем 19-м веке, верившем только в логику и науку. Поэтому случай, необъяснимый с точки зрения тогдашней науки, назвали “чудом”, но отнюдь не в мистическом смысле. И совершенно правильно сделали: сравнительно недавно появилось объяснение этого “чуда”, а настоящие, мистические чудеса, как известно, не подлежат рациональным толкованиям, независимо от срока давности.

Итак, в 1860 году, при строительстве железной дороги, десятник Финиас Гейдж был тяжело ранен: массивный железный прут метровой длины и дюймового диаметра насквозь пробил ему череп. Не требуется даже быть врачом, чтобы понять, что, получив такую рану, человек в ста случаях из ста падает убитым на месте. Что же касается Гейджа, то он действительно упал, но потом, ко всеобщему изумлению, сел, обсудил с рабочими случившееся и, добравшись до города, явился к врачу своим, так сказать, ходом. Медицина, естественно, признала Гейджа смертельно раненым, его родичи заказали гроб и поминальную службу, но, опять-таки ко всеобщему изумлению, он выздоровел.

Один из любимейших сюжетов нынешних фильмов: герой (или героиня) падает с яхты в море или его сбивает машина, в результате чего он становится жертвой полной амнезии (сиречь потери памяти), и понятия не имеет, как его зовут, кто он вообще такой, и что у него было в прошлом. А тут, в реальной жизни, мозг у человека проткнут толстенным ржавым прутом, в черепе его зияют две дырищи, а он всё отлично помнит, его речь, рефлексы и органы чувств не претерпели ни малейших изменений, и в уме он тоже ничуть не повредился. Чудо! Этот случай вошел в анналы медицины именно под таким непрофессиональным названием: “Чудо Финиаса Гейджа”. Ибо в истории медицины еще не было случая, чтобы человек со столь варварски поврежденными передними лобными долями мозга продолжал себе жить, как ни в чем не бывало. В 1984 году некоммерческое телевидение в сериале “Мозг” рассказывало об этом случае как о загадке, не поддающейся пока никакому научному объяснению.

От всего этого действительно настолько попахивало не то какой-то чертовщиной, не то наглой мистификацией, что высшие медицинские авторитеты позапрошлого столетия единогласно объявили случай с Гейджем бесстыдной фабрикацией. Даже после того, как гарвардские светила привезли Гейджа к себе, обследовали его в течение двух месяцев, вслед за чем вынуждены были официально признать “Чудо Гейджа”, хоть и не были в состоянии объяснить его, — даже после этого медицинские столпы американского Юга презрительно говорили и писали о “дешевых медицинских фокусах этих паршивых янки”. А сам Гейдж обрел шумную популярность и даже выступал в знаменитых представлениях Барнума, где демонстрировались всякие “чудеса и загадки природы”.

Но его долгая слава была вызвана не только тем, что он чудесным образом выжил и не стал калекой-дебилом, хотя это было совершенно “не по правилам”, — не менее поразительной была трансформация его личности.

Тело Гейджа после естественной смерти вскрытию не подвергалось; жил он в эпоху, когда ни рентгена, ни прочих нынешних методов диагностики еще не существовало, и поэтому действительный характер полученных им повреждений оставался тайной. На протяжении долгих десятилетий этот случай служил иллюстрацией к самым противоречивым теориям устройства и схемы работы человеческого мозга.

И вот в 1998 году, объединив работу детективов с новейшей медицинской компьютерной технологией, нейрологи из Гарвардского университета и университета Айовы сделали то, что один из них остроумно назвал “электронным вскрытием” поврежденного мозга Гейджа. Публикация результатов этого исследования в журнале “Сайенс” впервые точно установила, какие именно части мозга пострадали от страшного сквозного удара железным стержнем, и какого рода нейрологические эффекты эти повреждения могли за собой повлечь.

Если прибегнуть к аналогии, то работу, проведенную учеными, можно сравнить с реконструированной киносъемкой какого-нибудь знаменитого сражения с сомнительным для историков исходом, — сражения, когда киноаппаратура еще не сущестовала. И отныне, после “реконструкции”, все сомнения, касающиеся этого сражения, устранены.

Гарвардский нейролог Альберт Галаберда сказал об этом так: “Никто себе реально даже не представлял, какая именно часть мозга была поражена.

Череп Гейджа и прут его пробивший ныне пребывают в Гарвардском медицинском музее. Работая с этими экспонатами при помощи самой современной технологии, мы сумели весьма точно определить траекторию стержня, его путь сквозь мозг”.

Вся эта необыкновенная история случилась поблизости от Кавендиша, штат Вермонт, где Гейдж работал на строительстве железнодорожной ветки “Рутленд энд Берлингтон”. Он руководил командой подрывников, выравнивающих скалистые выступы на трассе. В скале пробуравливались отверстия, туда засыпался пороховой заряд, сверху насыпался защитный слой песка, после чего всё это осторожно уплотнялось перед взрывом заостренным железным прутом.

Когда Гейдж уплотнял очередное отверстие, острый конец стержня случайно высек из скалы искру, воспламенившую порох, и это сработало, как ракетная установка, где ракетой был стержень. Он со страшной силой ударил в левую нижнюю часть лица Гейджа, у угла рта, и, пронизав череп насквозь, вылетел из верхней части головы и отлетел далеко в сторону, весь покрытый кровью, мозгом и осколками кости.

“Мне рассказали, что пациент упал на спину, делая конвульсивные движения, но спустя короткое время был уже в состоянии говорить, — писал Джон Харлоу, малоизвестный врач из Нью-Хемпшира, первым столкнувшийся с ‘Чудом Гейджа’. — Его люди, весьма его любившие. подняли его, на руках отнесли к дороге и усадили в запряженную быками телегу. На ней он ехал, сидя, три четверти мили до гостиницы, куда он дошел совершенно самостоятельно, а потом одолел длинный лестничный пролет, лишь чуть опираясь на руку служителя. Там я обработал его раны”.

Увидев Гейджа, с насквозь пробитой головой, входящим к нему и приветствующим его по имени, Харлоу поначалу решил, что это ему мерещится. Потом он весьма своеобразно обследовал чудовищные раны Гейджа: вставил указательный палец одной руки в верхнее отверстие черепа, а указательный палец другой — в нижнее. Где-то там внутри пальцы сомкнулись. После перевязки, записал Харлоу, Гейдж осведомился,”когда ему можно будет продолжать работу”.

Остроумное обследование указательными пальцами не прошло бесследно: была внесена инфекция, приведшая к тяжелой болезни. Гейдж в течение нескольких дней находился в полукоматозном состоянии — пока Харлоу не обнажил его раны и не продезинфицировал их. И спустя некоторое время этот поразительный пациент вновь был на ногах, на удивление всему Кавендишу, — менее чем два месяца спустя после несчастного случая.

Реконструкция повреждения мозга показывает причину “чуда Гейджа”: она заключается в том, что прут пронизал мозг, не задев ни одного центра, контролирующего движение или какие-либо фундаментальные функции организма. Он не задел и участок лобной доли, известный как “область Брока”, контролирующий речь. Но повреждения все же были, более скрытые, более тонкие, на которые близкие Гейджа обратили внимание лишь некоторое время спустя. “Повреждение коры головного мозга в месте ранения повлияло на правую и левую доли, как установило нынешнее исследование, особым образом: оно нарушило способность Гейджа принимать логичные решения, нарушив также и процесс появления и проявления эмоций”, — писали Ханна и Антонио Дамасио, члены исследовательской группы из Айовы.

Гейдж, 25-летний молодой человек, подававший большие надежды и отличавшийся умом, скромностью и воспитанностью, после ранения полностью сохранил свой ум, но превратился в подобие неотесанного жлоба. Как писал Харлоу в своей ставшей потом классической истории болезни Гейджа, “Гейдж перестал быть Гейджем”: “Равновесие (если позволено так выразиться) между его интеллектуальным, человеческим началом и началом животным представляется нарушенным. Он стал необычайно вспыльчив, раздражителен и чудовищно груб — всего этого раньше не было. Он совершенно нетерпим к своим прежним друзьям и приходит в страшную ярость, когда что-либо не соответствует его желанию, или если кто-либо рискует давать ему совет. Он стал ужасно капризен и непостоянен в своих мнениях, и все же строит разного рода планы на будущее, о которых вскоре забывает..”.. Его уволили с занимаемой должности, и он превратился в помесь обычного бродяги с авантюристом. Когда кончились представления, в которых он демонстрировал на потеху публике дыры в своем черепе, он отправился в Чили, где работал кучером на дилижансе, а потом — в Сан-Франциско, где и умер в 1861 году во время припадка, весьма похожего на эпилептический. Или, выражаясь словами доктора Харлоу, “от прогрессирующей мозговой болезни”.

“Чудо Гейджа” — это случай, о котором знают все студенты-медики, изучающие нейрохирургию. Он фигурирует во всех учебниках, поскольку серьезные повреждения лобных долей вообще нечастый случай, а уж такой — просто жемчужина в этой области. Травмы такого рода непременно связаны с человеческим сознанием, — тем, что мы именуем “личностью” и эмоциями этой личности.

По времени случай с Гейджем совпал с закатом френологии “науки”, появившейся в самом начале 19-го века и связывавшей личность и поведение человека с формой и “топографией” его черепа — так называемыми “шишками”. Может быть, именно Гейдж и нанес смертельный удар этой столь модной некогда науке: ни форма его черепа, ни “шишки” на нем не изменились, а личность и поведение Гейджа изменились коренным образом, изменились лишь потому, что затронут был мозг — святая святых человеческого организма.

Доктор Харлоу, еще изучавший френологию в колледже и находившийся под влиянием ее догм, будучи в силу обстоятельств самым близким наблюдателем “Чуда Гейджа”, фиксировал всё происходящее именно с френологических позиций, не забывая при этом лягнуть вольнодумцев из Гарварда, обследовавших Гейджа. Обстоятельность и тщательность наблюдений, отличавшая этого провинциального врача, и сделала его труд нейрохирургической классикой, первым документированным случаем исследования работы мозга — вопреки желанию самого Харлоу: он-то добросовестно старался втиснуть этот случай во френологические каноны, а из него получилась база для создания первой теории работы мозга. И френологические “шишки” отошли в область юмора, уступив место поискам и фиксации определенных участков мозга, контролирующих различные факторы высшей нервной деятельности.

“Не было никаких особенных сюрпризов в нашем “электронном вскрытии”, — сказал в своем интервью Галаберда. — Исходя из новейших данных современной науки, и базируясь на феноменально скрупулезных записях Харлоу, мы могли довольно уверенно предсказать, какие именно части мозга Гейджа были повреждены несчастным случаем”. И действительно, компьютерная демонстрация, воссоздающая этот несчастный случай, точно показывает, как стержень, пробив мозг, миновал центры речи, движения и памяти, но травмировал места, “отвечающие” за поведение человека, за его эмоции, за способность принимать рациональные решения и за личность человека в целом. Так что во всем, что так поражало нейрологов на протяжении столь долгого времени, чудо искать бесцельно. Вот траектория полета стержня — это действительно чудо, вернее — выпадающий один раз на миллион счастливый случай.

Что касается Харлоу, то он заключает свои записки следующим скромным утверждением: “Природа, конечно, неизмеримо превосходит врачебное искусство. Ибо самый талантливый хирург в мире, вооруженный всем своим искусством и всем, что дает ему наука, может ли он представить себе, что один из его пациентов, получивший столь ужасную травму мозга, на 56-й день после этого будет как ни в чем ни бывало ходить по улицам? Что же говорить обо мне? Я просто перевязал его, а исцелил его Бог”.