Ирина Чайковская. Дорогой Евгений, ваша редакторская работа в интернете - издание журналов «Семь искусств», «Еврейская Старина» - принесла вам успех. Сколько читателей, если это не секрет, посещает ваши издания ежедневно? Ожидали ли вы, когда начинали это дело, что оно примет такой широкий оборот? В чем вы видите причину такой популярности?
Евгений Беркович. Позвольте, прежде всего, уточнить ваш вопрос, чтобы наш разговор был предметным. «Еврейская Старина» - не журнал, а альманах, как и его знаменитый предшественник-тезка, издававшийся в начале двадцатого века выдающимся историком Шимоном Дубновым. Кроме упомянутых вами изданий, мы с 2001 года выпускаем в свет «Заметки по еврейской истории» - один из старейших сетевых журналов этой тематики, и сравнительно новый и не совсем обычный продукт – журнал-газету «Мастерская». В общей сложности во всех наших четырех изданиях в месяц публикуются более сотни оригинальных, серьезных статей на самые разные темы.
Вы правы, издания пользуются популярностью, вокруг них сложился достаточно широкий круг постоянных читателей, с каждым номером растет число авторов, которых насчитывается уже более двух тысяч. Среди них есть люди, впервые взявшиеся за перо, но большинство – известные мастера своего дела, ведущие специалисты в той или иной области.
Что касается числа читателей, его по-разному оценивают различные счетчики, установленные на сайте. Например, счетчик mail.ru дает в среднем полторы тысячи читателей в день и около тридцати пяти тысяч в месяц. Статистика у нас открытая, так что каждый, кто захочет, может в любой момент получить точные числа. Должен подчеркнуть, что я никогда не придавал количеству читателей особого значения. Этот показатель для меня не играет определяющей роли. Главным является репутация изданий, а посещаемость сайта – это не цель, а побочный результат: с ростом репутации растет число серьезных читателей.
И.Ч. Что вы понимаете под «репутацией»?
Е.Б. Репутация – это трудно определяемая, но большинству людей понятная категория. Для меня важно, чтобы журналы и альманах отвечали своим целям и соответствовали высоким требованиям интеллигентных посетителей портала. Это определяет и отбор материала, и требования к авторам. Обязательным условием является оригинальность присланной работы, она не должна быть уже опубликованной в том же виде в другом сетевом издании. Зачем повторять то, на что можно просто дать ссылку?
По мне репутация важнее посещаемости. Наш читатель знает: то, что он найдет в «Заметках» или в «Семи искусствах», это оригинальные работы, присланные в редакцию авторами. Потом уже наши статьи появятся на сотнях сайтов, в личных блогах и журналах, в социальных сетях. Чаще всего, даже без ссылки на первоисточник, а то и без указания автора. Тут трудно что-либо поделать, в русскоязычном интернете понятие «авторского права» пока не привилось. Остается утешаться старой истиной: «плохое не воруют».
И.Ч. Получается, что вы един в нескольких лицах, - ученый-математик, руководитель проекта в крупной немецкой компании, публицист, писатель, издатель. Когда вас спрашивают про род вашей деятельности, что вы отвечаете? Кем вы сами себя воспринимаете в первую очередь?
Е.Б. Называть себя «ученым» или «писателем», с моей точки зрения, дурной вкус. Это все равно, что говорить «мое творчество» или «я кушаю». Лев Давыдович Ландау возмущался, когда кто-то называл себя «ученым». «Это кот бывает ученым, а мы научные работники», говорил он.
Собственно математикой я активно занимался в первое десятилетие свой самостоятельной жизни, учась и работая в Московском государственном университете им. М.В.Ломоносова. Это были счастливые и продуктивные годы. Мне удалось получить несколько новых результатов, сейчас я их в двух словах перечислю, не пугайтесь ученых терминов: построил общую теорию аппроксимации экстремальных задач, предложил и исследовал ряд моделей принятия оптимальных решений в условиях неопределенности, разработал методы их численного решения... Опубликовал несколько десятков статей в серьезных научных журналах, защитил диссертацию на факультете Вычислительной математики и кибернетики МГУ, читал спецкурсы для студентов и аспирантов-математиков, лекции на факультете повышения квалификации инженеров.
Не знаю, к сожалению или к счастью, но остаться на всю жизнь исследователем-математиком и преподавателем не получилось, сказалась усилившаяся тогда после войн на Ближнем Востоке 1967 и 1973 годов кампания государственного антисемитизма в Советском Союзе. Оглядываясь назад, поражаюсь, в каком театре абсурда мы участвовали, в каком кафкианском мире жили! Современной молодежи трудно объяснить, почему серьезная научно-исследовательская организация всеми силами стремится избавиться от своего молодого научного сотрудника, который ни в чем не провинился, имеет только благодарности и премии за хорошую работу. Кроме того, он кандидат физико-математических наук, победитель трех конкурсов молодых ученых в МГУ, автор многих научных работ, переведенных на иностранные языки и многократно цитируемых... И мой случай далеко не единственный. Подобное происходило повсеместно, в каждом академическом НИИ, в ведущих ВУЗах. Тогда усиленно проводилась установка партии: очистить от евреев три ключевые отрасли народного хозяйства: фундаментальную науку, высшее образование, оборонную промышленность. О пользе дела никто не задумывался. Какая экономика выдержит такое «рачительное» отношение к кадрам?
Короче, после года безуспешных усилий продолжать работу в университете, пришлось уйти и начать новую жизнь, теперь уже разработчиком больших информационных систем. Этим я занимался и в Москве, и в Ганновере, после переезда в Германию в 1995 году.
И.Ч. Вы и сейчас работаете в той же немецкой фирме, куда попали после приезда в новую страну?
Е.Б. В Германии во всех государственных компаниях по достижении пенсионного возраста (тогда он был 65, сейчас 67 лет) контракт с работником прекращается. И я стал пенсионером после почти 15 лет работы в крупнейшем немецком научно-исследовательском институте, занимающемся разработкой информационных банковских систем и моделей финансовой математики. Так что этот период деятельности для меня закончился.
Сказать то же самое о математике я не могу, ибо математика – это нечто большее, чем профессия. Мне нравится выражение, которое я не раз повторял в разных интервью: «математика – это порода, нельзя быть бывшим математиком, как невозможно стать бывшем пуделем». Сталкиваясь с новой жизненной ситуацией, я невольно в голове строю ее математическую модель. Так мне легче с ней разобраться. Математика вносит в мир порядок и понимание.
Теперь о других видах деятельности, которые Вы назвали. «Публицист» ко мне плохо подходит, я не откликаюсь регулярно в печати на актуальные проблемы современности, хотя мои статьи выходят иногда в толстых журналах в рубрике «Публицистика». Чем я, действительно, сейчас занят, помимо издательской и редакторской деятельности, это история. Меня интересуют некоторые страницы новой и новейшей истории, в частности, истории науки и литературы. Мои исследования жизни и творчества Альберта Эйнштейна, Томаса Манна, других известных ученых и литераторов в контексте истории публикуются в таких серьезных «толстых» журналах, как «Иностранная литература», «Нева», «Вопросы литературы», «Человек» и др. Этим темам посвящены и мои последние книжки «Одиссея Петера Прингсхайма» (2013) и «Антиподы. Альберт Эйнштейн и другие люди в контексте физики и истории» (2014). Вот таким длинным получился ответ на ваш такой простой с виду вопрос.
И.Ч. Вы, Евгений, человек поздний. Имею в виду, что, приехав в Германию в 50 лет и начав практически с нуля, вы добились того, что стали в своей области не последним человеком. Это своего рода феномен. Ведь известно, что активность с годами снижается, математики, как правило, совершают открытия в молодые годы. Но есть и исключения. Мой знакомый московский математик Александр Рабинович и в возрасте за 60 продолжает осваивать новые пласты науки, стараясь внести в них свой вклад. То же желание вижу у вас. А как же физиология? Склероз? Быстрое забывание? Более медленная работа мозга? Утомляемость? Обычно люди на это ссылаются...
Е.Б. Ох, какие сложные вопросы вы задаете! Над ними бьются медики, физиологи, психологи и другие специалисты уже не одну сотню лет. По своему опыту могу сказать, что резкая смена занятий иногда заметно омолаживает. Взгляните на людей, у которых родился поздний ребенок, или начавших работать в зрелом возрасте в другой стране... Для тренировки мозга врачи рекомендуют разгадывать кроссворды. Поверьте мне, ежедневная работа с десятками авторов, пишущих на разные темы, дает нагрузку на память и сообразительность не меньшую. А если при этом нужно для собственных исследований перелопатить еще десятки источников на разных языках, то тренировка мозга оказывается весьма интенсивной. Это все, что можно противопоставить неумолимым законам природы.
И.Ч. Я филолог, но всю жизнь интересуюсь наукой. Помню, что в моей юности было много познавательных книг типа «Охотников за микробами» или «Когда человека не было», которые живо и увлекательно рассказывали о разных науках. Такие писатели-фантасты, как Конан Дойль с его «Затерянным миром», Иван Ефремов с «Лезвием бритвы» и «Туманностью Андромеды», умели заразить юных интересом к палеонтологии, к космосу, к наукам о человеке... А что сейчас? У меня ощущение, что популяризацией науки мало кто озабочен. Если говорить о России, там сейчас популярная профессия – чиновник.
Е.Б. Я сейчас не часто бываю в России, поэтому не берусь оценивать сегодняшнее положение российской науки. Регулярно читая газету «Троицкий вариант», вижу озабоченность многих ученых результатами реформы Академии наук. В то же время нельзя не отметить и усилия по поддержке науки со стороны некоторых меценатов, общественных организаций. Взять хотя бы конкурс «Просветитель», на котором уже не один год отмечаются авторы лучших книг, популяризирующих гуманитарные и естественные науки. В этом году, например, среди победителей конкурса книга Бориса Штерна о новых открытиях в физике «Прорыв за край мира». В число финалистов этого конкурса нередко попадают постоянные авторы наших журналов, например, в прошлом году Борис Тененбаум, в этом Павел Полян…
И.Ч. Больно говорить о положении науки в России. А если взглянуть в глобальном масштабе. Да, интернет, да, удивительные возможности коммуникации людей. Но вот есть ли сейчас в европейской или американской науке гении, подобные Эйнштейну, о котором вы много пишете? И вопрос, к этому примыкающий. Эйнштейна, как мы знаем, поддержал Макс Планк. Читала у вас, что в Англии была группа экспериментаторов, стремившаяся найти подтверждение гипотезам молодого гения. Видите ли вы у сегодняшних ученых такое же безудержное желание служить науке, а не своей карьере? Не считаете, что инерция среды, недоброжелательность, косность, а порой и зависть коллег задерживают появление новых Эйнштейнов?
Е.Б. А самому Эйнштейну разве среда помогала? После окончания Цюрихского политехнического института ему, единственному с курса, не нашлось места ассистента в каком-нибудь учебном или исследовательском заведении, чтобы заниматься наукой, так сказать, на рабочем месте, а не урывками после работы в патентном бюро или в выходные дни. Тем не менее, этот патентный советник второго класса опубликовал в 1905 году в журнале «Анналы физики» три статьи, совершившие революцию в науке. Значение этих работ столь велико, что автор даже одной из них был бы признан научным сообществом гением и навсегда вписал бы свое имя в историю физики. А тут один автор на все три работы! Не зря биографы Эйнштейна и историки науки называют 1905 год «годом чудес». Вы думаете, что теперь-то началось всемирное признание ученого? Ничего подобного! Ни одна из этих великих работ не была принята ни одним университетом в качестве диссертационной – ведь великий физик к моменту публикации своих эпохальных работ не имел даже первой ученой степени! Это ли не издевательство? Пришлось Эйнштейну писать еще одну работу, чтобы получить звание «доктора» и сравняться по положению в научной иерархами со своими однокурсниками, уже давно защитившими свои диссертации.
А дальше, вы думаете, началась его нормальная научная работа в каком-нибудь университете или институте? После публикации гениальных статей Эйнштейн еще целых четыре года ходил на далекую от науки работу в Патентное бюро Берна. Только в 1909 году он написал заявление об увольнении в связи с переходом на работу экстраординарным профессором в Цюрихский политехникум. Директор Патентного бюро вначале даже посмеялся над этим заявлением, посчитав его шуткой: еще никто из его подчиненных не становился профессором, пусть не «полным», а только «экстраординарным».
И дальше судьба не слишком благоволила к автору теории относительности. Ни один университет Германии не пригласил его на достойную такого ученого профессорскую должность. Полным (ординарным) профессором его впервые сделал Немецкий университет в Праге в 1911 году. Альберту даже пришлось для этого принять австрийское гражданство, Прага тогда относилась к Австро-Венгрии, а профессор – это государственный служащий. Лишь в 1914-м усилиями Макса Планка и некоторых его берлинских коллег Эйнштейн получил место профессора в Прусской академии наук, где он работал вплоть до прихода Гитлера к власти.
Так что гениям всегда трудно, и я не вижу сейчас существенных отличий от начала двадцатого века. Талантливая молодежь рождается постоянно, и в России всегда есть кто-то, кто готов повторить подвиг Эйнштейна. Другое дело, что оформлять и развивать свои результаты ему придется, скорее всего, в какой-то другой стране, уж очень неблагосклонна сейчас к ученым российская экономическая и политическая обстановка.
И.Ч. У вас и пример какой-нибудь есть?
Е.Б. Пожалуйста: Максим Концевич, талантливейший математик, получивший самые престижные научные премии, причем не только по математике, но и по физике. Он учился в той же математической школе №91 в Москве на улице Воровского (теперь она, как и раньше, Поварская), что и мои старшие дети, у того же замечательного педагога Владимира Мироновича Сапожникова, светлая ему память! Максим – победитель международных математических олимпиад, а студентом МГУ он стал только после вмешательства академика Колмогорова, приемную комиссию смущала национальность абитуриента. После окончания мехмата Максим проработал несколько лет в Институте проблем передачи информации, а потом оказался на научной конференции в Бонне, где ему пришла в голову идея, как решить задачу, над которой уже не одно десятилетие бились математики. Когда он там же рассказал о ней коллегам, ему сазу предложили остаться в Германии и поработать над диссертацией. Результаты оказались поразительными: он решил эту задачу, открыв, по сути, новое научное направление. В 1997 году Концевича награждают премией Пуанкаре за выдающийся вклад в математическую физику, в следующем году он удостаивается высшей награды для молодых математиков – Филдсовской премии. Через десять лет – в 2008 году Концевич получает шведскую премию Крафорда «за вклад в математику из современной теоретической физики». Но и это еще не все. В 2012 году Концевич получил сразу две престижнейшие премии. Одну, премию Шао, называют Нобелевской премией Востока. Ее вручают в Гонконге за работы, оказавшие «существенное положительное влияние на человечество». Вторая награда – недавно учрежденная Премия по фундаментальной физике, по размеру почти в три раза больше Нобелевской премии. И наконец, в этом, 2014 году, Максим получил самую крупную математическую премию мира – Премию за прорыв в математике. Ее учредили три миллиардера: российский владелец mail.ru Юрий Мильнер, создатель социальной сети фейсбук Марк Цукерберг и один из авторов Гугла Сергей Брин, тоже выходец из Советского Союза.
Сейчас Максим Концевич – член Французской академии наук, постоянный профессор престижнейшего Института высших научных исследований под Парижем, основанного по образцу Института перспективных исследований в Принстоне, где до конца жизни работал Альберт Эйнштейн.
Вот так выпускник московской школы №91 и мехмата МГУ вошел в число «бессмертных», как со времен кардинала Ришелье называют французских академиков. Чем не символ нынешнего состояния дел в российской и мировой науке?
И.Ч. Да, символ печальный. Россия сейчас не место для науки. Если продолжить тему, как вы думаете, за какой наукой будущее?
Е.Б. Когда я был еще студентом физфака МГУ, на одной встрече с академиком Игорем Евгеньевичем Таммом ему задали этот же вопрос. Он, к разочарованию студентов-физиков, сказал: грядущий век будет веком биологии.
Думаю, этот ответ сохраняет свою силу и сегодня, но я бы все же добавил: и веком физики. Мне кажется, что физики сегодня очень близки к фундаментальному прорыву в понимании устройства Вселенной, ее возникновения и развития. Если удастся объединить квантовую механику с общей теорией относительности Эйнштейна, другими словами, физику микромира с космологией, то будет осуществлен грандиозный прорыв в познании мира. Тем самым будет подтверждено, что будущее науки определяется не узкими специалистами, знающими «все ни о чем», а людьми с широким научным кругозором.
И.Ч. Обучение становится все более техническим, удаленным от гуманитарного знания. Вас это не тревожит? С ужасом думаю о том, что могут натворить с миром молодые энергичные технократы...
Е.Б. Я не вижу здесь какой-то особенной новизны – эта опасность существовала всегда, разве что возможности разрушения мира сейчас многократно возросли. Мне кажется, не число молодых энергичных технократов должно нас беспокоить, а уровень образования и зрелости общества в целом, наличие в нем демократических институтов. Только тогда общество может быть противовесом власти и не допустить опасных экспериментов и злоупотреблений знаниями.
В тоталитарных государствах общество в указанном смысле неэффективно, власть фактически формирует нужное ей общественное мнение. Весь ход истории двадцатого века подтверждает, что у «абсолютной власти» всегда найдутся рычаги, способные повернуть общественное мнение на 180 градусов. Этого за считанные годы добивалась и коммунистическая пропаганда в СССР, и нацистская пропаганда в Третьем Рейхе, когда еще не было такого мощного инструмента влияния на умы, как телевидение. Вспомните, как в 1933 году бесславно провалился объявленный первого апреля всегерманский бойкот еврейских предприятий. Народ в целом не поддержал эту антисемитскую акцию, проводившуюся нацистскими властями. Но уже через пять лет, в ноябре 1938 года, всегерманский еврейский погром, известный как Хрустальная ночь, прошел при почти полной поддержке населения Германии. Пяти лет непрерывной «промывки мозгов» оказалось достаточно, чтобы общественное мнение развернулось в нужную нацистам сторону и народ стал поддерживать гитлеровские инициативы.
Вот о том, чтобы власть не была абсолютной и одной пропаганде всегда могла быть противопоставлена другая, и должны заботиться неравнодушные и ответственные люди.
И.Ч. Вы, я знаю, человек книги. Перевезли с собой из Москвы огромную библиотеку. А как сейчас? Читаете бумажные книги? Каким видите будущее бумажных изданий?
Е.Б. Бумажные книги, конечно, читаю, но в основном в связи с моими историческими и литературоведческими штудиями. Домашняя библиотека, хотя и продолжает пополняться, давно достигла естественных физических пределов, накладываемых ограниченным объемом квартиры и подсобных помещений. Регулярно передаю часть книг в разные библиотеки, но не могу удержаться и продолжаю покупать новые.
Всего, что нужно для работы, конечно, не купишь, и тут выручает прекрасно организованная библиотечная система Германии. Я активно пользуюсь университетской библиотекой Ганновера и Центральной библиотекой земли Нижняя Саксония. Фонды у них значительные, но не это главное. Все серьезные библиотеки страны связаны между собой единой сетью, позволяющей искать нужную книгу сразу по всей стране. А если ты знаешь, какие страницы книги тебе нужны, можешь прямо через интернет заказать бумажную копию.
Библиотечные книги, которые я в данный момент использую в работе, размещаются у меня в специальном книжном шкафу, где, как правило, собираются вместе более сотни томов.
И.Ч. А книгами из интернета вы пользуетесь?
Е.Б. Четкая работа библиотек в Германии отчасти компенсирует трудность поиска книги в немецком интернете. В этом его существенное отличие от интернета российского. Читатель русского сектора мировой сети имеет в распоряжении десятки открытых электронных библиотек, содержащих сотни тысяч наименований книг. Авторское право еще не стало серьезным тормозом в получении нужной книги. Не задумываясь, любой школьник за секунды найдет в сети любой том русской классики, хоть Пушкина, хоть Толстого или Достоевского.
В Германии не так. Здесь книги, например, Томаса Манна, охраняются законом об авторском праве и не могут быть свободно выложены в сети для всеобщего пользования. Приходится либо покупать электронные версии, либо обращаться в традиционные библиотеки.
К слову, Еврейская библиотека Ганновера, в создании которой я активно участвую, вошла в общегерманскую библиотечную сеть, так что весь ее фонд доступен для поиска любому пользователю интернета. Бумажные книги, по моему мнению, еще долго будут верно служить читателям.
И.Ч. Какая, на ваш взгляд, самая большая опасность для человечества? Может оно деградировать и от компьютеров снова перейти к палке-копалке?
Е.Б. Об опасности я уже сказал: это тоталитарный режим в любой стране, где есть ядерное оружие, но отсутствуют или слабы демократические институты.
И.Ч. Вы много пишете о Холокосте, о праведниках, спасавших евреев. Между тем, вы живете на территории Германии, страны, породившей «расовые законы против евреев», душегубки, крематории. Насколько я знаю, антисемитизм в Германии имеет давние корни (про другие страны я сейчас не говорю). Сегодня, когда на ее территории снова сконцентрировалось порядочно евреев, не кажется ли вам, что «инстинкты» у немецкого населения могут проснуться? У нас с вами были на эту тему споры. Давайте вынесем их на люди.
Е.Б. Этот вопрос мне задают практически в каждом интервью. Мои ответы есть в интернете, так что я не буду повторяться. Добавлю несколько общих соображений.
Человек живет в мире стереотипов. В принципе, стереотипы – это средство, позволяющее справиться со сложностью нашей действительности. Ведь самому разобраться во всех деталях каждой ситуации – человеку не хватит жизни. А придерживаясь того или иного стереотипа, он экономит время и силы, полагаясь на «общее мнение». Жить в мире стереотипов уютно и комфортно, не нужно самому мучиться с запутанными конфликтами, искать решения сложных проблем. Вот почему человек с большим трудом расстается с привычным стереотипом. Вспомните, как долго человечество верило, что Земля плоская.
Сам по себе стереотип может быть и хорош, и плох, все зависит от того, какое мнение он выражает. Если оно правильное, верно отражает действительность, то стереотип – полезен. Если же мнение ложно, то стереотип называется «предрассудком» и может стать причиной серьезных ошибок.
В 1907 году Томасу Манну, как и ряду других писателей и деятелей культуры, предложили высказаться о проблемах эмансипации и ассимиляции евреев. Ответ писателя вылился в эссе «Решение еврейского вопроса». Это название не имело тогда того зловещего смысла, который мы вкладываем в него сейчас, после Холокоста.
В первых же строках этого эссе Томас заявляет: «я убежденный и бескомпромиссный филосемит». В это легко можно было бы поверить, зная, что совсем недавно Томас взял в жены Катю Прингсхайм из известного в Мюнхене еврейского дома Прингсхаймов. Однако непосредственно после признания в филосемитизме автор начинает использовать в отношении евреев такие выражения, которые взяты, скорее, из лексикона антисемитов. Здесь и «безусловно деградировавшая и обнищавшая в гетто раса», и типичные для евреев, по мнению автора, такие черты, как «жирный горб, кривые ноги и красные, постоянно жестикулирующие руки, наглое и хитрое поведение»…
Очевидно, что автор «Будденброков» находится в плену господствовавших тогда антисемитских стереотипов. Не зря он за несколько лет до этого работал со старшим братом Генрихом в откровенно антисемитском журнале «Двадцатый век». И не избавился от этих предрассудков до конца жизни. Например, в своем последнем законченном романе «Доктор Фаустус», рисующем путь Германии к Третьему Рейху, персонажем, высказывающим откровенно фашистские, антигуманные взгляды выступает отвратительный тип, еврей доктор Хаим Брейзахер. Не нашлось у нобелевского лауреата по литературе в палитре красок, чтобы нарисовать иной образ типичного нацистского пропагандиста. Вот какова сила стереотипов, когда они выступают в роли предрассудков.
И.Ч. Хорошо, про стереотипы понятно, но давайте поговорим о проблеме Холокоста.
Е.Б. Ваш «инстинкт немецкого населения» - точно такой же предрассудок, только зеркально отраженный. С таким предрассудком, действительно, легче жить, проще объяснить страшную Катастрофу европейского еврейства. Ибо иначе она представляется совершенно необъяснимой. Как могла самая цивилизованная в то время нация, давшая миру великих философов, композиторов, ученых, дойти до геноцида другого народа?
Германия до Гитлера занимала ведущее положение во многих областях человеческой деятельности. Рассмотрим, хотя бы, науку. Многие открытия, заложившие основу современной цивилизации, были сделаны в конце девятнадцатого и в начале двадцатого веков учеными, говорившими на немецком языке. Вильгельм Конрад Рентген открыл лучи, носящие теперь его имя, а Филипп Ленард исследовал катодные лучи, позволившие Дж. Дж. Томпсону открыть электрон, а Альберту Эйнштейну объяснить законы фотоэффекта. Фриц Габер синтезировал аммиак из воздуха, Макс Планк стал одним из создателей квантовой механики, Альберт Эйнштейн заложил фундамент теории относительности. Основополагающие результаты были получены и в социологии (Макс Вебер), и в психологии (венская школа Зигмунда Фрейда, Карла Густава Юнга, Альфреда Адлера), и в философии (Мартин Хайдеггер). Этот список можно было бы значительно расширить. Через двадцать лет после учреждения нобелевских премий более половины всех лауреатов по физике, химии, биологии и медицине составляли немцы.
Как же получилось, что страна Гёте и Гегеля, Гаусса и Гильберта, страна с таким славным культурным прошлым и с таким мощным интеллектуальным потенциалом смогла в двадцатом веке опуститься во мрак средневековья и потрясти мир кошмаром Холокоста? Над этой загадкой до сих пор бьются историки и литераторы, социологи и режиссеры, философы и юристы... Этой теме посвящены сотни научных монографий и документальных фильмов, тысячи статей, рассказов, повестей и романов... А убедительного ответа нет.
И тут появляется мнение, что все дело во врожденной немецкой ненависти к евреям. Или, как Вы выразились, «инстинкте». И все стало просто и ясно. Историк Даниэль Гольдхаген даже написал об этом солидный труд «Добровольные палачи Гитлера», ставший бестселлером, переведенный на десятки языков. Этой версии придерживаются очень многие люди, судя по всему, и вы тоже.
Если что-то облегчает жизнь, делает ясной запутанную проблему, то почему бы и не согласиться? Ответ прост: такой подход неверен и может привести к непоправимым ошибкам. Если бы гипотеза Гольдхагена была бы верна, то проблему «нового Холокоста» можно было бы решить просто: изолировать немцев от остального человечества, и дело сделано! У других же нет этого «инстинкта». Не напоминает ли это вам попытки гитлеровцев решить «еврейский вопрос»? На самом деле, причина Катастрофы совсем не в немцах. Ненаучность книги Гольдхагена уже доказана историками.
Бациллы антисемитизма давно живут на земле. И чума нацизма может поразить любую страну, любой народ. Все дело в состоянии общества, в стечении особых обстоятельств. В тридцатые годы прошлого века такой несчастной «заболевшей» страной оказалась Германия. «Коричневая чума» на двенадцать лет поразила все немецкое общество и принесла неисчислимые беды другим народам.
После разгрома Гитлера и падения Третьего Рейха начался нелегкий процесс выздоровления. В результате на карте Европы появилась обновленная демократическая Германия. Выздоровление принесло и иммунитет: ни одна страна мира так не заботится о том, чтобы страшное прошлое не повторилось. Об этом можно было бы говорить много, но рамки беседы заставляют ограничивать себя.
Сейчас антисемитизм вновь поднимает голову во всем мире. Теракты, направленные против евреев, совершаются не только в Израиле, но и в Нью-Йорке и Брюсселе, Париже и Бомбее... Антиизраильские демонстрации с откровенными антисемитскими лозунгами проходят во многих европейских городах. На общем фоне Германия выглядит сейчас единственной страной, где решительно пресекаются антисемитские акции. И если на марш неонацистов выходит пара сотен человек, то тут же на антимарш собираются несколько тысяч антифашистов. Конечно, никакой иммунитет не может гарантировать, что болезнь не повторится, тем более, со времен окончания Второй мировой войны родились уже три поколения. Поэтому нигде нельзя терять бдительности. Трагедия вновь может повториться в любом месте, если люди не научатся ее предотвращать. «Немецкий инстинкт» тут ни при чем.
И.Ч. Я, Евгений, говорила не о "немецком" инстинкте, а вообще об "интстинкте", о впитанном с материнским молоком антисемитизме, который может быть свойствен, увы, не только немцам. Что до немцев, то дай Бог, чтобы вы были правы! Идем дальше. Долгие годы все что было связано с еврейской тематикой редакциями российских журналов отклонялось. В 1980-1990-х годах я написала три повести, в которых звучала еврейская тема. Тогда их не взял ни один журнал. Сейчас в журнале "Семь искусств" вы напечатали одну из них. Очень вам благодарна, но все же спрошу: какие у вас были резоны? Поезд вроде бы ушел...
Е.Б. В советское время слово «еврей» было если не всегда ругательным, то уж точно не вполне приличным. Его трудно было произнести, не повышая или не понижая голоса. Это слово произносили или излишне громко, с вызовом, когда хотели кого-то оскорбить, или, наоборот, шепотом, как бы извиняясь, что приходится касаться больных тем. В печати старались употреблять это слово как можно реже.
Вот показательный пример. В 1972 году в серии «Жизнь замечательных людей» в издательстве «Молодая гвардия» вышла в свет прекрасная биография Томаса Манна, написанная блестящим знатоком творчества писателя и переводчиком его основных произведений на русский язык Соломоном Аптом. В этой книге 372 страницы, а так как она есть в электронном виде, то нетрудно посчитать общее число слов – их в книге более 170 тысяч. Так вот, среди всех этих слов «еврей» встречается всего ...три раза, да и то по далеким от главной темам. И это в книге об авторе тетралогии «Иосиф и его братья», описывающей истоки еврейской истории. Это в биографии писателя, посвятившего «еврейскому вопросу» десятки очерков и статей. Это в жизнеописании Томаса Манна, у которого евреи были литературными друзьями и соратниками (например, издатель Самуэль Фишер или критик Самуэль Люблинский), но были также и непримиримые литературные враги-евреи (например, Теодор Лессинг или Альфред Карр).
Одна из целей, которую я себе ставил, начиная издание «Заметок», состояла в том, чтобы вернуть слову «еврей» его нормальное значение, чтобы люди перестали его стыдиться. Одним из девизов журнала стал слоган: «Еврей – это звучит гордо!». Правда, он должен быть неразлучен с другой максимой: «Быть евреем – это труд!».
Можно сказать, что сейчас положение во многом изменилось. Еврейская тема уже не такая острая экзотика, толстые журналы перестали, как огня, ее бояться. Например, мои большие статьи об отношении Томаса Манна к еврейскому вопросу опубликованы такими солидными столичными изданиями, как «Иностранная литература» и «Вопросы литературы»... Хотя во многих издательствах по-прежнему к еврейской тематике чувствуется предубеждение, основанное на предрассудках.
Поэтому мы будем продолжать стратегическую линию «Заметок по еврейской истории» и «Еврейской Старины» и стараться представить интеллигентному читателю все стороны богатой еврейской истории, традиции, культуры. Замечу при этом, что журнал «Семь искусств» и журнал-газета «Мастерская» не связаны напрямую с еврейской тематикой, они, так сказать, «общечеловеческого» содержания.
И.Ч. Если вернуться к вам, то вот какой у меня вопрос. Знаю, что в конце февраля 2015 года вы будете в Москве. У вас плотный график - за четыре дня должны выступить и в академическом Институте истории естествознания и техники, и в Еврейском музее и центре толерантности, и на Мехмате МГУ, и на "Эхе Москвы", причем с сообщениями на очень разные темы. Чего вы ждете от этой поездки?
Е.Б. Если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.
И.Ч. Ах, вот как. Осторожничаете? Сглаза боитесь? Ну тогда, чего бы вы хотели себе пожелать в ближайшем и в отдаленном будущем?
Е.Б. Когда долго и настойчиво занимаешься какой-то темой, то волей-неволей возникают новые идеи, предложения, проекты... Чем глубже вникаешь в предмет, тем яснее понимаешь, что еще необходимо сделать. В последние два десятка лет я опубликовал немало работ по истории физики и математики, изучал историю антисемитизма в Европе, писал о жизни и трудах Альберта Эйнштейна, Томаса Манна, других европейских интеллектуалов... Естественно, что с этими направлениями у меня связано множество новых задумок. Но от рассказа о задуманном я воздержусь, а себе пожелаю, чтобы и дальше мне было так же интересно заниматься своим делом, как было до сих пор. Спасибо за ваши вопросы.
Добавить комментарий