Начну с вопроса — а надо ли знать если не все, то как можно больше о людях, которых мы любим и которыми восхищаемся — о писателях, музыкантах, художниках, о тех, кто вошел в нашу жизнь навсегда своим творчеством? Я отвечаю на этот вопрос безусловно утвердительно. Хотя раньше я думал иначе и много раз говорил в радиопередачах и статьях, что главное, что человек создает, а подглядывать за ним в замочную скважину неприлично и непродуктивно. Теперь я думаю иначе — чтобы лучше понимать творчество, полезно как можно больше знать о человеке, знать о том, какое сочетание порою несочетаемого позволило ему стать оригинальным и неповторимым.
Некоторые скажут, что нехорошо менять взгляды, что это беспринципно. Когда как, в жизни нет абсолютных истин, применимых всегда и при всех случаях. Сегодня ты смотришь на окружающий мир так, а завтра этот мир и то, что происходит в тебе, порою меняют взгляды. И оставаться всегда верным своим воззрениям — это иногда свидетельство излишнего консерватизма и застылости твоих представлений. Как говорил со свойственным ему эпатажным юмором один их самых цитируемых ныне в мире философов Фридрих Ницше, «не меняют взгляды только англичане, женщины и коровы». Простим Ницше за давностью лет его ужасное высказывание, ведь в те времена и понятия не имели о политкорректности.
Если говорить о том, что надо знать и не знать о наших кумирах, то мне близки слова Сомерсета Моэма: «Я не согласен с мнением, что нужно закрывать глаза на пороки знаменитых людей, по-моему, лучше, чтобы мы о них знали, тогда помня, что мы не менее их порочны, мы все же можем верить, что и добродетели их достижимы».
Почти всю свою журналистскую жизнь я писал и говорил о знаменитых людях. В Москве это была рубрика «Классики и современники», в Америке вот уже много лет практически изо дня в день я веду среди прочих и рубрику «Знаменитые люди». Много лет собираю разные цитаты, факты. Их можно по-разному интерпретировать, но знать их, на мой взгляд, не только любопытно, но и полезно. Это штрихи к портретам тех людей, которые для нас свои по сердцу. И они еще раз дают информацию, подводят к простой и банальной мысли — сложен, ах, как сложен человек, как все непросто в нем сочетается, прежде чем вылиться в выразительный язык слов, красок или музыкальных знаков.
Вот штрихи только к некоторым портретам. Штрихи известные тем, кто этим интересуется. Но об этом не всегда принято вспоминать. Как говорится, не за это мы их любим. Но ведь это часть их жизни.
Людвиг ван Бетховен (1770-1827) — немецкий композитор
Сказанное им:
«Только артисты или свободные ученые несут свое счастье в себе самих».
«Умиляться к лицу только бабам, у мужчины музыка должна высекать огонь из души».
«Высшим отличием человека является упорство в преодолении самых жестоких препятствий».
Из написанного о нем:
«Те странности характера, которые наблюдались у Бетховена с молодых лет, отмечаются в воспоминаниях всех лиц, знавших Бетховена. Поведение Бетховена носило часто настолько экстраординарный характер, что делало общение с ним крайне затруднительным, почти невозможным и давало повод к ссорам, иногда оканчивавшимися продолжительным прекращением отношений даже с лицами наиболее преданными самому Бетховену, лицами, которых он особенно ценил, считая своими наиболее близкими друзьями».
«Его сумасбродства граничили с умопомешательством. Имел сутяжный и беспокойный характер».
«В его доме царит поистине удивительный беспорядок. Книги и ноты разбросаны по углам, так же, как и остатки холодной пищи, запечатанные или наполовину осушенные бутылки: на конторке беглый набросок нового квартета и здесь же остатки завтрака».
«Бетховен плохо разбирался в денежных вопросах, часто бывал подозрителен и склонен обвинять в обмане ни в чем не повинных людей. Раздражительность иногда толкала Бетховена на несправедливые поступки».
«Он мог от внезапной вспышки гнева бросить стул вслед своей домоправительнице, а однажды в трактире кельнер принес ему не то блюдо, и когда он ответил ему грубым тоном, Бетховен без обиняков вылил тому тарелку на голову».
«Нередко в глубочайшем неглиже становился он к умывальнику, выливал на руки один кувшин за другим, при этом то бормотал, то выл что-то (петь он не мог), не замечая, что стоит уже, как утка в воде, прохаживался затем несколько раз по комнате со страшно вращающимися глазами или совершенно остановившимся взглядом и, по-видимому, бессмысленным лицом — подходил по временам к письменному столу, чтобы сделать заметки и потом продолжал умывание с вытьем дальше. Как ни смешны были всегда эти сцены, но никто не должен был замечать их, еще меньше мешать ему в этом мокром вдохновении, потому что это были моменты, или, вернее, часы глубочайшего размышления».
«Меланхолия, более жестокая, чем все его недуги. К тяжелым страданиям присоединялись огорчения совсем иного порядка. Вегелер рассказывает, что он не помнит Бетховена иначе, как в состоянии страстной влюбленности. Он без конца влюблялся до безумия, без конца предавался мечтам о счастье, затем очень скоро наступало разочарование, и он переживал горькие муки. И вот в этих чередованиях — любви, гордости, возмущения — надо искать наиболее плодотворные источники бетховенских вдохновений вплоть до того времени, когда природная буря его чувства затихает в грустной покорности судьбе».
«Бетховен — прекрасный пример компенсации: проявление здоровой творческой силы в качестве противоположности к собственной болезненности».
«Не будет преувеличением сказать, что в нашем городе (Чикаго) не найдется и двух десятков людей, которые могли бы сочинить такую симфонию».
Александр Дюма (1802-1870) — французский писатель
Из сказанного им:
«В их обществе я бы умер со скуки, не будь там меня».
«Только нелюбимые женщины никогда не опаздывают».
«Бывают услуги настолько неоценимые, что за них можно отплатить только неблагодарностью».
«Делай вид, что уважаешь себя, и тебя будут уважать».
«Молодость — большой недостаток для того, кто уже немолод».
Из написанного о нем:
(Братья Гонкуры) «Сегодня вечером за столом у принцессы сидели одни писатели, и среди них — Дюма-отец. Это почти великан — негритянские волосы с проседью, маленькие, как у бегемота, глазки, ясные, хитрые, которые не дремлют, даже когда они затуманены. Он говорит много, но без особого блеска, без остроумных колкостей, без красочных слов. Только факты — любопытные факты, ошеломляющие факты, парадоксальные факты извлекает он хрипловатым голосом из недр своей необъятной памяти. И без конца, без конца, без конца он говорит о себе с тщеславием большого ребенка, в котором нет ничего раздражающего... Он не пьет вина, не употребляет кофе, не курит, этот трезвый атлет от литературы».
«Огромное количество вышедших за подписью Дюма томов романов и повестей выдвигает в еще более острой форме вопрос о сотрудниках Дюма. В процессе 1847 года доказано было, что за один год Дюма напечатал под своим именем больше, чем самый проворный переписчик мог бы переписывать в течение года, если бы работал без перерыва днем и ночью... Насчитывается приблизительно 1200 томов его произведений, по собственному подсчету Дюма в его письме 1864 года Наполеону Третьему».
«У него в загородном доме большой кабинет, он то ходит, то ляжет на турецкий диван, то качается в гамаке, а сам все диктует и так скоро, что его секретарь едва поспевает писать. Я видел рукопись: в ней ничего нельзя понять, для сокращения вместо слов поставлены какие-то знаки. Секретарь испишет лист и бросит его на стол другому секретарю, который должен переписать, превратить знаки в слова. До дурноты доводит их Дюма работой, встает сам рано и до 12 часов не дает передышки — все диктует. Позавтракают, опять за работу до шести часов. Он каждый день обедает с компанией, потом едет в театр, потом ужинает до рассвета».
«Зарабатывая своими пьесами и романами огромные суммы, Дюма без счета тратил их на разные прихоти и затеи, помощь нуждающимся литераторам, путешествия. В результате он разорился, и конец жизни провел в нужде».
«К 1870 году он превратился в полную развалину. Доканывали его диабет и другие эндокринные растройства, всегда разрушающие половое влечение, а также гипертония. Вместе взятые, они вызвали несколько инсультов — последний, сведший писателя в могилу, случился в сентябре 1870 года»
«К плюсам относится необыкновенная творческая плодовитость, длящаяся более 30 лет, и развлекательно-приключенческий жанр романов. К минусам можно отнести игнорирование социальных и психологических проблем: его герои не задумываются над «извечными вопросами бытия», их поведение зачастую обусловлено импульсом собственной страсти деятельности... С возрастом энергетический потенциал Дюма снижается, а эмоциональный фон романов постепенно склоняется от жизнерадостного к мрачному фатализму, затем он переходит к путевым заметкам, а в последние 12 лет его творчество практически истощается»
«В последние годы стал совсем слабоумным, но, к несчастью, не прекратил писать, и этим погубил свою репутацию».
Джек Лондон (1876-1916) — американский писатель.
Сказанное им:
«Я предпочел бы стать пеплом, а не прахом. Я хочу, чтобы искра моей жизни сверкнула, подобно молнии, а не задохнулась над кучей гнили. Человек должен жить, а не существовать. Я не собираюсь тратить свои дни на то, чтобы продлить их. Лучше я потрачу отпущенное мне время на Жизнь».
«Милосердие — это не кость, брошенная собаке, а кость, разделенная с собакой, когда ты голоден не меньше ее».
Из написанного о нем:
«Мать была низенькой крепкой женщиной с некоторыми причудами... Она увлекалась спиритизмом и, хотя претендовала на практический взгляд на вещи, была бесхозяйственной и опрометчивой в своих решениях. Отец мальчика, родившегося у Флоры Уэльман, Уильям Чани не признал его своим сыном. Астролог Чани сошелся с Флорой, будучи вдвое старше нее... Трудно с достоверностью назвать причины, побудившие Чани отречься от сына, но решение его не смогли поколебать даже покушения Флоры на самоубийство и большой скандал в прессе вокруг его черствосердечия по отношению к жене и ребенку. Вскоре после рождения сына Флора вышла замуж за вдовца с двумя детьми — 45-летнего Джона Лондона».
«От вечного переутомления, от нехватки еды и сна он стал нервным и раздражительным... Кроме того у него был неисчерпаемый источник раздора со всем светом: его внебрачное происхождение... С каждым днем ему становилось все хуже. Тело терзал голод, душу — неуверенность в будущем. Снова мысли его обратились к самоубийству».
«Джон Ячменное зерно» — повесть автобиографическая. То, что в ней сказано о его пьянстве — правда, но как часто это случается с большинством автобиографических произведений, «вся беда в том, что в «Джоне Ячменное зерно» высказана не вся правда до конца. Изложить всю правду я не решился». Он умолчал о том, что в его жизни бывают периоды, когда он падает духом. В припадке уныния мысль о том, что он незаконнорожденный, гнетет, отравляет мозг и сердце, хотя в хорошем настроении он может легко доказать себе, что это пустяк, отмахнуться, забыть. Зачастую он и пил-то для того, чтобы заглушить неистребимую горечь, так глубоко укоренившуюся в сердце, цепко прижившуюся в его душе. С величайшей тщательностью скрывал он от всех периодические приступы депрессии. Случались они редко — самое большее пять-шесть раз в год — и не успевали его превратить в маниакально-депрессивного больного, каким зачастую является человек творчества, художник. И все-таки, когда эти приступы нападали на него, он мог возненавидеть свою работу, социализм, ранчо, друзей, свою механистическую философию и блестяще отстаивать право человека покончить с собой».
«Пил он и раньше: иногда пытаясь побороть очередной приступ меланхолии, чаще ради компании, в виде развлечения, разрядки. Теперь он начал пить помногу — не для того, чтобы вызвать приятное ощущение, но чтобы заглушить боль. Но было еще кое что... его мучил страх, что он сойдет с ума. Мозг его был слишком истощен, чтобы работать. И потом мать — он был убежден, что она не совсем нормальна. Это еще больше пугало его».
«Его толкали к виски утомление и упадок духа, но виски утомляло, и, напившись, он еще больше падал духом. Работал он в это время над кинороманом «Сердца трех...» Пытаясь залить вином горе, неуверенность в себе, он пил без конца. Ничего не помогало. Когда он возвратился в Глен-Эллен, друзья едва узнали его. По словам Элизы (его сестры), это был совершенно другой человек. Он разжирел, у него отекли и распухли лодыжки, лицо обрюзгло, потухли глаза».
Антон Чехов (1860-1904) — русский писатель
Из сказанного им:
«Как я буду лежать в могиле один, так, в сущности, я и живу один».
«Я не виноват в своей болезни, и не мне лечить себя, ибо болезнь сия, надо полагать, имеет свои скрытые от нас хорошие цели и послана недаром».
«Что касается моего участия в литературном вечере, то не тревожьте моего праха. Я читаю отвратительно, но это бы еще куда ни шло. Главное, у меня страх. Есть болезнь «боязнь пространства», так и я болен болезнью публики и публичности. Это глупо и смешно, но непобедимо. Я отродясь не читал и никогда читать не буду. Простите мне эту странность. Когда-то я играл на сцене, но там я прятался в костюм и в грим, и это придавало мне смелость».
«Для литературы во мне не хватает страсти и, стало быть, таланта. Во мне огонь горит ровно и вяло, без вспышек и треска, оттого — то не случается, чтобы я за одну ночь написал бы сразу листа три-четыре или, увлекшись работой, помешал бы себе лечь в постель, когда хочется спать, не совершаю я поэтому ни выдающихся глупостей, ни заметных умностей».
«Жизнь расходится с философией: счастья нет без праздности, доставляет удовольствие только то, что не нужно».
Из написанного о нем:
«Он не был по природе своей ни добр, ни мягок, ни щедр, ни кроток, ни даже днликатен (достаточно почитать его жесточайшие письма к жалкому брату). Он искусственно, огромным усилием своей могучей воли, вечным изнурительным надзором за собой делал себя тишайшим, скромнейшим, добрейшим, грациознейшим... И какой же злобой прорывался он порою по ничтожным обстоятельствам — вот тут он был искренен. Но литературные богомазы щедро приписывают все проявления его настояще-сложной и страстной натуры тяжелой болезни».
«Из психостенического характера писателя, из его стремления охранить свой душевный мир, мир творческой личности, единственный мир, где он чувствовал себя самим собой, вытекает и его страх перед женитьбой, и отношения с влюбленными в него женщинами, которых, как истинный творческий психостеник, он «измучивал», ведя с ними двойную игру и всегда»смешно уходя от прямых вопросов».
«Чехов не смог устроить свою семейную жизнь, он не имел детей, женился лишь незадолго перед смертью и то под влиянием настойчивых советов друзей и родных, да еще оговорив себе ряд условий раздельного проживания с будущей супругой».
Добавить комментарий