Из новой книги воспоминаний
«Комар в янтаре»... Этот образ всегда приходит на память, когда вспоминаю советскую половину своей жизни....
Начало июня 1966 года. После майских холодков жара в Москве наступила внезапно. Словно танки перед решающей битвой, на уличные перекрестки тяжело выкатывают тупорылые цистерны с хлебным квасом. Продавцы, увесистые тетки с двойными подбородками, усаживаются перед кранами и, степенно разгладив на коленях белые передники, глубоко вздыхают. Знают: в такой день напоить квасом московский нахрапистый люд, не повредив при этом психику, будет нелегко. Даже тот факт, что недавно в стране усилили ответственность за хулиганство, вряд ли поможет… Правда, на улицах появились первые автоматы с газированной водой. Но всякий знает: газировка квасу не соперник.
Выхожу из метро на площади Дзержинского и направляюсь к Китайским воротам. Где-то там, под их аркой, по моим сведениям, должен располагаться отдел кадров издательства «Недра». Я не безработный. Состою в штате подмосковной исследовательской лаборатории Газпрома. Работа в лаборатории - не бей лежачего. Чтоб как-то убить время, в обеденный перерыв устраивают шахматные турниры, которые, если нет начальства, затягиваются до конца рабочего дня. Однажды от скуки я даже придумал что-то техническое. Ездил внедрять придуманное на насосную станцию в Клину. В нем, как и в других малых российских городах, по вечерам местное население охватывала зверская, высушивающая мозг, тоска, которую оно глушило спиртным собственного изготовления.
Правда, у меня была некоторая отдушина. Уже какое-то время мои сатирические заметки и фельетоны печатали в «Крокодиле», «Труде», «Комсомольской правде»…. Печатали меня там, однако, только как внештатника. Занять место в отделе фельетонов в одной из редакций не приходилось и мечтать. Когда там время от времени появлялись вакансии и я осторожно намекал редакторам, не раз меня печатавшим, что не прочь оставить постылый инженерный труд, в ответ они смеялись, полагая, что я шучу, и по-дружески хлопали по плечу, приговаривая:
- Ну, старик, ты - как неродной! Сам понимать должен….
Действительно, чего там не понимать! Тут с какой стороны не подойди – сплошной прокол. То ли «еврей да к тому же беспартийный», то ли «беспартийный, да к тому же еврей».
Однажды отец моего тогдашнего друга, Вити Войцеховского, который работал в министерстве печати, прознав про мою ситуацию, сказал, что в принципе неплохо бы мне для начала устроиться редактором в какое-нибудь техническое издательство. А там, глядишь, случится какая-нибудь оказия перейти в издательство литературное. Все ближе к сфере, к которой стремлюсь…
До сих пор не знаю, насколько реалистичным был его совет, но я решил последовать ему. Само название издательства, которое я для себя наметил, - «Недра» - как бы обещало, что через него смогу со временем глубже «внедриться» в издательскую сферу. Я решил, что с дипломом инженера и газетными публикациями у меня есть шанс.
Я, конечно, понимал, что дело предстоит непростое. Время для устройства на работу - и не только в газету - для «лиц еврейской национальности» не самое удачное…. Впрочем, после окончания войны удачным для этих «лиц» оно не было никогда. Уже давно ходили прибаутки типа «Моя фамилия Рабинович. Вам нужные специалисты с таким профилем?». А уж в органах печати к штатному месту совсем не подобраться. Слишком уж идеологически важной считалась эта сфера!... Меня это удивляло. Всем было известно, что за советской печатью, словно за юной доньей, следит, не смыкая глаз, цензурная дуэнья, готовая любую еврейскую каверзу тотчас выдернуть с корнем, как траву полынь. А вместе с ней -- и самого еврея из органа печати...
Но, как давно замечено, все мы учимся только на собственных ошибках – и то не всегда. Я и решил попытать счастья.
… И вот добираюсь до Китайских ворот, обхожу по кругу арку и обнаруживаю табличку с надписью: «Отдел кадров». Вхожу в пропахший бумажным клеем кабинет.
Заведующая, миловидная, хоть уже начинающая увядать, дама лет сорока пяти наводит марафет на свое лицо. Из-за жары ей приходится то и дело подпудривать начинающий лосниться нос.
Сначала она делает вид, что меня просто не замечает. Так, разморившись на солнце, даже самый злой пес остается равнодушным, завидев пару подозрительно гнусных штанов, приближающихся к ограде дома….
Наконец, заведующая на минуту отрывается от зеркальца, чтобы взглянуть на посетителя. Не поверив своим глазам, что человек с ярко выраженной еврейской физиономией просто так, с улицы, просится на редакторское место, заглядывает в мои
бумаги. По всему видно, что ее раздражает неясность самого явления: с чего это вдруг человек не только с еврейской внешностью, но и фамилией имеет наглость проситься на работу в орган советской печати. Да еще в такой жаркий день!...
Поглядывая искоса на посетителя, она, похоже, решает про себя, какой из двух возможных вариантов имеет место: у него - из-за жары—временное размягчение мозга или имеет место клинический случай?
Ее саму жара донимает донельзя. Она то обмахивается отдающим сандаловым деревом индийским веером, то, когда рука устает, подставляет лицо настольному вентилятору.
Видя, что странный посетитель мнется с ноги на ногу, но не избавляет ее от своего присутствия, кадровичка решает отделаться от него испытанным приемом футбольных голкиперов. В опасной ситуации не рисковать, бросаясь в ноги нападающему команды противника, а отбить мяч ногой, засылая как можно дальше от ворот, в чистое поле. Впрочем, у бюрократов прием этот испокон веку так и назывался - «отфутболить».
Поправив прическу, посмотрев на себя в зеркальце, завкадрами снова припудривает нос и, не поднимая глаз, говорит:
- Автоматика и телемеханика, говорите? А, - пожимает она плечами. – Не туда попали. Это у нас совсем в другом помещении….
- А где? – говорю.
- А на Кировской, - машет рукой в сторону окна, - во дворе, напротив магазина «Чай-Кофе».
И вот, вместо того, чтобы понять намек – катился б ты колбаской по Малой Спасской! – в конце концов, следовало ведь ожидать, что дадут от ворот поворот! – выволакиваюсь из-под Китайских ворот и направляюсь к этой самой улице Кирова. Благо, это не так уж далеко, несколько кварталов вверх в сторону Никитских ворот.
Дохожу до магазина «Чай-Кофе», пересекаю улицу и внедряюсь в обширный двор. Обхожу его по кругу. Двор оказывается сквозным, выходит в Кривоколенный переулок. Прочитав табличку с его названием, усмехаюсь про себя: «Ну, дали тебе кривым коленом под зад, чего тебе еще нужно?»
И тут неожиданно взгляд мой утыкается в вывеску перед входом в одну из дворовых парадных: «Издательство Недра. Редакция литературы по автоматике и телемеханик».
Я даже удивился. Надо же! Все-таки послали не на деревню дедушке….
Поднимаюсь на второй этаж. На темной лестнице с мраморными ступеньками, как во многих советских домах того времени, несет сыростью и кошачьей мочой. Вхожу в темный коридор обычной коммуналки, в которой редакцию расположили за неимением лучшего помещения. Заглянув в одну дверь, другую, нахожу, наконец, заведующую редакцией. Людмила Васильевна Быкова. Mолодaя энергичная женщина. Одета со вкусом, в элегантном деловом костюме. Лет не больше сорока.
Представляюсь ей и без особого энтузиазма сообщаю, что меня к ней послали из отдела кадров. Говорю «послали» просто так, не вдумываясь в то, как можно истолковать мои слова.
- Кто, говорите, послал? – переспрашивает заведующая, вглядываясь в мое лицо, пытаясь понять, что за птица неожиданно, словно летучая мышь на огонек, залетела в ее кабинет.
- Отдел кадров, - говорю.
На некоторое время мускулы ее лица застывают в неопределенной маске. Заведующая пытается сообразить, с какой такой стати к ней направили искателя на место книжного редактора с такой фамилией. Хоть святых выноси!
Женщина она была, несомненно, умная. А беда умных людей заключается в том, что они слишком верят в логику. В то, что мир устроен исключительно по причинно-следственному принципу. Не допускают, что в жизни сплошь и рядом происходит столкновение случайных обстоятельств. И потому заведующая допускает роковую ошибку. Интерпретирует мои слова в том смысле, что отдел кадров не просто, как говорится, послал меня куда подальше, а рекомендовал в работники. Квалификация у меня, действительно, подходящая. Инженер-электрик, да и публикации, какие ни есть, но в центральной прессе….
Заведующая тратит еще несколько минут на то, чтобы сообразить, почему отдел кадров повел себя так странно. И тут, вместе с верой в причинно-следственную природу жизни, ее подводит излишняя осведомленность. Роковым оказывается то, что она вдруг вспоминает небольшой факт из личной жизни своего руководства. Как-то во время вечеринки в узком кругу (приглашены были только заведующие отделами), желая позабавить подчиненных, директор издательства, высокий лысый мужчина крепкого сложения с небольшим нервным тиком, дающем о себе знать, однако, лишь в критические минуты, рассказал о недавнем смешном эпизоде, происшедшем в его жизни. Его, крупного специалиста-химика, направили в командировку в Египет. Помочь в строительстве нефтеперегонного завода… Как водится, подал документы на оформление визы, своей и жены. И тут вышла небольшая заминка. По настоянию органов, жене сделали новый паспорт. Специально для этой поездки. Кое-что в старом нужно было подправить. С фамилией жены (по мужу) проблем не было. С именем тоже все было более и менее в порядке. Ирина себе и Ирина… Мало ли какие Ирины бывают на свете! Но отчество никуда не годилось - «Исааковна»! …. Не говоря уже о графе «национальность»….
Дело в том, что еще сравнительно недавно, года за два до этого, желая выразить любовь советского народа к арабским союзникам, Хрущев присвоил президенту Египта Гамалю Абдуле Насеру звание Героя Советского Союза. С вручением ордена Ленина и Золотой Звезды. Вроде бы высший знак любви и уважения. А тут, понимаешь, совсем не считаясь с чувствами египетского вождя, направляют к нему в страну в паре с советским инженером его жену-еврейку. Насер спит, понимаешь, и видит, как бы расправиться с еврейским государством у себя под боком, а тут, на тебе! Такая бестактность!…
Пришлось в новом паспорте заменить «Исааковну» на «Исмаиловну» и привести в соответствие графу «национальность». Дескать, азербайджанка она, а никакая не еврейка.…
Как только Быкова вспомнила об этом эпизоде, в голове у нее вспыхнула лампочка. Сработал стереотип еврейской семейственности. У них-де круговая порука. Тащат повсюду своих. (Стереотип этот был самым нелепым в то время. Из-за этой предвзятости евреи в должностях, дающих право нанимать на работу, больше всего боялись нанимать именно евреев.)
Не знаю, что руководило мной, когда я направлялся в отдел кадров «Недр» – наивность, глупость или отчаяние. Возможно, некая их смесь. Но у заведующей, человека, повторяю, умного, не укладывалось в голове, что еврей может просто так, с улицы, прийти и предложить свои услуги издательству. И потому, в конечном итоге, она пала жертвой собственной предвзятости. Пораскинув мозгами, решила, что отдел кадров послал меня к ней, потому что состою в родственных отношениях с женой директора издательства.
Чтоб проверить свою догадку, заведующая подняла телефонную трубку и позвонила в отдел кадров. Поглядывая на меня, сказала:
- Тут у меня Самуил Абрамович Дрейцер. Пришел, говорит, по вашей рекомендации.
Замечу, что слова «рекомендация» я не произносил…. Она же произнесла мои имя, отчество и фамилию, естественно, не из сплошного уважения к незнакомцу, как это принято, а чтобы напомнить кадрам, что проситель места - сплошной еврей. Таковой, с какой стороны не подберись… Дескать, в своем ли уме кадры, рекомендуя его на работу? Или тут что-то еще пока невыясненное? Она давала понять, что ждет указаний, как поступить. То есть, если что, то за все последствия отвечать придется не ей, а отделу кадров.
Последовала театральной длины пауза. Взопревшая от жары кадровичка, в свою очередь, пыталась понять, что означает звонок заведующей. Отчего такой странный вопрос? Как это, принять в штат еврея, находясь в здравом уме и крепкой памяти?
Так как пауза затянулась, Быкова на всякий случай добавила:
- Вообще-то нам нужен редактор. Инженер и печатается….
Вводное слово «вообще-то» вставлено было неслучайно. Оно оставляло возможность добавить – «но, потому-то и потому–то, к сожалению…».
То ли кадровичка тоже вспомнила про Исааковну-Исмаиловну и побоялась ненароком испортить отношению с директором, то ли еще почему, но меня взяли в редакцию.
Спустя два года, когда, на советском клише, я уже «влился в коллектив», во время редакционной вечеринки по случаю Международного Женского дня Людмила Борисовна спросила, чокаясь:
- Как там Ирина Исааковна поживает?
Увидев мое недоумение, заведующая переменилась в лице и поспешно сказала:
- Ну, Ирина Исмаиловна?
Когда и после этого на моем лице оставался большой вопросительный знак, до нее дошло, что никакого отношения к Исааковне-Измайловне я не имею.
Быкова посмотрела на меня с минутной враждебностью, как будто я ее каким-то образом провел.
Но потом смягчилась. Все равно уже ничего со с мной нельзя было поделать. Уже год, как прошла Шестидневная война. С Израилем разорвали дипломатические отношения. В стране началось движение за свободу эмиграции. Как поступать с евреями, на рабочих местах еще не знали. Вопрос этот перебрасывали из одной правительственной руки в другую, словно горячую, только что из углей в костре, картофелину, в надежде, что вот-вот остынет.
Но, в отличие от подгоревшей картофелины, ни еврейский вопрос, ни сами евреи не собирались остывать. Чтобы не попасть впросак, по отношению к еврейским служащим выработалась формула трех «не»: не принимать, не продвигать, не увольнять…
Как раз в это время в стране стал необыкновенно популярным янтарь. Все начали его собирать, а модницы делать из него украшения. Особенно ценился янтарь с застывшими внутри насекомыми - мухами или комарами. К тому моменту, когда заведующая обнаружила, что попала впросак, я уже подпал под формулу «трех не». То есть, превратился в пресловутого «комара в янтаре»...
Добавить комментарий