Санитары вынесли меня из дома на носилках вперед ногами. Собственно, это были не носилки, а каталка, довольно высокая, но так как в доме были лестницы, им пришлось тащить меня на руках. Мне было ужасно неловко перед молодыми парнями, надрывавшими себе живот из-за чужой старухи. Я уже хотела подержаться за перила, чтобы облегчить им работу, но моя рука была деликатно возвращена назад.
Перед домом стояла американская "скорая помощь" – нечто среднее между космическим кораблем и аттракционом в городском парке. Белоснежный, переливающийся хромированным металлом и разноцветными огнями фургон дожидался, когда меня подвезут.
Я посмотрела на себя со стороны, глазами соседей. Зрелище впечатляло: бледное лицо, кислородная маска, намордником стягивающая нос и рот, специальные костюмы медицинской команды спасателей службы "911". Мне захотелось встать, зайти к соседям и сказать, чтобы они не очень-то волновались. Что если бы не бешеный, отдающийся в гортани, ритм сердца, то самочувствие мое, в общем, не так уж и плохо. Однако в этот самый момент мою каталку засунули в фургон. Истошно закричали сирены, и мы понеслись.
Внутри фургон еще более походил на космический корабль. Всю стену справа от меня занимали пульты множества приборов с экранами, ручками, разноцветными кнопками. Слева от меня сидела моя американская сноха и гладила холодной ладонью меня по лбу и по волосам. Судя по ее испуганным глазам, экран над моей головой показывал неутешительные цифры.
- Сейчас им придется сделать вам электрошок, - перевела она слова старшего по команде после какого-то количества безуспешных манипуляций медиков с моим колотящимся сердцем.
- Да ради Бога, - радушно ответствовала я.
И уже в следующий момент жестоко об этом пожалела. Электрический разряд потряс сами основы моего существования. Мышцы мощно рванулись из кожи, прихватывая кости и внутренние органы.
- О нет! Не надо больше! Не надо! — причитала я, захлебываясь слезами и словами, в полной уверенности, что второй раз и больше я этого не вынесу. Причитала по-английски, не надеясь на достаточную скорость перевода.
- Хорошо, хорошо! — успокоили меня спасатели. — Мы больше не будем.
Моему сердцу было наплевать на электрошок – оно продолжало бешено колотиться. Но впереди уже распахивались двери фургона: чрезвычайщики доставили нас в госпиталь.
Приемный покой напоминал большой заводской цех, очень чистый. В центре, на возвышении, огороженном барьером, диковинной голубой клумбой располагался за столами с компьютерами медперсонал в ярко-голубых халатах и шапочках. Столы были завалены медкартами и заставлены ящичками с бумагами.
По периметру этого огромного зала расположились отдельные боксы, отгороженные одинаковыми рябенькими портьерами. В один из них, которому предстояло стать моим временным пристанищем, спасатели и вкатили мою каталку на полном ходу.
- Они желают вам скорого выздоровления, - перевела сноха их приветливые прощальные жесты.
Одни мы оставались недолго. С небес слетела бригада ангелов в голубых одеждах. Все ангелы были женского пола, каждый, не тратя лишних слов, выполнял свою определенную операцию. Один переодевал в больничную одежду, касаясь невесомыми руками. Другой обклеивал датчиками электрокардиографа. Третий укреплял на кисти руки стационарную иглу для забора крови. Четвертый, пятый...
Я закрыла глаза и отдалась на их волю. Мне начинало надоедать беспомощное состояние больного.
После нескольких уколов и таблеток, после получасовой суеты медиков учащенное сердцебиение выбросило белый флаг и стало не спеша уходить.
Я открыла глаза. У моей каталки стоял очень симпатичный молодой человек во врачебном халате, с кудрявой темной шевелюрой, в очках, очень похожий на молодого Чехова. Чехов поздоровался, протянул свою визитную карточку и стал говорить с моей снохой по-английски, обсуждая, видимо, мою историю болезни и бросая на меня внимательные взгляды.
"Доктор Дэвид Джонсон", - прочитала я на визитке.
- Он говорит, что вам некоторое время придется побыть под их наблюдением, - сказала сноха. И заметив мое беспокойство, добавила:
- Не бойтесь, мама, я останусь с вами.
Чехов-Джонсон ушел, приветливо улыбнувшись на прощанье.
Прилетел очередной ангел, подключил меня к капельнице.
- Они говорят, что это улучшит ваше состояние, - прокомментировала сноха.
- Зачем они докладывают мне о каждой процедуре? — спросила я ее. — Я же все равно в этом ничего не понимаю.
- Так положено, - ответила она. — Без вашего ведома и согласия они ничего не имеют права делать. Если вы, конечно, в сознании.
В бокс заглянула команда спасателей "911", приветливо помахали руками: привезли очередного больного, проведали старого. Очень мило с их стороны!
Я лежала как Гулливер, опутанная канатиками невесомых проводочков и трубочек, прочно привязанная ими к каталке, и не могла бы подняться, даже если бы захотела.
Между тем капельница делала свое дело. Через некоторое время я стала беспокойно оглядываться.
- Мне бы "утку", - попросила я сноху.
Ее лицо выразило непонимание.
- Ну, судно... — уточнила я, сгорая от стыда и показывая глазами на шкафчик со стаей этих пернатых.
- Сейчас сделаем, - сказала сноха и нажала на кнопку вызова медсестры.
Портьера откинулась, и на сцене появился медбрат. Никогда в своей жизни я не видела более красивого юноши. Как Голливуд выжил без него, для меня загадка. Он был латиноамериканец и был похож на молодого Донни Осмонда в роли Иосифа Прекрасного, только в сто раз лучше. Синие глаза его ярко выделялись на загорелом лице и бросали отсветы на голубой халат.
- Он пришел, чтобы дать вам судно, - услышала я голос снохи и застонала: "О, нет, только не это..."
Сноха поняла меня мгновенно и рассыпалась в извинениях:
- Пожалуйста, простите, мы ошиблись, нам ничего не нужно, - лепетала она.
- Ноу проблем, - ответил царственный юноша и исчез. Занавес опустился.
- Все сделаем сами, - вздохнула сноха, находясь под впечатлением не менее моего.
Случайно заглянувшая медсестра принесла облегчение всем.
Остаток дня я провела в отдельной палате. Главной достопримечательностью ее была огромная и устрашающая, какая-то, я бы сказала, хирургическая кровать. Угадывалось, что руки больного можно при надобности поместить на выдвижные, затаившиеся руки кровати, ноги – соответственно на выдвигающиеся ноги. Чувствовалось, что если такая кровать примет тебя с распростертыми, металлическими объятиями, то не скоро отпустит. Мне, к счастью, ее руки-ноги не пригодились.
Первое, что сделала сестра, разместив меня на кровати и подключив к капельнице и электрокардиографу, - вручила пульт управления телевизором, чтобы я, чего доброго, не заскучала, и телефон на приставке, чтобы не оказалась отрезанной от внешнего мира.
Телевизор был укреплен на потолке, под удобным углом зрения. Я тут же прошлась по каналам. Те же шестьдесят, что и у нас дома. Если подключиться к специальным кабелю и антенне, будет двести пятьдесят каналов. Но, видимо, в больнице экономно рассудили, что больному хватит и этих шестидесяти.
Телевизор посмотреть не удалось, так как пришел сын, отпросившийся по такому случаю с работы, и привел с собой мать мужа двоюродной племянницы моей снохи, встреченную в больничном коридоре. Та навещала свою приятельницу, лечившуюся здесь.
Она улыбнулась огромным ртом с белоснежными зубами и заявила:
- Ты выглядишь секси!
- Не надо переводить, - попросила я сноху и посмотрела на сына.
- Не обращай внимания, - пробормотал он по-русски, лучезарно улыбаясь родственнице. — Они здесь все помешаны на этом. А этой пора бы уже и о Боге подумать, - намекнул он на ее преклонный возраст.
Выпроводив посетителей, я почувствовала себя как примадонна после юбилейных торжеств: неусыпное внимание множества людей утомило. Внутри все успокоилось, вроде пришло в норму. Захотелось элементарно подремать.
Часа через два пришел доктор, похожий на Чехова. Я спросила, что со мной было. Из всех долгих объяснений с разноцветным макетом сердца в руках я поняла лишь, что в одном из клапанов наличествует лишняя перегородка.
Не очень-то я и удивилась этому диагнозу. За всю свою жизнь через сердце я пропустила стольких людей, так порой была наивна, беспечна и преступно доверчива, стольким ударам с спину и предательствам подверглась, что мое бедное сердце не выдержало и, не надеясь больше на меня, выстроило дополнительную перегородку.
Доктор сказал,что таблетки, которые он выпишет, конечно, помогут. Но если я хочу снять проблему, надо оперировать. Я хотела и спросила, сколько будет стоить это удовольствие.
-...надцать тысяч, - ответил Чехов.
- Вау! — самопроизвольно вырвалось у меня.
- Мама, вы забыли, что страховая компания платит восемьдесят процентов, а на оставшиеся двадцать можно взять ссуду и выплачивать несколько лет, - сказала сноха
- Все равно это бешеные деньги. Дешевле умереть, - ответила я. — Но не говори доктору так прямо, а скажи ему, что я боюсь. Якобы я не могу представить себя со вскрытой грудной клеткой на операционном столе.
- А никакой вскрытой грудной клетки не будет, - улыбаясь, ответил доктор. — Будет маленький разрез на бедре, чтобы проникнуть в сосуд, несущий кровь к сердцу. В кровоток запускается микроскопический аппарат, который доходит до сердца и радиоволнами исправляет имеющийся недостаток.
- Научная фантастика! — не удержалась я.
Доктор перестал быть похожим на Чехова и стал походить на ястреба, с высоты птичьего полета высматривающего добычу. Его желтые зоркие глаза уже увидели в кустах старую, толстую, неповоротливую мышь, и он не хотел ее выпускать из своих когтистых лап.
- Если эта болезнь уже есть, она не исчезнет сама собой, - философски заметил он.
- Он не торопит нас, - сказала сноха. — Он говорит, что мы можем все обсудить, подумать.
- Да, доктор.Спасибо, доктор, - сказала я, на прощание пожимая ему руку. — Мы будем очень-очень много думать.
Через два месяца доктор Джексон прооперировал меня, и я забыла о своих сердечных проблемах.
Добавить комментарий