Не ГОСЕТ, но всё-таки...
Нехама Сиротина была четвёртым ребёнком в семье. Трое были старше её и ещё трое младше. Она родилась в марте 1919 года в дни, когда евреи отмечали праздник Пурим, во время которого разыгрывается «пурим шпил» - любительское театральное костюмированное представление на тему Книги Эстер. Рождение в такой праздник, может быть, предопределило то, что Нехама стала актрисой.
В спектакле "200 тысяч" по пьесе Шолом-Алейхема "Крупный выигрыш" (постановка режиссёра Фёдора Самуиловича Шейна) Сиротина играла Эти-Мени, жену бедного портного Шимеле Сорокера. В этой чисто комедийной роли она вновь, как и в "Тевье-молочнике", была партнёршей Шварцера. А в "Колдунье" к Сиротиной вернулась роль Мачехи, которую почти 20 лет назад она исполняла ещё в ГОСЕТе. Но на этот раз падчерицу Миреле играла не 17-летняя Этель Ковенская, а Соня Биник, которой пришлось в возрасте далеко за 40 изображать почти Джульетту. То же самое было и в спектакле по роману Шолом-Алейхема "Блуждающие звёзды".
Там Соня Биник изображала бедную девушку Рейзл. Именно изображала невинность, первую влюблённость. Это, конечно, выглядело смешно, прав был Беленький. Зато пела Биник превосходно! И Лев (Эли) Трактовенко был очень хорош в роли Муравчика. Он и пел, и танцевал, словно юноша, в свои 50 лет. Песни, танцы, язык идиш - вот отчего публика получала истинное удовольствие. Зрители всё прощали артистам за то, что они говорили по-еврейски громко и со сцены. Это создавало ощущение общего праздника, единения и относительной свободы. На время спектакля евреи переставали бояться и, что ещё более важно, выносили это чувство из театрального зала на улицу. После спектакля долго не расходились, стояли группами, смеялись - хотелось продлить удовольствие быть самими собой, быть среди своих.
Это в Москве. А каким праздником был приезд московского еврейского драматического ансамбля для евреев Украины, Белоруссии, Молдавии! Речь идёт не только о Киеве, Минске или Кишинёве (в столицы республик труппу пускали очень редко, да и то на окраины города, и без афиш), но о таких городках, в которых ещё говорили на идиш и в которых сохранялся уклад местечек: это Миргород и Шаргород, Мозырь и Бобруйск, Бельцы, Житомир, Черновцы... Кроме долгих аплодисментов - цветы. И вот тут актрисы остаются женщинами: соперничество, ревность к успеху. А показатель успеха - кому преподносят больше цветов. Например, в Гомеле или в Бобруйске, или в Киеве, где у Сиротиной были родственники, она получала цветов больше, чем другие актрисы. А в Бердичеве, откуда родом Соня Биник, цветы, в основном, несли ей.
Благодарные зрители часто приглашали артистов к себе домой на ужин. В Бобруйске младший брат Нехамы Модест Сиротин, работавший шеф-поваром в ресторане, устроил для всех еврейских артистов такой банкет, что они об этом вспоминали годы спустя.
Самой большой неудачей еврейского ансамбля, на мой взгляд, была попытка возобновить трагедию Лермонтова "Испанцы". Зрители, многие из которых уже плохо понимали идиш, шли в еврейский театр, желая посмотреть комедию и послушать еврейские песни. А трагедий им было достаточно и без театра.
Поскольку в ансамбле всё ещё не было молодёжи, и весь он состоял из бывших госетовцев, приглашённому для постановки режиссёру Сергею Львовичу Штейну пришлось работать с этим составом. Шварцер взял себе роль иезуита Соррини и был в ней очень убедителен. Сиротина понимала, что любимая роль Ноэми, которую она играла почти 30 лет назад, уже не для неё и согласилась на роль старой няни. А роль еврейской девушки Ноэми, влюблённой в молодого испанца-католика Фернандо была поручена Розе Курц. Роза Абрамовна была очень опытной, потомственной актрисой. Но ей уже было 56. Она была старше Сиротиной на 10 лет. Жаль было Розу Абрамовну, потому что при всём желании и таланте она не могла сыграть ни первую девичью любовь, ни сцену помешатальства, когда юная Ноэми узнаёт, что Фернандо - её родной брат.
Сергей Львович Штейн добросовестно пытался сделать приемлемый спектакль. Он, будучи штатным режиссёром московского театра Ленком, ставил спектакли в разных городах Советского Союза, успешно руководил детской театральной студией, ставшей затем Народным театром, во Дворце культуры автозавода имени Ленина (ДК ЗИЛ). Кстати, там с юными артистами-любителями он ещё в сороковых годах поставил лермонтовских "Испанцев", так что был, как говорится, "в материале". В Ленкоме, да и во всей театральной Москве поговаривали о его нетрадиционной сексуальной ориентации, но к его работе с еврейскими актёрами это отношения не имеет.
...На гастролях, прямо на сцене во время спектакля умирает от сердечного приступа Арон Коган, муж Сони Биник. Он не жалея сил играл молодых, танцевал в спектаклях, носился по инстанциям, выбивая средства и добиваясь гастролей. В общем, сгорел. Ему было чуть больше 50. Это была тяжёлая потеря для коллектива.
Старикам было всё труднее играть, и власти повзволил принять в труппу несколько молодых актёров. Был объявлен конкурс. Я сказал Владимру Ефимовичу Шварцеру, что есть на примете профессиональный актёр, временно безработный - Марк Гейхман, которого я знал ещё по театру имени Станиславского. Вместе с ним были приняты в МЕДА Наталья Фролова, Людмила Медникова и ещё несколько человек. Все они на идиш не говорили, актёрского опыта не имели, их надо было учить с азов. На смену Арону Когану пришёл один из любимых учеников Михоэлса и Зускина Зиновий Каминский из знаменитой актёрской династии, к которой принадлежали основатель варшавского еврейского театра Эстер-Рохл Каминская, её дочь, многолетний художественный руководитель этого театра Ида Каминская, и дочь Иды Рут Каминская - жена джазового музыканета Эдди Рознера.
Наконец, в репертуаре появился первый по-настоящему успешный музыкальный спектакль "Три изюминки" по Шолом-Алейхему. Поставил его молодой тогда режиссёр эстрады Григорий Кантор, которого я знал ещё Гришей (или Герцем Ушеровичем), а не Григорием Алексадровичем. Гриша был потрясающе весёлым, увлекающимся, очень эмоциональным и творческим человеком. Мы дружили. Дружба была основана и на взаимной симпатии, и на интересе к еврейскому театру, и на общепрофессиональных интересах. Много позже, когда я уезжал из Советского Союза, Гриша был среди тех, кто поехал меня провожать в московский аэропорт. На это в 1978 году человеку, не планировавшему эмигрировать, нужна была смелость. Много лет спустя Гриша признался мне, что долго и мучительно преодолевал страх. После проводов он чувствовал за собой слежку. То ли так ему казалось, то ли было на самом деле, но это хорошо свидетельствует о тогдашней атмосфере в Москве.
После удачной постановки в Еврейском драматическом ансамбле Москонцерта режиссёрский авторитет Григория Кантора резко пошёл вверх, ему стали доверять постановки крупных концертов, массовых зрелищ и праздников. Со всеми задачами он справлялся превосходно. Однако этого было недостаточно для его самовыражения. Он начал писать стихи. Его наставником была Юнна Мориц, которая тогда была профессиональным поэтом, сочиняла хорошие стихи для детей, была чуть ли не диссиденткой, за что и пострадала непечатанием. Это потом, на старости лет у неё "крыша поехала домой", и она стала "одобрямсом".
Григорий Кантор со временем превратился из поэта-любителя в поэта-профессионала: даже издал сборник стихов "Геометрия звука" (с предисловием Юнны Мориц).
...Когда мама играла в Москве, я обязательно бывал на всех её спектаклях, а потом мы ехали на метро или на троллейбусе домой,подробно обсуждая, кто как играл. Когда она уезжала на гастроли, которые могли длиться одну, две, три недели, я до позднего вечера занимался в Щукинском или после занятий бегал по театрам, где администраторы, по предъявлению студенческого билета, давали контрамарку на свободные места. Но так бывало только если спектакли не были аншлаговыми. Накануне возвращения мамы, я срочно наводил в нашей маленькой квартирке порядок: пылесосил, закупал продукты, мыл посуду. В общем, чтобы она видела, что у нас всё нормально и ей не надо срочно браться за домашнюю работу.
Добавить комментарий