Продолжение. Часть 9 см здесь.
Концертная бригада студентов-щукинцев
Строителям железнодорожной трассы Ачинск-Абалаково - эту ударную комсомольскую стройку называли тогда "трассой мужества", а в сибирских условиях "трассой мужества" была любая стройка - мы, студенты-щукинцы, привезли концертную программу, гвоздём которой была одноактная пьеса венгерского драматурга Фридьеша Каринти "Верните плату за обучение".
Первыми пьесу разыграли знаменитые мхатовские старики, сделав из неё телеспектакль. "Мхатовскими стариками" называли Кторова, Яншина, Грибова, Свободина, Прудкина, Петкера, Ливанова, Станицына, Андровскую, Степанову...
В то время, о котором идёт речь, им было под 60 или едва за 60. А "стариками" их считали уже лет 15. В наше время далеко не каждого 60-летнего назовёшь стариком, но в пьесах Чехова стариками зовут и 40-летних. В США ныне в обороте формулировка, говорящая о многом: тех, кому от 60 до 80, называют людьми предпенсионного и пенсионного возраста, и только тех, кому за 80, называют людьми старческого возраста.
У американцев есть очень милое выражение: вместо "I am 95 years old" говорят "I am 95 years young" (что весьма вольно можно перевести так: вместо "Я 95-летний старик" говорят "Я 95-летний юноша"). Так вот мхатовские старики разыграли пьесу, в которой к директору частной гимназии (в исполнении Анатолия Кторова) приходит некий тип по фамилии Вассеркопф (актёр Владимир Винокуров) и требует вернуть ему плату за обучение, поскольку он ничему не научился и не способен себя прокормить.
Руководитель нашего курса Анатолий Иванович Борисов (двоюродный брат ведущей актрисы театра Юлии Константиновны Борисовой) поручил мне роль директора. Я был очень рад, поскольку Кторов, игрой которого я восхищался в немых фильмах "Закройщик из Торжка", "Процесс о трёх миллионах" и "Праздник святого Иоргена" (позднее озвученном), был для меня образцом. Он считался лучшим фрачным актёром Советской России.
Советские актёры, игравшие аристократов, носили на сцене или на экране фраки, из-под которых будто торчала телогрейка. Анатолий Петрович Кторов был одним из немногих, кто умел носить фрак так, словно в нём родился. Роль Вассеркопфа у нас играл Валерий Иванов, ставший впоследствии Таганским. В начале 60-х годов, когда ничто не предсказывало краха советской системы, выбор этой пьесы казался мне более чем странным. О какой-такой частной гимназии, о какой-такой плате за обучение можно говорить, когда в нашей стране нет частных гимназий и образование бесплатное? Как далека эта тема и от нас, студентов, и от строителей "трассы мужества"! Прошло всего каких-то 40 лет, и тема оказалась весьма актуальной: в России обучение стало платным, а уровень образования при этом снизился.
В нашей студенческой бригаде Хмельницкий и Васильев показывали пантомиму, делали музыкальные номера, Ефим Кациров - бригадир - очень хорошо пел, кто-то читал стихи... После выступлений нас обычно угощали ужином с водкой или дешёвым вином. В группу была включена одна первокурсница, приятно исполнявшая старинные русские романсы. Однажды после концерта эта романтическая девушка выпила больше, чем нужно, разделась догола и отключилась.
Кто-то смеялся, кто-то был в растерянности, и только Володя Долинский показал себя истинным мужчиной: он легко поднял с пола нехуденькую "обнажённую маху", уложил её в свободную кровать, укрыл суконным одеялом. "Пусть проспится, - сказал он. - Но пить ей больше не дадим". Вообще Долинский, которого трудно назвать ангелом, не раз проявлял себя с благородной стороны, становясь на сторону слабого пола. Был такой эпизод в нашей студенческой жизни.
По жалобе студентки младшего курса Валентины Шендриковой на поведение старосты нашего курса Ефима Кацирова было созвано собрание. В общежитии на Трифоновке низкорослый Кациров воспылал любовной страстью к красавице-студентке и на правах, как говорят в армии, "деда" решил, что ему отказа не будет. Услышав от неё "Нет", он не остановился, стал гоняться за ней по комнатам с уже расстёгнутыми штанами. Так рассказала на собрании Валя. Многие сокурсники Ефима, понимая, что история некрасивая, всё же пытались как-то выгородить его, намекали, что, видимо, Валентина дала повод, что сама спровоцировала нападение. Одна наша студентка сказала, что Валентина зря подняла шум, от которого ей же будет хуже, ибо пострадает её собственная репутация. Долинский так не считал.
Наоборот, у него вроде бы возникли чувства к Шендриковой настолько сильные, что он вскоре женился на ней. Впрочем, сам он признавался, что женился назло своей сокруснице Земфире Цахиловой, которой предлагал руку и сердце. Она была настолько хороша, что на неё многие заглядывались.
Однако у Зифы, как мы её звали, зов крови оказался сильнее. Она вышла замуж за своего земляка-осетина, учёного экономиста Георгия Цаголова. А любвеобильный Владимир Абрамович Долинский, обозлившись на ускользнувшую от него Земфиру Аврамовну Цахилову, скоропалительно женился на Валентине Константиновне Шендриковой. Обе отличались писаной красотой: Зифа - южной, кавказской, а Валя - славянской, русской. Что же касается Кацирова, то его поведение осудили, но оставили на курсе.
...Прилетели мы в Красноярск, а оттуда отправились дальше по пунктам стройки. Выступали в клубах, ночевали в общежитиях. Летняя жара. Злющее комарьё. Спали мы на жёстких койках, занавешенных от комаров марлевой сеткой. Мы расценивали все это, как интересное приключение, старались наблюдать и запоминать, ибо всё могло пригодиться для ролей в будущем. В свободные дни купались в Енисее, лазали по Красноярским столбам. Мне это помогло справиться с депрессией после потери отца.
Нехама Сиротина возвращается на еврейскую сцену
Вернувшись в Москву, я узнал, что мама советовалась с Моисеем Соломоновичем Беленьким, присоединяться ли ей к группе актёров, создавших Еврейский драматический ансамбль при Москонцерте. Беленький резко отрицательно относился к этой идее потому, что постаревшие госетовцы, как они считали, восстанавливают спектакли, поставленные Михоэлсом. Беленький, как атеист, был против "воскрешения из мёртвых". "Без Михоэлса и Зускина не может быть нового ГОСЕТа", говорил он. Зато возникший позднее еврейский театр Юрия Шерлинга "КЕМТ"с мюзиклом "Чёрная уздечка для белой кобылицы" Беленький принял, ибо это было нечто новое, оригинальное, созданное, можно сказать, на пустом месте.
И всё же победило желание Нехамы Сиротиной быть на еврейской сцене и таким образом, хоть на время, вернуть молодость и вернуться к единственной и любимой профессии. Думаю, таким же желанием руководствовались и другие актёры Московского еврейского драматического ансамбля, сокращённо МЕДА. Мама стала играть на родном языке вместе со своими партнёрами ещё по ГОСЕТу Шварцером, Спиваком, Левинзоном, Сорокой, Биник, Коганом, Колиной, Курц, Котляровой, Мейманом, Шапиро... Плюс к актёрам, разрешили взять одного рабочего сцены и одну костюмершу. Э
то была пожилая супружеская пара. Мужа по имени Мейер все звали Майором, потому что он считал себя чуть ли не самым главным, ругал артистов, если они ему мешали ставить декорации. Он был очень добрым человеком, но улыбался редко, говорил очень громко, почти кричал хриплым голосом, и всегда казался сердитым. Зато его жена была тихая, добрая, виновато улыбающаяся и относившаяся к актёрам, как еврейская мама к своим детям. А ещё был в театре постоянный пианист-аккомпаниатор по фамилии, кажется, Голков, Семён Голков. Это уже труппа. Если вначале, когда были только Шварцер, Биник, Коган и Колина, это был концертный ансамбль, показывавший сцены из "Тевье-молочника" в первом отделении, а второе отделение было заполнено чтением стихов, рассказов и песен на идиш, то получив разрешение на расширение актёрского состава, можно было играть "Тевье-молочника" почти полностью, и "Колдунью". Сиротина играла жену Тевье Голду ("Голде-сердце", как её называли).
Образцом для неё оставалась Любовь Иосифовна Ром, игравшая эту роль с Михоэлсом. Смешные сцены Сиротина отыгрывала профессионально, однако в драматических она, как говорят актёры, "купалась". Публика затихала, когда подходила сцена смерти Голды. Дочери оставили дом, ни одна не сумела создать нормальной семьи, сердце матери не может выдержать столько горя и, умирая, Голда-Сиротина срывает платки, которыми от холода укрыта её голова. Каждый раз, срывая платок, она с надрывом произносит имя дочери: Цейтл (платок летит на пол), Годл (ещё один платок), Хавэ (третий платок)... А когда Голда падает, то имя последней дочери произносит затихая, уходя из жизни. Так умирал король Лир у Михоэлса...
У каждой еврейской семьи своя трагедия
Трагедию семьи Тевье актриса Сиротина переживала как трагедию в собственной семье. Её дед по материнской линии Довид Фридкин был ортодоксальным евреем, очень набожным. Да и как могло быть иначе в белорусском местечке, которое считается у любавичских хасидов историческим. А история гласит: "В местечке Поддобрянка под Гомелем в 1878 году (18 нисана 5638 года по еврейскому календарю) родился Леви-Ицхак Шнеерсон, отец последнего Любавичского Ребе Менахема-Менделя Шнеерсона и праправнук третьего Любавичского Ребе «Цемах-Цедека». Имя Леви-Ицхак он получил в память о деде, бывшем раввине Поддобрянки. А когда Леви-Ицхак родился, раввином в Поддобрянке был дядя его матери Йоэль Хайкин, который стал первым учителем мальчика. Леви-Ицхак стал потом легендарной личностью, поскольку помогал в оплате адвокатов, защищавших Менделя Бейлиса от кровавого навета, а при Советской власти восстал против преследования религиозных евреев и был за это сослан в Казахстан, где и умер. О «Деле Бейлиса» написано немало книг.
Мендель Бейлис был приказчиком на кирпичном заводе в Киеве. Его обвинили в том, что он убил христианского мальчика, а его кровь замесил в еврейскую пасхальную мацу. Дело вызвало волну погромов на Украине. Но адвокатам удалось доказать абсурдность обвинения. Бейлиса отпустили, и он уехал в Америку. Я был на его могиле в Нью-Йорке, познакомился с его внуком. Об этом я рассказал в репортаже, который сделал для Радио "Свобода" в 2003 году к 90-летию оправдания Менделя Бейлиса. Вот текст того репортажа.
Ян Рунов: На нью-йоркском кладбище "Гора Кармель" есть скромная могила человека, ставшего легендарным не по своей воле. О ней мало кто знает. К ней не указывают стрелки, сюда не водят экскурсии. Возле этой могилы состоялся наш разговор с внуком Бейлиса Джеем, а также с автором первого перевода книги воспоминаний Менделя Бейлиса на русский язык – Михаилом Мисонжником и редактором книги Людмилой Шаковой. Рассказывает Джей Бейлис:
Джей Бейлис: Мне 50 лет. 10 лет я был владельцем бизнеса. Продал его. Живу на сбережения. И главным делом для себя считаю рассказывать о своем деде, которого считаю очень важной частью русской, еврейской и мировой истории, частью истории иудео-православных отношений. Выступаю на разных научных семинарах. Недавно выступал в Новой Зеландии, затем в Массачусетсе.
Ян Рунов: Сколько всего внуков у Бейлиса?
Джей Бейлис: У моего деда Менделя Бейлиса было пятеро детей: четверо сыновей и одна дочь. У меня есть двоюродная сестра. Ей сейчас 60 лет, но я не разговаривал с ней лет 30 или 40. Остальные прямые наследники Бейлиса умерли. Я единственный, занимающийся историей деда.
Ян Рунов: Джей спешит рассказать как можно больше и сделать как можно больше, чтобы дело Бейлиса не было забыто. Поэтому, когда к нему обратился Михаил Мисонжник - иммигрант из Киева - с просьбой помочь в переводе книги и сборе дополнительных материалов, он с радостью откликнулся. Говорит переводчик Михаил Мисонжник:
Михаил Мисонжник: В нашей семье в Киеве существовала легенда, будто мы – дальние родственники того самого Бейлиса. Приехав в Нью-Йорк, я начал искать родственников, уехавших в Америку в 20-х годах прошлого века. Искал и потомков Бейлиса. Обнаружил книги о процессе Бейлиса, узнал о семье и нашел телефон дочери Менделя Рейчел, или Раи, как она сама себя назвала на русский манер. Когда я нашел ее, ей было 92 года. Мы встретились. Она показала мне книгу отца "История моих страданий", которая была написана в 1925-м году на идиш, а затем в 1926-м переведена на английский. И я попросил у Рейчел разрешения на перевод книги на русский язык.
Ян Рунов: Литературно обработала перевод редактор нью-йоркской газеты "Новое Русское Слово" Людмила Шакова:
Людмила Шакова: Мало того, что это потрясающий документ эпохи, это еще и необыкновенно интересная книга, читается как детективный роман. Что-то я узнавала впервые. Мне пришлось прочитать материалы процесса, речи адвокатов. Речи, в частности, Николая Платоновича Карабчевского, меня потрясли. Много говорится в книге о Короленко, о том, как он приехал после процесса к Бейлису, чтобы поздравить его с оправданием.
Джей Бейлис: 90 лет назад, когда был оправдан мой дед, две вещи были судьбоносными: разоблачение обвинений как в самом факте ритуального убийства, так и в том, что это сделал мой дед. На процессе Мендель Бейлис был признан невиновным. Но еще важнее для всех евреев то, что было доказано: ритуальных убийств не было. Хотя это не помешало ни нацистам, ни сталинистам много лет спустя распространять слухи о ритуальных убийствах. И сегодня антисемитские организации насаждают эти слухи на своих интернет-страницах... На следующую же ночь после оправдательного приговора Мендель Бейлис схватил детей, жену и бежал из России через Австрию и Италию в Палестину.
Ян Рунов: Бейлис много пережил, - говорит Мисонжник, - но он не был обижен на весь русский народ. Бейлис рассказывал, что поп, русский поп после процесса пришел и просил у него прощения от имени русского народа.
На могильной плите надпись на иврите, которую переводит на английский Джей Бейлис: "Обратите внимание на эту могилу. Здесь покоится святой человек, избранный. Жители города Киева сделали его жертвой обвинения в том, что он и его единоверцы взяли кровь христианского ребенка для празднования Пасхи. Этого человека, как сына израилева, подвергали жесточайшим пыткам. Почтите память этой чистой невинной души, вознесенной в рай. Менахем-Мендель Бейлис, сын Тувии, умер 24 Тамуза 5694 года по еврейскому календарю. Да будет вечно благословенна память о нем".
Возвращаюсь к истории семьи Сиротиных. У деда моей матери Довида Фридкина и его жены Фейги было, как у Тевье-молочника и у большинства месточковых евреев, много детей. Довид занимался винделием. Как-то он заболел. Из-за диабета у него началась гангрена стопы и ногу пришлось ампутировать. Но это ещё не самое страшное. У Фридкиных было пять дочерей и один сын, которого звали Хаим-Лейб. Он был грозой местечка. Но и это не самое страшное. На семье будто проклятье лежало. Одну дочь Довида по имени Баше-Риве, когда она была ещё ребенком, укусила бешеная собака. Девочка стала не в себе, упала в колодец и погибла. По еврейскому закону сумасшедшую нельзя было хоронить на еврейском кладбище и её похоронили за оградой, что считалось позором.
Другая дочь, Ите-Малке, как говорится, «пошла по плохому пути»: её заманили в бордель. Да-да, был тогда в Чернигове еврейский бордель. Там она познакомилась с польским клиентом, который полюбил её. Она приняла католичество, назвалась Мария Отта и уехала с любимым в польский город Белосток (Бялысток). У них не было детей, и она просила свою сестру – мою бабушку Стерне-Либе, у которой детей было семеро - отдать хотя бы одного, например, Лейбе (Лёву). А бабушка говорила: «На руке пять пальцев, но разве есть лишний? Если порежешь один палец – вся рука болит». И никого не отдала. Когда советские войска освободили Польшу от германской армии, мамин брат Лёва приехал в Белосток искать свою тетку Ите-Малке – Марию Отта. Нашёл их дом. Когда вошёл, то увидел, что вся квартира в портретах его тёти. Её польский муж рассказал, что она умерла. Ни он, ни она сама никому не открыли, что она еврейка. Только аптекарь рассказал, что она часто заходила к ним в аптеку и прислушивалась, когда здесь говорили на идиш. А если говорили что-то смешное, она, будто понимая, улыбалась...
Третья дочь моего прадеда убежала из своего еврейского дома с русским православным капельмейстером – дирижёром военного оркестра. Он оказался горьким пьяницей, бил жену-еврейку. Она не выдержала, сбежала от мужа обратно к родителям, но еврейские жители местечка забросали вероотступницу, принявшую православие, камнями. Бедняжка любила мужа, не могла жить без него, но и не могла жить с ним. Она повесилась.
После всех этих трагедий Довид Фридкин решил выдать оставшихся двух дочерей за кого угодно, только бы они были евреями. А тут за сёстрами стали ухаживать братья Сиротины – Волька и Гершн, один сапожник, другой извозчик. Пусть оба бедные и безграмотные, пусть гуляки, пусть отцу семейства Довиду Фридкину оба ухажёра были не по душе, но раздумывать некогда. Сыграли свадьбы. Стерне-Либе и Эльке были статные, крупные, черноглазые. А Стерне просто красавица. Обе очень аккуратные, чистюли. Я помню, как бабушка всегда скоблила дощатые полы, как мыла их... Люди говорили, что после её мытья с пола можно было есть. А Волька (бабушка звала его Веле) и Гершн были невысокие, о чистоте не слишком заботились, задиры. Где драка – там они. Но зато антисемитам и погромщикам спуска не давали. Очень крепкими были физически. На погромщиков, в основном пришлых, из ближайших украинских деревень, шли стенка на стенку, вооружившись оглоблями, вилами, лопатами. Я помню, какие крепкие, мускулистые руки были у деда даже в старости.
В начале 20-х годов в районе от Чернигова до Гомеля страх нагоняла банда атамана Ивана Галака (Васильчикова). Когда банда приближалась к местечку, евреи прятались. Но однажды Голак пришёл к моему деду и заказал несколько пар сапог. Дед работал не вставая целые сутки и сшил отличные сапоги. После этого Сиротиных банда не трогала.
У брата моей бабушки Хаим-Лейба был русский друг по фамилии Нестеров. В 1921 году оба занимались модным тогда делом: отбирали имущество у богатых, чтобы отдать бедным. А так как бедными они были сами, то брали прежде всего себе. И оба стали богатыми…
Хаим-Лейб был местечковым Робином Гудом и раньше. До Революции за ним охотилась жандармерия. Однажды его настигли двое жандармов. В драке здоровенный еврей схватил обоих и сшиб их лбами так, что те рухнули, потеряв сознание. Когда Хаим-Лейба все же арестовали, его красавица-жена Сара (из семьи Хайкиных) отправилась к уряднику просить за мужа. Урядник дал понять, что если Сара сделает так, как он хочет, то ее муж выйдет на свободу. Сара ради Хаим-Лейба была готова на все… Хаим-Лейб понял жену и простил ее. Через много лет Сару и их двух дочерей убили немцы, предварительно надругавшись над ними. Сам Хаим-Лейб был в это время на фронте.
История семьи Фридкиных-Сиротиных перекликается с историей семьи Тевье-молочника, не правда ли? Шолом Алейхем брал сюжеты из жизни. Актрисе Нехаме Сиротиной, работая над той или иной ролью, не надо было ничего выдумывать. Чтобы сыграть трагичесскую сцену, достаточно было вспомнить о судьбе своей матери и её сестёр. Но и комического в жизни семьи было достаточно. Мама как-то написала на еврейском языке рассказ "Репетиция" о своей бабушке Фейге. Вот этот рассказ в переводе на русский.
" ...Вы думаете, что артисты бывают только в театре? Нет. Каждый человек – немножко артист. И моя бабушка не была исключением. На старости лет она тоже стала артисткой. Как известно, актёры, прежде чем сыграть спектакль, долго репетируют. Вот и моя бабушка устроила однажды себе репетицию.
В жаркие летние месяцы, когда солнце уже с утра начинало припекать, ставни в домах нашего местечка были плотно закрыты, чтобы воздух в комнатах не перегревался. Но сквозь трещины и зазоры ставен пробивались золотые лучи, игравшие с пылинками в прятки и волшебным светом освещавшие бедное убранство наших «апартаментов».
Едва тётя Элька – младшая дочь бабушки – отправилась на работу (она была колхозницей в еврейском колхозе – существовали когда-то такие – и работала с самого раннего утра), бабушка быстро встала с постели, подошла к комоду, открыла крышку. Достав какой-то аккуратный белый узелок, она развязала его, сбросила с себя ночную сорочку и надела... белый саван. Он давно уже был ею приготовлен и хранился в том узелке, в комоде. Вся в белом, подошла бабушка сначала к одному окну, потом к другому, к третьему, разглядывая себя в тёмных окнах, как в зеркалах, и кружась словно в странном, последнем танце. Так она кружилась довольно долго. Наконец, она легла на пол, будто мёртвая, и застыла со спокойной улыбкой на лице. Как видно, она осталась очень довольна собой и, блаженствуя, долго лежала не шевелясь.
В это время, видимо, что-то позабыв дома, неожиданно вернулась тётя Элька. Открыв дверь, она вдруг увидела лежащее на полу посреди комнаты тело в белом одеянии. В полутьме она не разглядела, кто это был, и страшно испугалась: в её доме лежит какой-то мертвец!
- Вэй из мир! – закричала она нечеловеческим голосом. А потом, как сделал бы любой из нас в подобном случае, она стала звать на помощь свою маму: «Мама! Мамочка! Где ты? Скорей! Кто здесь? Ой! Ой, мама!..»
От страха она не могла двинуться с места. Ноги у неё стали как из ваты, подкосились, она упала на колени и тут только увидела, что перед ней лежала... сама мама! Вот когда тётя Элька разошлась по-настоящему! Она заголосила на всю улицу, обняла тело матери, запричитала, раскачиваясь...
А бабушка – то ли от неожиданности, то ли оттого, что сама сильно испугалась крика дочери – лежала действительно как мёртвая и не могла ни вздохнуть, ни рукой пошевелить.
- Ой, мамочка моя дорогая-а-а! – кричала тётя Элька. – На кого ты нас оставила-а-а! Мы ли тебя не любили-и-и! Сироты мы теперь несчастные-е-е! Что ты с нами сделала! Ой, мамочка наша умерла-а!!
Тётя Элька уже начала рвать на себе волосы, входя в раж, когда бабушка вдруг открыла глаза. Тётя Элька вскочила на ноги и завопила истошным голосом:
- А-а-ай! Ратэвэт мих! Помогите!
- Ша, ша, что ты кричишь? – спокойно сказала бабушка и села. – Ты же видишь – я жива и ещё не умерла. Это я просто... просто сделала репетицию.
Вы можете спросить, откуда я всё это знаю? Очень просто. Я часто ночевала у бабушки. Как раз в ту самую ночь я осталась у неё и спала на печке. А утром, тихонько лёжа под лоскутным одеялом, я с замирающим сердцем наблюдала эту «бабушкину репетицию».
Добавить комментарий