Я ЗНАЛ, КЕМ ХОТЕЛ СТАТЬ
Когда на уроке литературы задавали выучить стихотворение наизусть, то сам процесс заучивания мне давался тяжело. Но уже зная текст стихотворения, я хотел его читать как артист. Тут в дело вступал папа и репетировал со мной. Он учил меня декламировать, раскрашивая чуть не каждое слово. Как-то, собирая макулатуру, то есть старые газеты, журналы и книги, чтобы сдать их в приёмный пункт, я случайно нашел сборничек рассказов Михаила Зощенко, тогда запрещенного. Прочитав «Баню», я сперва ухохотался сам, а потом прочитал ребятам в классе на переменке. Мальчишки просто катались по полу от смеха. Особенно заливался курносый, похожий на актера Пуговкина Олег Бибиков.
Конец 50-х годов в Москве – это было время рождения новой страны. На площади Маяковского у памятника поэта-трибуна собирались толпы молодежи, чтобы послушать разных поэтов, которые тоже чувствовали себя трибунами. Особенно хорошо смотрелся у памятника Женя Евтушенко. Я прорывался сквозь толпу и слушал запоем. Не всё понимал, но впитывал дух вольницы.
В классе самым умным и интересным мальчиком был рабочий паренек Саша Якутин: он умел анализировать историю, читал философские книги, а потом пересказывал их нам. Мы ожидали, что он станет кем-то значительным. Не получилось. По истории и французскому языку был одним из первых Эдгар Едигаров. Через много лет он уехал во Францию и стал там экскурсоводом. Глуповатый и странноватый Толя Клемперт, над которым все посмеивались, после распада СССР превратился в какого-то функционера у зюгановских коммунистов КПРФ. Тихая отличница Оля Пензина стала профессиональным дипломатом. Была в классе девочка по фамилии Рунова. Это у нее я потом позаимствовал фамилию для псевдонима на радио «Свобода», потому что искал фамилию короткую. И короткое имя. Так в 1980-м году появился в антисоветском радио-эфире Ян Рунов.
Школа Нины Адамовны
Нина Адамовна Буйван была прекрасным, творчески одержимым режиссером-педагогом. В работе была вся ее жизнь. Детей у нее не было. Муж, Юлиан Викентьевич, был намного старше ее. Она работала с нами до поздней ночи. Познакомила нас с чтецами-профессионалами Дмитрием Журавлевым, Эммануилом Каминкой, режиссером Поповой-Яхонтовой, водила нас на чтецкие концерты Игоря Ильинского в филармонический зал Библиотеки имени Ленина. Через много лет на этой сцене часто выступал с сольными концертами ее ученик Александр Калягин.
Нина Адамовна сделала с нами эстрадно-сатирический спектакль. Ведущим артистом был Саша Калягин, который здорово подражал Аркадию Райкину. В спектакле что-то играли Лена Камбурова, Таня Назарова, я. Нас с этим спектаклем повезли на выступление в Дубну – полузасекреченный подмосковный городок физиков-ядерщиков. После выступления немного выпили, стали танцевать. Тогда-то у Леши Воскресенского (он работал на киностудии научно-популярных фильмов) завязался роман с Леной Камбуровой. Ей было 19 лет. А Леша играл на пианино Гершвина… А Калягин тогда еще работал санитаром на «Скорой помощи»… Занимаясь у Нины Адамовны, я стал часто выступать на самых знаменитых сценах Москвы: в Колонном и Октябрьском залах Дома Союзов, в Политехническом музее, на той самой сцене, где когда-то читал свои стихи Маяковский, в Концертном зале Консерватории, в Доме Актера, не говоря уже о разных детских конкурсах самодеятельности, в которых я занимал призовые места. Некоторые программки и почетные грамоты я недавно нашел у себя, перебирая старые бумаги. Нина Адамовна очень гордилась нашими успехами, изредка приглашала к себе домой и угощала чаем с печеньем. Со временем кружок художественного слова превратился в Народный Театр Чтеца, с которым я еще долго был связан, где позднее стал режиссёром-педагогом и защитил свой режиссёрский диплом.
Вперед к профессии
В Советском Союзе провели школьную реформу и ввели вместо десятиклассного одиннадцатиклассное образование. Для меня потеря одного года означала не только пустую трату времени, но и прямое попадание в Армию, а это отдаляло поступление в институт. Выход был один: переход в школу рабочей молодежи. Эти школы оставались десятилетками. Папа достал мне справку, что я работаю учеником мастера по ремонту швейных машин, и я поступил в вечернюю школу на Никитской площади, недалеко от дома. Викторина Соломоновна и директор школы Николай Иванович не хотели меня отпускать, беседовали с родителями. Но я точно знал, чего хотел.
В новой школе на перемене все курили. Даже девочки. Училась в нашем классе симпатичная девчонка Зойка Островская, племянница или внучка писателя Николая Островского. Я сдружился Гришей Герштейном. Его мама преподавала у нас русский язык и литературу. Когда нам задали сочинение и предложили на выбор стандартные советские темы, я выбрал единственную для себя возможную – вольную, и просто сочинил в отведенные полтора часа два рассказа. Это был мой первый открытый литературный опыт (раньше я описывал события и детские ощущения в своем дневнике, который никому не показывал). Учительница Герштейн – мой первый читатель и критик – поставила мне высший был, зауважала меня, и тогда я вообще перестал учиться.
Однажды я и Гриша Герштейн – два еврея – решили записаться в секцию бокса в спортивном клубе «Крылья Советов» у метро «Динамо». Записались. После первой тренировки в раздевалке затеяли возню. Я в шутку ударил Гришу и сломал себе руку. Мне наложили гипс. Так окончилась моя спортивная карьера. Боксёр из меня не получился. Может быть, получится актёр?
CТУДИЯ ПРИ ТЕАТРЕ СТАНИСЛАВСКОГО
Поскольку мне было уже ясно, что я хочу стать актером, то, узнав, что в Драматическом театре имени Станиславского начался набор в театральную студию, я пошел туда. В коричневой кожаной курточке, в коричневом берете и в гипсе. Я, шестнадцатилетний, ощущал себя этаким французским подпольщиком-антифашистом. Меня прослушивали актеры театра и руководители студии Александр Борисович Аронов и Лев Яковлевич Елагин. Оба с усами. Я прочитал стихотворение «Терек» Лермонтова, прозу «Вронский на скачках» из «Анны Карениной» Толстого, и басню Крылова «Петух и жемчужное зерно».
- А что с рукой? – спросил Аронов.
- Сломал в драке, в секции бокса.
- Да? – одновременно удивились Аронов и Елагин и с недоверием осмотрели мою щуплую фигуру.
Меня приняли. Студия при театре отличалась тем, что мы не изучали никаких сопутствующих предметов. Мы делали сценические этюды, работали над поэтическим спектаклем в постановке Елагина, но, в основном, как говорится, «варились в собственном соку». Собирались мы в репетиционном зале, который больше был похож на какой-то склад декораций. Вход был со двора. Помещение было темное, без окон, насколько мне помнится. К нам иногда заходили бывшие студийцы, ставшие актерами этого театра: Никищихина, Савченко, Нащёкин, Гребенщиков.
Хорошо помню нескольких студийцев: Лёшу Леви-Питерских, Сашу Кобозева, Женю Стеблова, Яшу Покрасса, Борю Тираспольского, Борю Бурляева, Славу Барскова, Таню Ухарову, Сашу Пашутина…
Борис Бурляев (старший брат Николая Бурляева) был уже кинозвездой: он сыграл главную роль в детском фильме про шпионов «Судьба барабанщика». Саша Кобозев потом тоже снялся в главной роли в фильме «Друг мой Колька». Маленький пухлый Яша Покрасс был известен пока лишь тем, что он – младший сын композитора Дмитрия Яковлевича Покрасса. Женя Стеблов – высокий, нескладный, смешливый, будто всегда готовый подшутить над кем-то. Он забавно копировал главного режиссера театра имени Станиславского Михаила Михаиловича Яншина. Растягивая букву «ша» он говорил: «Когда я был маленький, я был пышечка, потому что очень любил покушать»…
Борис Тираспольский казался мне самым талантливым. Хрипловатым голосом он страстно читал стихи, совершенно не был скован. Когда его заняли в массовке брехтовской пьесы «Трёхгрошовая опера», он там резко выделился, играя больного рожистым воспалением. В обще-студийной композиции по стихотворениям Пушкина он был, на мой взгляд, лучше всех. Хотя Боря Бурляев тоже прекрасно читал стихи, а впоследствии сам стал поэтом. В одном из поздних интервью он рассказал, что у него в студии был мимолётный роман с Таней Ухаровой, которая потом стала женой актёра Георгия Буркова. Пашутин был самым старшим среди нас и самым вроде бы простоватым, ничем не выделявшимся. Тогда вряд ли можно было предсказать, что он станет хорошим, востребованным киноактёром.
Самым интересным для нас было то, что можно было смотреть спектакли этого театра, заходить за кулисы, видеть Урбанского, Леонова, Володю Анисько, Ольгу Бган, Майю Менглет, Сатановского, Никищихину, Гребенщикова… Иногда в театр приходила жена Евгения Урбанского Дзидра Риттенбергс – это была удивительно красивая актёрская пара!
ПЕРВАЯ РОЛЬ НА ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ СЦЕНЕ
Александр Борисович Аронов был актером и очередным штатным режиссером этого театра. Изредка играл в эпизодах. У него был частично парализован лицевой нерв и левая часть лица была неподвижной. Он говорил только правой частью рта. Когда он был студентом театрального факультета ГИТИСа (Государственного института театрального искусства имени Луначарского), во дворе грузовик неожиданно дал задний ход и прижал Сашу Аронова к стене. Частичный паралич – следствие того несчастного случая. Однако физический недостаток не помешал Аронову остаться в искусстве. Просто он ушел в режиссуру. Причем, не только театральную, но и цирковую, а потом ещё и в детскую литературу. Он был очень обаятельным, компанейским, играл на гитаре, пел веселые песенки, сам сочинял, потрясающе рассказывал анекдоты в лицах. Он был крупный, грузный, несколько капризный, любил женщин и нравился им.
В театре Станиславского он ставил для детей пьесу Александра Крона о беспризорниках «Винтовка № 462-116». Одна детская пьеса уже была в репертуаре театра: «Снежная королева». Роль мальчика Кея играл Марк Гейхман, с которым мы не дружили, но были знакомы. Позднее я сыграл в биографии этого актера немаловажную роль, порекомендовав его Владимиру Ефимовичу Шварцеру в его Еврейский драматический ансамбль при Москонцерте. Театру Станиславского нужен был еще один детский спектакль. В советское время многие театры хорошо зарабатывали именно на утренниках, когда билеты закупали целые школы. Александр Борисович Аронов считал меня дисциплинированным, ответственным учеником и в новом спектакле дал мне роль часового. Я должен был ходить на заднем плане с ружьем и охранять склад с боеприпасами. В главных детских ролях были заняты Яша Покрасс и Никита Михалков. Нам было по 15-16 лет. Никита был очень органичен и свободен на сцене. Он походил на кота, который гуляет сам по себе. Будто он всегда чувствовал, что принадлежит к избранному кругу. Ведь он – сын автора «Дяди Степы» и Гимна Советского Союза! Никита отыгрывал роль и убегал. Зато Яша Покрасс был очень общительным парнишкой. Во время репетиции Леонид Сатановский, который играл деревенского солдата, был недоволен мной, потому что я никак не отыгрывал его шутки. А мне режиссер сказал, что я должен с полной серьезностью и ответственностью что-то охранять. Я и охранял. Спектакль благополучно вышел, и я играл в нем целый год. С настоящими актерами! У меня даже было свое место в гримерной! Спасибо Александру Борисовичу. Кстати, о том, что у него есть дочь Людмила всего на два года младше меня, я узнал лишь через несколько лет, когда нас познакомил наш общий приятель Виктор Болотовский.
Со студийцами занимался, в основном, Елагин. А Аронов приводил иногда своих друзей. Так к нам пришел Булат Окуджава. Его попросили спеть. Он ответил, что не поет, а напевает свои стихи. Ему дали стул, он поставил на стул ногу, на нее – гитару, и так, пригнувшись, стал петь «Синий троллейбус», «Шарик улетел», «А ну, швейцары, отворите двери», «За что же Ваньку-то Морозова»… Песни были совсем не советские, ироничные, грустноватые. Мы чувствовали себя соучастниками Окуджавы. Ветры протеста охватили артистическую Москву. В театре Станиславского кинорежиссер Семён Исаевич Туманов (Цейтлин) поставил «Трехгрошёвую оперу» Брехта. Антифашист, коммунист Бертольд Брехт зазвучал тогда как антикоммунист. Его пьесы были пьесами протеста. И народ почувствовал, что «Трёхгрошёвая» – против советской власти, против закрепощения духа. Зрители повалили в театр. Тем более, что в спектакле потрясающе играли актеры. В роли Мэкки-Ножа блистал Владимир Анисько. Неподражаем был Евгений Леонов. Потом многие забыли, что в Москве до любимовского «Доброго человека из Сезуана» была «Трехгрошёвая» Туманова.
Добавить комментарий