«Окно в Америку» Ирины Чайковской

Живущая в пригороде Вашингтона русская писательница рассказывает о своей новой книге и о том, как сохранить российское культурное наследие в США

«Окно в Америку» – так называется новая книга писательницы, живущей в пригороде Вашингтона, главного редактора американского русскоязычного литературно-художественного журнала «Чайка» Ирины Чайковской. В книге собраны написанные автором материалы (статьи, очерки, рецензии, интервью) как о хорошо известных «русских американцах» (Иосиф Бродский и Лев Лосев), так и о людях, мало известных современному читателю, таких, например, как Валентина Синкевич или Михаил Богуславский. Всех их автор называет «стражами русской культуры» в Америке. О том, как писалась книга, и почему ее герои заслуживают долгой памяти, причем не только на американской земле, Ирина Чайковская рассказала в беседе с корреспондентом Русской службы «Голоса Америки».

Вадим Массальcкий: Как родилась эта книга, и сколько лет она писалась?

Ирина Чайковская: Я бы сказала, что книга не писалась, а создавалась. И создавалась по ходу самой жизни. Двадцать лет я в Америке. Так получилось, что в самом первом городе, где мы с мужем оказались, мы сблизились с семьей музыканта Михаила Богуславского. И так вышло, что первое интервью, которое вошло в эту книгу, – это было интервью с Михаилом Яковлевичем Богуславским, альтистом, профессором. Он работал в местной консерватории, а в СССР был одним из создателей первого в стране Московского камерного оркестра. И это стало началом книги.

 Я человек, преданный русской культуре, пишу по-русски, читаю по-русски. Надо сказать, что в Америке не чинят препятствий для развития всех национальных культур. И русской, и китайской, и латиноамериканской. Пожалуйста, делай это. У нас есть школы, есть возможность издавать журналы. В США много больших русскоязычных общин. И вот когда позднее мы с мужем переехали в Бостон, то, естественно, сблизились с той русскоязычной общиной, которая там жила и процветала. И там я нашла многих своих героев.

В.М.: Кто из них произвел на вас самое сильное впечатление?

И.Ч.: Первая большая глава моего «Окна в Америку» называется «Стражи русской культуры». Это люди, которые создавали здесь пласт русской культуры. В Бостоне таким человеком был, конечно, Наум Моисеевич Коржавин. В Бостоне мы каждое воскресенье ездили к нему и к Любови Семеновне, его супруге. Это был необыкновенный человек. Мудрец, у которого я брала много интервью, о котором я много писала: о его стихах, о его прозе. Один из очерков о нем у меня начинается с платоновского определения Сократа, что он внешне был не очень красив. То же самое можно было бы сказать о Коржавине в старости. Но внутри – сокровище, внутри помещается Бог.

Коржавин – это был человек, который все освещал вокруг себя, и я благодарна судьбе, что она дала мне возможность быть рядом какое-те время с этой чудесной парой: Наумом Моисеевичем и Любовью Семеновной. Я слушала и мне хотелось удивительную коржавинскую мудрость впитать. И первое мое впечатление от встречи с ним было очень сильным.

И.Ч.: Надо сказать, что Коржавин, хотя и следил за нашими русскоязычными зарубежными журналами, не считал, что русская культура в Америке имеет какой-то смысл. Он говорил, что смысл имеет только то, что находится там, в России. И вообще все его мысли и устремления были там. Это был удивительный человек, который здесь, в Америке, в общем-то, не состоялся. Он ничего даже и не делал, чтобы состояться. Хотя его приглашали где-то читать лекции. И он их читал. Но укорениться он нигде не мог и не хотел. А ведь он приехал в Америку совсем не старым. Примерно лет сорок пять ему было.

В.М.: Пожалуй, Коржавин в своем отношении к развитию русской культуры в Америке не одинок. Есть немало людей, которые и сегодня считают, что у русскоязычных журналов, книг, театров нет здесь никаких шансов на выживание.

И.Ч.: Нет, я так не считаю. Во-первых, Господь знает, что там будет в будущем. Когда мне было лет сорок, я не представляла, что я буду жить за границей, что окажусь сначала в Италии, а потом в Америке. Но жизнь так сложилась.

Понимаете, русские люди, оказавшиеся в Америке, хотят говорить по-русски. Они хотят смотреть спектакли на русском языке, читать по-русски, писать по-русски. И потом, далеко не всякий русский автор захочет и сможет сразу писать по-английски. И не всякому это понравится. Могу в пример даже себя привести.

Вот в Бостоне есть замечательный режиссер, актриса Лиля Левитина. Я о ней тоже пишу в своей книге. Очерк о ней называется «Жизнь, отдай обещанное!».

Так вот, у нее тоже похожий, в чем-то, может быть, коржавинский взгляд на русское искусство в Америке. Она мне говорила, что вот я буду делать американский театр на английском языке, потому что русский театр в Америке никому не нужен. Имеется в виду, конечно, не русский театр вообще, а местные спектакли на русском языке. Но, по моему наблюдению, даже ее спектакли, поставленные с англоязычными актерами на бостонской сцене, даже эти спектакли посещались в основном русскоязычной публикой, было много молодежи. Мы с ней много спорили на эту тему. В книге есть эти споры.

С Коржавиным мы тоже «спорили по-страшному» на эту тему (об умирающей русской культуре в США). Наума Моисеевича я воспринимала как учителя. Я прислушивалась к его доводам, но все-таки осталась при своем мнении, иначе бы эта книга просто не сложилась.

В.М.: Ирина, а какие-то коржавинские строки вы могли бы прочесть сейчас?

И.Ч.: Не знаю, насколько хорошо я читаю стихи, но попробую. Это то, что можно назвать кредо Наума Коржавина. Начальной строкой я и назвала свой очерк «Тяжесть на смертных плечах».

В.М.: Скажите, а он, Коржавин, был верующим человеком?

И.Ч.: Да. Уже в зрелые годы он стал православным, при том, что он еврей и еврейству своему он не изменял, но ему очень важно было слиться с русским народом, с российским самосознанием. Он очень это любил, знал и понимал.

В.М.: Ирина, я понимаю, что вам дорог каждый ваш герой. Но вот о ком, из тех, кого вы хорошо знали лично, вы могли бы еще рассказать?

И.Ч.: В книге много очень дорогих моему сердцу людей. Это, например, поэтесса Валентина Алексеевна Синкевич. В моем сборнике три материала об этой прекрасной поэтессе, жившей в Филадельфии. Двенадцать лет мы дружили, дружили заочно. Я ведь лично никогда не видела ее. Она даже противилась, чтобы мы с мужем приехали. Она была необыкновенной красоты женщина. Но уже в старости не хотела, чтобы ее видели. Но разговаривали мы с ней практически каждый день.

Первый мой очерк к ее 90-летию она еще застала, известно, что часто пишут уже после ухода человека. Я старалась писать при ее жизни. Жизни очень непростой.

Валентина Синкевич принадлежала ко второй волне эмиграции. Это те, кого в России чаще всего называли предателями, изменниками. Это те, кто в ходе войны оказался за границей, на территории Германии. И судьбы у них у всех были непростые. Они часто меняли имена, чтобы их не узнавали. Они разными путями оказывались за рубежом. Кстати, Сергей Львович Голлербах, нью-йоркский художник, о котором я тоже написала в своей новой книге, человек такой же трудной судьбы.

Валентину Алексеевну Синкевич увезли во время войны с Украины на работы в Германию, а потом, после войны, волею судеб она оказалась в Америке. И потому ее произведениям трудно было попасть в Россию. У Синкевич неожиданная поэтическая традиция. Необычное стихосложение. Не обычная силлаботоника, рифма тоже необычная. Многие рецензенты пишут, что она переняла эту систему у американских поэтов. Но она начала писать еще в детстве, на Украине. Мне поэтому кажется, корни ее поэзии украинские, они уходят, в тот же раешник (одна из форм древнего тонического речитативного стихосложения, имеющего фольклорную основу – прим. В.М.)

Вот строчки из ее стихотворения «Портрет», которые я привожу в своем очерке о Валентине Алексеевне.

И.Ч.: Еще надо назвать одно имя – это Никлас Бурлак. Это удивительный человек – американский доброволец в Красной Армии во времена Великой Отечественной войны. Он прошел от Курска до Берлина. Когда-то в детстве я читала приключенческий роман Луи Буссенара «Капитан Сорви-голова», так вот для меня Никлас Бурлак – это такой же герой. Он сам написал книгу на английском языке «Love and War» («Любовь и война»). Дело в том, что молодым парнем он был влюблен в медсестру, погибшую на войне...

Книгу Бурлака я читала еще в рукописи. И когда я ее читала по-английски, у меня было ощущение, что читаю на русском. Там были русские интонации, русские имена, русские словечки.

Никлас – необыкновенный человек, судьба невероятная, приключения невероятные. И все правда. Он был пишущий человек, был режиссером, актером, еще в СССР. По отцу он украинец. Отец был участником восстания на броненосце «Потемкин». Бежал через российско-румынскую границу. Потом попал в Америку. Позже, в 1930-х годах, в числе американских специалистов его отец вместе с семьей приехал в СССР.

Я могу еще долго перечислять всех любимых героев своей книги. Это Илья Басс, Татьяна Белогорская, Евсей Цейтлин, Игорь Михалевич-Каплан, Соломон Волков, Иосиф Богуславский, Лев Бердников, Марина Хазанова, Нина Бейлина, Нина Зарецкая.

Всего в книге 37 героев. Далеко не все имена поместились в этот сборник. Остались еще видеоверсии интервью, которые не расшифрованы.

В.М.: Кто последний герой в вашей книге?

И.Ч.: Мой последний герой, конечно, не по значению, а последний в оглавлении - Борис Михайлович Казинец. Это человек, которого я уже не один год наблюдаю лично. Это народный артист Грузии, замечательный актер театра. Он приехал в США в начале 1990-х, но своей театральной судьбе не изменил. Он создал здесь Театр русской классики. Он уже 70 лет на сцене. В октябре мы готовимся отметить 90-летие ветерана нашей сцены. К своему нынешнему юбилею Борис Михайлович сделал новый моноспектакль, на основе пушкинского «Графа Нулина» и лермонтовской «Тамбовской казначейши». Это такой заочный поэтический поединок двух русских классиков. К сожалению, пандемия не дает пока возможности сделать премьеру. Но уже есть видеоверсия – фильм-спектакль. И я надеюсь, скоро мы его увидим.

В.М.: Скажите, а как вам удалось издать вашу книгу сейчас, во время пандемии?

И.Ч.: Книга 10 лет пролежала в одном издательстве. Хорошем издательстве. Не знаю, может, там чего-то испугались, может названия «Америка»? Я думала, что книга уже никогда не будет издана. Но я добавляла в нее все новые истории. В итоге получилось 511 страниц. И я очень благодарна издательству «Академический проект» (Москва), которое напечатало мой сборник, с хорошей обложкой, с фотографиями всех героев. Книга уже побывала на двух книжных ярмарках в Москве, прошедших, несмотря на пандемию. Плюс в электронном виде книгу можно будет приобрести.

В.М.: Ваше «Окно в Америку» – это все-таки окно в прошлое?

И.Ч.: Я думаю, что здесь и история, и память, и прошлое. И современность, конечно. Потому что эти люди живут среди нас. Следующий сборник, если он выйдет, будет больше посвящен детской, юношеской теме. Рассказам о русских учителях, о русскоязычных детских театральных студиях, которых у нас в Америке, много, которые каждый год организуют театральный фестиваль здесь, в Вашингтоне. Это будет еще одно «Окно в Америку», только уже в будущую.

И когда вы мне задаете вопрос о будущем русской культуры в Америке, я как раз гляжу вот в эту сторону. Мы не знаем, что там произойдет дальше. Будет ли новая волна русскоязычной эмиграции? А может будет какая-то конвергенция культур? Но то, что русская культура на американской почве прорастила какие-то зерна и дала какие-то всходы, это и без микроскопа видно. Мы должны собирать и сохранять это по крупицам, чтобы люди знали, помнили. И не только здесь, но и в России. Очень многие в России сегодня так «замордованы» пропагандой, что они не только не видят, что происходит в Америке, но и не видят, что реально происходит у них дома. Поэтому эта книга, надеюсь, поможет им лучше понять свою собственную страну – Россию.

-----------

Оригинал: Голос Америки