Смех Чингисхана

В тот зимний вечер, когда мой господин, купец Рахматулло, и его приятель, купец по имени Дилмурод, пили чай, на улице дул сильный пронзительный ветер.

-Такой ветер степняки называют «дыханием Чингисхана» (1), - заметил Дилмурод, чуть поёжившись. – Говорят также, будто бы такой же ледяной ветер дул в кипчакских степях, когда в Отраре умирал амир Тимур. Поговаривали ещё, - понизил голос собеседник моего господина, - поговаривали, что это владыка Чингис призвал к себе господина счастливых обстоятельств… И ещё ходят слухи, будто, когда дует такой ледяной ветер, за чьей-нибудь душой обязательно явится ангел смерти Азраил…

- Ну, душа Тимура, так или иначе, не должна была уйти от той расплаты, что назначил ей Всевышний, - с горечью усмехнулся тут купец Рахматулло. – Да и учитель Чингис спешил призвать к себе своего способного ученика, прежде чем тот превзошёл бы наставника еще более в отрубании голов и сожжении городов. У нас в Благородной Бухаре царит сегодня мир, хвала Аллаху! И поэтому давайте сегодня последуем совету несравненного бека Алишера! – весело добавил мой господин и озорно продекламировал строки Навои:

 Есть у нас обычай зимний – в белом доме пить вино.

 Благостны зимы законы, к нам пришла с добром зима (2).

-Хорошо, что тебя, брат, сейчас не слышит Садруддин-ака, наш самый воинственный мударрис, что читает проповеди в медресе, в том самом, что основал Улугбек-мирза. – рассмеялся в ответ Дилмурод. – Уж он бы обрушил на тебя с минбара (3) все громы небесные! 

 Тут, будто в подтверждение слов нашего почтенного гостя, раздался громкий стук в ворота.

- Кому это не сидится дома в такую погоду! – подивился Дилмурод и вновь потянулся за чайной пиалой, стараясь сохранять беззаботный вид.

Настойчивый стук тем временем не прекращался. И сквозь порывы ветра можно было различить женский голос:

- Впустите меня, пожалуйста! Не оставляйте меня на улице! Прошу именем Всевышнего - впустите меня!

 Купец Рахматулло немедленно позвал Саида, нашего садовника, и повелел тому привести к нам ту, что ищет помощи в столь поздний час. Саид бросился исполнять повеление господина. Вскоре он вернулся вместе с продрогшей девушкой.

- Кто ты? – спросил у неё мой господин. – И от кого ищешь защиты в столь поздний час?

- Да это рабыня-уруситка, - бросил презрительно Дилмурод, оглядев девушку с головы до ног быстрым взглядом. – Служанка того самого мударриса Садруддина, да не знает душа его покоя в День Суда! Не связывался бы ты, брат, с этим святошей! А если ты решил вместо шёлка теперь торговать живым товаром, то могу сбагрить тебе своих караванщиков, что не так давно вернулись из Хиндустана. Сейчас зима, а они там летом так обгорели на солнце, что их до сих пор не отличишь от зинджей (4)! – пошутил он.

- Думаю каждый, кто служит тебе, рано или поздно превратится в зинджа, брат! – ответил елейным тоном купец Рахматулло, поглаживая бороду, в которой пряталась усмешка.

- Ну, я пойду, брат, - заторопился тут Дильмурод. – Мне лишние хлопоты ни к чему. Не имею привычки становиться между рабой и её господином, - добавил он холодно. – К тому же полагаю, что скоро здесь будет целая толпа бородатых книгочеев и они разнесут твой дом не хуже, чем тумены самого Чингиса!

- Ступай, брат! – охотно распрощался с ним мой господин. – Я тебя не держу...

 Когда Дильмурод наконец-то удалился, купец Рахматулло, вновь обернулся к девушке.

 – Ты и в самом деле рабыня? – спросил он строго. – И ищешь у меня спасения от своего господина?

- Меня зовут Джамиля, - произнесла в ответ та. – Вернее, так меня прозвали здесь, - продолжила беглянка, и тут голос её дрогнул. – А какое назорейское (5) имя мне дали родители… этого я не помню. Когда я была маленькой девочкой, на деревню, где я жила, напали ордынцы. Они убили моих родителей, сожгли мой дом! А меня угнали с собой, притащили на аркане в Булгар-и-Джадид (6), а оттуда продали в рабство сперва в город Шаш, а потом в Самарканд, где меня купил этот учёный человек. Мы с ним много скитались по всему Мавераннахру, пока наконец не осели здесь и он стал читать проповеди в вашем медресе… Ваш город красив, но мне всё равно тоскливо здесь...

 - И потому ты решила сбежать, когда тебе опротивела неволя? – изумился купец. – Или почтенный мударрис чем-либо обидел тебя?

- Нет, я готова была терпеть неволю, тем паче, что меня должны были скоро выкупить, - возразила Джамиля и закончила, будто выдохнула: - Я убежала, потому что я была уверена – меня обязательно обвинят в убийстве… в убийстве человека, имени коего я даже не знаю… - закончила она тише надтреснутым голосом.

- В убийстве? – переспросил бесстрастно купец Рахматулло. – Расскажи поподробнее, дитя моё… не утавивай ничего.

 - Сегодня утром в дом к господину постучался один человек. Сказал, что он купец из Хаджи-Тархани и что торговые дела привели его в Бурсу, где в мечети служит имамом друг моего почтенного господина. Тот был рад вестям от друга, которого не видел много лет, с интересом прочёл письмо и усадил гостя за дастархан. Гость сразу не понравился мне. Когда он и мой почтенный хозяин закончили есть плов и принялись пить чай, я прислуживала за столом и нечаянно уронила пиалу. Гость не показал вида, что он зол и лишь промолвил отстранённо, что на его родине в Золотой Орде, нерадивых служанок наказывают – сажают в мешок и бросают в реку Итиль. Он ещё добавил многозначительно, что так поступают не только со служанками и взглянул на меня так свирепо, что даже мой достопочтенный хозяин побледнел.

- Гость был из Орды? – встрепенулся купец Рахматулло. – Стало быть, он соплеменник тех, кто похитил тебя и убил твоих родителей? Разве ты не хотела отомстить ему? – спросил он недоверчиво.

- Что же мстить? – тихо произнесла в ответ Джамиля. – Я не помню своих родителей. Тех людей, что убили их и продали меня, давно нет на свете. А я недавно на рынке познакомилась с юношей, которого тоже когда-то угнали в рабство из наших уруситских земель. Он выучил арабский и чагатайский, а теперь служит писцом-мирзой у пожилого улема. Улем выпустил его на свободу, но платит мало, вот этот юноша и подрабатывает тем, что пишет на рынке прошения в диван великого визиря от имени неграмотных дехкан. Он дал мне слово, что выкупит меня, и теперь собирает деньги. Дехкане, от имени которых он пишет прошения великому хану и визирю, а также прихожане мечети в его гузаре, пришли ему на помощь в этом деле, угодном Аллаху, и денег осталось собрать совсем немного. Ведь проживает сей юноша возле мечети Турки-Джанди, где покоится прах имама Абу Ахмада Джанди, (7) и народ там добр и богомолен, - закончила невольница свой рассказ словно пытаясь уверить купца, что у неё немало друзей среди добрых мусульман. – Зачем же мне убегать, когда я в скором времени могла бы получить свободу за выкуп?! А теперь меня схватят и побьют камнями, - запричитала она, едва сдерживая слёзы. – Я покинула стены, ставшие мне почти родными, и побежала в ваш дом, потому что мне сказали, что вы – человек справедливый и никто не уходит из стен вашего жилища с горечью в сердце. Мне рассказывали, что вы вызволили из тюрьмы китайца, которому должны были отрубить голову согласно повелению великого хана! И ещё мне говорили, будто бы по наущению великого визиря улемы хотели приговорить к смерти двенадцать знатных яхуди, но вы отвели смерть от их голов! Неужели вы не поможете бедной невольнице?

- Да, - сдержанно кивнул в ответ мой господин. – Иногда людям угрожает гибель, но она минует их по воле Аллаха! Есть ли в том моя скромная заслуга, о том судить не мне… Всё же, я попытаюсь помочь тебе, красавица, - заверил он девушку. – Но только ежели ты расскажешь мне без утайки обо всём, что видела и слышала в доме твоего господина сегодня вечером, не обойдя никакую мелочь. Ибо у нас нет свидетелей, говорящих в твою защиту, кроме тебя самой.

С этими словами купец бросил на Джамилю долгий испытующий взгляд и спросил, немного помолчав:

- Итак, как же произошло убийство?

- Как я уже вам поведала, господин, -принялась рассказывать служанка, – гость и мой господин плотно поужинали и выпили чаю. Потом мой господин предложил гостю ночлег – обычно мы ложимся спать очень рано, - пояснила девушка. – Мой господин всегда поднимается рано, ревностно совершает утреннюю молитву, а затем отправляется к своим ученикам читать им проповеди. Не стал исключением и сегодняшний день. Гость не стал возражать и охотно удалился в приготовленную для него комнату. Я тоже ушла в свою половину и не заметила, как прикорнула, утомлённая хлопотами этого необычного дня. Спала я без сновидений и не слышала во сне ничего подозрительного до тех пор, пока меня не разбудили крики, топот ног и свет факелов. Только я поднялась с крышки сундука, служившего мне ложем, как ко мне ворвался мой господин. Клянусь Всевышним, я никогда прежде не видела его в таком гневе! Он вскричал: «Взгляни, что ты наделала, назорейское отродье! Мой гость из орды лежит в своей спальне, заколотый твоим гребнем для волос! Ты изо всей силы воткнула гребень в глаз моему гостю, а затем спокойно улеглась спать! Ах ты, дрянь!»

Едва он произнёс эти горькие и обидные для меня слова, как дюжий садовник потащил меня в комнату, приготовленную для гостя. Там лежал этот ордынец, из глаза его торчал гребень. Он был мёртв, мертв! – вскричала Джамиля. – Но гребень, которым его убили не был моим! Мой всегда был со мной, и я не теряла его! – заверила она.

- Ты хочешь сказать, что убийца взял похожий гребень, воткнул его в глаз спящему ордынцу, чтобы свалить его смерть на твою голову? – прервал её рассказ купец Рахматулло.

- Да, мой господин, - уверенно кивнула в ответ девушка.

- Но откуда убийца мог знать, как выглядит твой гребень? – спросил тут мой господин тихо, будто бы не у Джамили, а у себя самого. – Скажи, кто купил тебе этот гребень? – поинтересовался он уже громче.

- Я сама, - ответила служанка. – Господин обычно был добр со мной и давал мне немного денег. Вот я накопила немного и приобрела гребень на рынке, куда старый учёный отправлял меня за покупками.

- Вот как, - задумчиво погладил бороду купец. – Что же, продолжай…

- А что ещё я могла бы сказать? – заговорила тут быстро Джамиля. – Всевышний, когда я вспомнила о гребне, дал мне ясный знак, что я – невиновна! Когда я выкрикнула об этом, мне, разумеется, никто не поверил! Тогда я вырвалась из рук садовника, выскочила в сад и бросилась бежать! Поначалу я бежала, не разбирая дороги, но потом вспомнила о вашем доме, спросила туда дорогу нищего дервиша, собиравшего подаяние. И вот я пришла к вам, ибо молва утверждает, будто вы – человек мудрый и справедливый…

- Так, так, - произнёс в ответ купец Рахматулло. – Об этом мы уже слышали. Расскажи мне лучше о госте, в смерти которого тебя обвиняют. Как он выглядел? Стар он был или молод? Было ли у него с собой что-нибудь необычное? – засыпал он вопросами служанку.

- На вид он был моложе моего господина, но ненамного, - отвечала Джамиля. – По его виду можно было предположить, что он много где побывал и много чего повидал на своём веку.

- Ступал по многим караванным тропам, - заметил купец Рахматулло.

- Верно, - подхватила служанка. – А в остальном он выглядел как обычный ордынец вашей веры… ну, то есть я хотела сказать, как человек правой веры… 

 Джамиля ненадолго запнулась, но, не встретив осуждения в глазах моего господина, бодро продолжила: 

- Одет он был в тюрбан, халат, шаровары… ещё у него был дорогой пояс, а на поясе длинный нож с костяной рукоятью, заключённый в ножны, - припоминала служанка мударриса. – Лицо у него тоже было самое обыкновенное... висячие усы, редкая клочковатая борода… Только глаза… Вроде бы тоже обычные… Но я помню, когда меня в детстве угнали ордынцы и продали в Булгар-и-Джажид. Тогда они гнали нас по голой степи, и, когда среди песков встречались солёные озёра, напиться из них было невозможно. Они лишь напрасно привлекали нас, измождённых пленников. Вот такие и у него были глаза. Казалось бы, добрые и спокойные, но где-то в них прячется злое безумие. Да, злое безумие я видела в глазах этого ордынца из Хаджи-Тархани, когда он говорил, как у них принято наказывать нерадивых служанок! – вдруг выкрикнула Джамиля.

- А ещё это ордынец, да упокоит его душу Аллах, говорил что-нибудь необычное? – спросил купец Рахматулло.

- Вы знаете, почтенный, - призналась служанка, – я была занята тем, что прислуживала за столом и слышала только обрывки его разговора с хозяином. Но сейчас, после его таинственной смерти, мне все слова этого незнакомца кажутся странными. Он много говорил о своём родном городе - о Хаджи-Тархани…

- Ну уж, - тут мой господин не удержался и перебил невольницу. – Тут уж, на мой взгляд, нет ничего необычного…

- Да что про неё говорить, про эту Хаджи-Тархань! – не удержалась от ехидного смешка Джамиля. – Я, конечно, понимаю во времена великих ханов Золотой Орды это был богатый и знаменитый город. Но сейчас, после того как амир Тимур подверг его небывалому разграблению, это просто жалкий городишко! И не более! Но нет! Он говорил, какой это славный город и что он бы основан каким-то человеком, коего басур…

то есть мусульмане почитают за святого!

 - Гость говорил правду, - заметил тут мой господин. - Я тоже слышал, что хан разрешил поселиться в тех краях уважаемому человеку, вернувшемуся из Мекки. И постепенно вокруг дома хаджи стали селиться другие люди. Об этот писал купец из Танжера ибн Баттута в своей книге «Подарок наблюдающим диковинки городов и чудеса путешествий» Вот так и возник город Хаджи-Тархань. Извини, что я перебиваю тебя… продолжай…

 -И, вы знаете, уважаемый, - рассказывала дальше беглянка, - он таким елейным голосом говорил и так пристально глядел на моего господина, будто хотел произнести: сейчас в Хаджи-Тархани таких святых людей не найти! И не только в Хаджи-Тархани! Потом он ещё долго рассказывал, что люд в Хаджи-Тархани живёт за счёт торговли солью. И ещё произнёс, мол, соль горька, но помогает надолго сохранить мясо и рыбу пригодными в пищу. Так и воспоминания, мол, пропитанные горечью слёз, сохраняются дольше в людской памяти!

 И ещё он долго рассказывал, как у них в Хаджи-Тархани вялят рыбу. Какой мерзкий запах царит в городе, пропахшем сушёной рыбой. И когда он говорил об этом, глаза его снова затягивались безумной поволокой… Кроме того, он поведал моему хозяину, каких огромных рыб иногда ловят местные рыбаки в реке Итиль. И вспомнил историю, как в древние времена одному правителю предрекли, что его перстень принесёт несчастье. И тогда правитель бросил перстень в море, но кольцо вернулось к нему, когда слуги для правителя поймали огромную рыбу и нашли в её брюхе тот самый злосчастный перстень… 

- Ты многое запомнила, дитя моё, - похвалил Джамилю купец Рахматулло. – Уверяю, нам это поможет доказать твою невиновность. А скажи, пожалуйста, были ли у ордынца какие-нибудь необычные амулеты с собой?

- Да, - подтвердила девушка. – Он носил на шее, будто бы половину диска. Она напоминала половину сломанной круглой пайцзы. Эта половина была испещрена басурм… ну, то есть арабскими надписями, а на обратной её стороне изображена женщина, но фигура была так истёрта… (8)

- Какой странный амулет! – поразился я, хранивший доселе молчания, как и подобает, впрочем, разумному слуге. – Я думал, только мы, почитатели халифа Али, иногда разрешаем себе изображать фигуры людей или животных…

- Ступай в женскую половину моего дома, - обратился к Джамиле купец Рахматулло. –И отдохни. Служанка моей жены проводит тебя. Не сомневаюсь, моя супруга окружит тебя любовью и заботой А мы обсудим, чем бы мы могли помочь тебе…

- Я вспомнила кое-что ещё! – вскричала вдруг Джамиля. – Перед тем как уйти спать гость заявил своему господину… Не знаю, может быть, он захмелел… может быть, они пили что-то покрепче чая… Но он сказал: «Брось, мударрис, свой минбар! Ведь в мире нет ничего выше и чище любви. Верно сказал поэт: «Любовь – михраб в мечети мироздания!» С этими словами он и отправился спать… 

- У тебя замечательная память! Ты очень помогла мне, - поблагодарил служанку купец. – А теперь ступай отодохни. В моём доме ты в полной безопасности!

Когда девушка удалилась в женские покои нашего дома, мой господин уже не мог более скрывать своё волнение:

- Вызволить девушку будет непросто… По закону господин является властелином жизни и смерти раба! Если он потребует Джамилю обратно, даже моё доброе знакомство с визирем Азиз-беком, едва ли поможет ее защитить…

- Но вы же верите, что она не виновна! – вскричал тут я, тоже будучи не в силах сохранять спокойствие. – Я абсолютно уверен, что ей нельзя возвращаться в этот дом!

- Согласен с тобой, мой мальчик! – одобрительно покачал головой купец Рахматулло. – Но я убеждён, мударрис Садруддин не станет требовать свою рабу обратно… 

 Не успел я спросить, почему, собственно, мой господин так убеждён в этом, как в наши ворота снова постучали. 

Вскоре Саид привел нам мальчика лет двенадцати с письмом

- Письмо от почтенного мударриса Садруддина уважаемому купцу по имени Рахматулло! – громко провозгласил мальчик.

 Купец поблагодарил гонца, сунул ему серебряную монетку и сказал мальчику:

 - Постой, не уходи! Может быть, ты мне ещё понадобишься.

Затем Рахматулло развернул свиток и принялся читать письмо вслух. Вот что поведал нам свиток письма: «Во Имя Аллаха Всемилостивейшего и милосердного! Мир тебе, почтенный купец Рахматулло! Да пребудет в мире твоё жилище и живут в радости все твои домочадцы! Дошло до меня, что в твоём доме пребывает моя служанка именем Джамиля. Слёзно прошу тебя вернуть сию девицу в мой дом. Ибо она больна и одержима джинном. Сей джинн вселился в неё в ту пору, когда её угнали ордынцы из её родных уруситских земель. Он является ей в образе ордынца и мучит её. Ежели она будет говорить, что бежит от ордынца, либо же убила его, либо же иное какое неботребство ты услышишь из её уст, то заклинаю именем Всевышнего не верь ей, почтенный брат мой! Впрочем, девица сия умна, прилежна и хорошо говорит по-чагатайски, знает также и персидский, и кипчакское наречие, а также твёрдо воспитана в мусульманской вере. Ежели ты хочешь оставить её себе, то тогда заплати мне выкуп за сию служанку в размере трёхсот серебряных таньга. Только, брат, деньги нужны мне срочно и сегодня. Можешь передать их с тем мальчиком, что принёс письмо. Да почиет на тебе и на всех домашних твоих милосердие Аллаха!»

- Какое странное письмо! – изумился я. – Ордынец был только призраком, что являлся служанке! Может быть, Джамиля действительно выдумала всё это? И всё же так слёзно описывать горькую судьбу девушки и тут же перечислять ее достоинства, подобно тому как бедуин перечисляет достоинства своей верблюдицы, и заламывать цену в триста таньга, требуя деньги немедленно?! И как Садруддин так быстро узнал, что Джамиля у вас?

- Разве ты не слышал, Мамед? – усмехнулся купец Рахматулло. – Утренний призыв муэдзина уже прозвучал. Уже открылся базар и наверняка люди на базаре и подсказали мударрису, где искать беглянку. Люди на базаре в Бухаре всё знают…

- Господин, - не удержался я и перебил своего доброго хозяина, – так вы собираетесь отдавать ему деньги?

-Я бы охотно отдал ему деньги, - всё тем же насмешливым тоном ответил купец Рахматулло, – но боюсь они больше не понадобятся почтенному мударрису! Впрочем, поспешим, мой мальчик, может быть, мы ещё успеем…

- Куда поспешим? – удивился я

- К мударрису Садруддину домой, разумеется, - промолвил в ответ купец Рахматулло. – Может быть, мы ещё застанем мударриса в живых! А по дороге я расскажу тебе одну занимательную историю, которая началась много лет назад в Хааджи-Тархани… Покажешь нам дорогу к дому почтенного Садруддина? – обратился купец Рахматулло к нашему гонцу. – Мы решили вернуть ему деньги за служанку самолично! Эта прогулка не будет трудна для нас, ведь наверняка мударрис проживает в центре города неподалёку от здания медресе.

Едва мы вышли из дома и сели на лошадей, как мой господин принялся рассказывать:

- Хоть времени у нас не так уж и много я, пожалуй, начну издалека. Как ты, наверное, слышал, Мамед, в прежние времена Золотая Орда была великим и могучим государством. Теперь же потомки Чингиса грызутся между собой, словно собаки, за жалкие руины некогда великих городов, уцелевших на месте прежде могучей империи. Вот и в Хаджи-Тархани группа заговорщиков решила убить хана. А кто лучше всех подойдёт для связи между заговорщиками? Например, учитель их детей, родом бухарец, который может, не вызывая подозрений, посещать дом то одного заговорщика, то другого. Но учитель оказался предателем. Он пошёл и выложил властям все тайны заговора. Заговорщиков схватили и жестоко казнили. Наверняка их обезображенные тела выставили на главной площади города и они висели на солнце, будто вяленая рыба!

- Вы хотите сказать, что тем учителем был Садруддин? – догадался я.

 Купец, словно, не замечая моего вопроса, продолжал:

- Но не все заговорщики были убиты, некоторые уцелели. Учитель вполне заслуженно опасался их мести. Прихватив вознаграждение, он бежал из Хаджи-Тархани сперва в один город, потом в другой… Помнишь, Джамиля говорила, что им пришлось часто переезжать с места на место. Все друзья его далеко. Один, например, живёт в Бурсе, во владениях османского султана. Так вот, вместе со своей служаной ему пришлось переменить немало мест, прежде чем он осмелился вернуться в родной город. За это время учитель поднаторел на стезе ислама и сделался преподавателем в медресе. Но бывшие заговорщики искали его. Один из них нашёл учителя, ставшего мударриссом. Да, Мамед, разве этот человек был похож на купца? Нож с костяной рукоятью - это принадлежность воинов Орды, а не купцов. Такими ножами ордынские воины, как правило, наносят смертельные удары своим противникам, выбитым из седла ударами их сабель и лежащим на земле! Но наш ордынец не хотел никого убивать! Уверен, он не собирался мстить, хотел просто взглянуть на человека, разрушившего когда-то его жизнь. Под видом купца, принесшего весточку от друга, уж не знаю, подлинное то было письмо или нет, этот человек явился домой к своему прежнему погубителю. Но здесь он не удержался от горьких намёков, щедро рассыпанных в его речи. Здесь и ирония о том, что основанный хаджи, вернувшимся из Мекки, город оказался приютом для святоши-предателя. И слова о соли и горьких воспоминаниях, и о высыхающей на солнце рыбе, источающей зловоние, и, наконец, о греческом перстне от которого не уйдёшь, словно от судьбы. Но мударрис не зря корпел над книгами в стенах медресе! Он узнал прежнего заговорщика. Он подумал, что тот обязательно расскажет о его предательстве. А предатель не может стоять за минбаром и читать проповеди оттуда, толкуя об исламе! Боясь позора, Саддруддин ночью прокрался в спальню гостя и девичьим гребнем Джамили проткнул ему глаз, достав до мозга! Чтобы выиграть время, он свалил вину на свою уруситскую служанку. Похожий гребень был им куплен заранее! У такого святоши наверняка была наложница где-нибудь на стороне. Вот он и приобрёл гребень для нее! Не думаю, что он ценил наложницу дороже служанки-рабыни и был готов расщедриться ради неё на дорогие подарки!

- А почему этот ордынец спокойно улёгся спать в доме мударриса? – спросил я.

- Подумай сам, Мамед, он был вооружён ножом и, видимо, считал себя закалённым воином, а в мударрисе видел всего лишь бесхребетного учёного! К тому же законы гостеприимства есть законы гостеприимства, - пояснил купец. - Ведь как у нас говорят? Гостеприимство выше мужества, а гость выше отца. И поэтому теперь Садруддин опозорил наш город, – не удержался тут от ярости мой господин. – И, наконец, самое главное, ордынец был не один и он понимал, что его друзья отомстят за него! Но даже это не остановило Садруддина! Убив, он велел преданным слугам спрятать труп и молчать, а затем, проявив чудеса сообразительности, разузнал, где находится его беглая рабыня. После этого он написал мне елейное письмо, в котором выставил Джамилю одержимой, и срочно попросил у меня денег, что только подтвердило все мои догадки. Зачем ему так срочно деньги, если он не собирается спешно бежать из города? Теперь до него стал доходить весь ужас его преступления, которое не останется безнаказаным!

- А что за странный амулет был у ордынца на шее? – поинтересовался я. – Он имеет какое-то отношение к делу? И к чему эти слова хаджитарханца о жестоком наказании для нерадивых служанок, которых топят в мешках в реке Итиль? Неужели скитания сделали этого человека столь жестоким?

- Нет, Мамед, - произнёс в ответ бухарский купец. – Скитания здесь ни при чём. Ордынский гость вовсе не был жестоким. Просто уруситской девушке он показался таковым, ибо действительно все ордынцы для неё одинаковы. Он ведь ясно сказал, что так казнят не только служанок. Нерасторопнсть Джамили была для него только поводом вспомнить о другом, - тут он немного помолчал в задумчивости и сам задал мне вопрос:

- Мамед, а ты никогда не слышал о Тулюнбек-ханум? (9)

- Нет, - искренне признался я.

- Тулюнбек-ханум, - повёл свой рассказ мой господин, - была дочерью хана Бердибека и в ней текла кровь Чингиса. Темник Мамай взял её в жёны, дабы породниться с потомками великого хана и носить, подобно амиру Тимуру, титул гурхана, ханского зятя. Когда же тумены Мамая были разбиты войсками хана Тохтамыша и сам темник бежал, бросив все свои богатства, то добыча, не исключая и гарем Мамая, досталась победителю. Вынуждена была стать женой хана Тохтамыша и Тулюнбек-ханум. Далее, как говорят, она составила заговор против него, но заговор был раскрыт. И тогда ханшу, согласно повелению мужа, утопили в реке Итиль в мешке. Впрочем, говорят, что Тулюнбек-ханум жила раньше и была утоплена по приговору какого-то другого хана Золотой Орды… Но я вот о чём подумал…. А что если в заговор, который помог раскрыть Садруддин, тоже была вовлечена женщина, возможно, кровей хана Чингиса? И с ней поступили подобно Тулюнбек-ханум? Вероятно, в эту женщину был влюблён и тот бывший заговорщик, пришедший домой к мударрису. О судьбе своей возлюбленной он и вспомнил. А амулет на его шее – это половина оберега на счастливый брак. Такой обычно носят ордынцы. Неудивительно, что, потеряв возлюбленную, гость из Хаджи-Тархани разломил оберег пополам и носил лишь свою половину… Не зря же он произнёс строки ордынского поэта по имени Кутб (10) из его поэмы, которую поэт посвятил хану Тинибеку: «Любовь – михраб в мечети мироздания». Быть может, этими словам ордынец давал понять мударрису, что тот должен оставить своё поприще. В противном случае гость разомкнул бы свои уста и весь город узнал бы о том, что Садруддин был предателем, погубившим возлюбленную хаджитарханца. А, быть может, он таким способом хотел помириться и сказать, что любовь выше ненависти… Вот этого мы уже никогда не узнаем! Ну вот мы и на месте, - огляделся по сторонам купец и пришпорил лошадь.

Мы спешились, мой господин щедро расплатился с мальчишкой и отпустил того домой. Мы осторожно приблизились к воротам. Те оказались не заперты.

- Дурной знак! – кивнул мне купец Рахматулло. – Кажется, мы опоздали…

И, в самом деле, за воротами мы обнаружили лежащего с раскинутыми руками мужчину средних лет, череп мужчины был раскроён точным ударом сабли.

- Это, вероятно, садовник мударриса, - укоризненно заметил Рахматуулло. – Сдаётся мне, хозяин должен быть где-то неподалёку.

Едва переступив порог, мы наткнулись на ещё один труп, на сей раз обезглавленный.

- А вот и хозяин! – непроизвольно произнёс я. 

Взгляд моего господина тем временем привлекла лежащая рядом с трупом тонкая свинцовая пластина. Купец наклонился и подобрал ее. На одной стороне пластины был изображён человек, держащий в руках меч и отрубленную голову. Когда купец Рахматулло перевернул пластину другой стороной, то мы разглядели там изображение квадрата.

- Это волшебный квадрат (11), - сказал купец. – Ещё один оберег ордынцев…

- Верно, - раздался вдруг чей-то насмешливый голос. 

 Мы подняли голову и увидели молодого ордынца с саблей.

- Да, это волшебный квадрат. Я решил оставить его у тела этого нечестивца в ознаменование той участи, на которую я обрёк его. Но, клянусь Аллахом, он заслужил её! А ещё я оставил здесь этот волшебный квадрат, потому что оберег принадлежал моему дяде. Может быть, душа моего дяди вернётся за амулетом и найдёт тело врага, тело того, кто дважды отобрал у него жизнь! Дважды, потому что первый раз мой дядя утратил жизнь, когда был изгнан из родного города и потерял возлюбленую, погибшую позорной смертью. Сам он избежал казни лишь потому, что укрылся в ханаке дервишей братства накшбандия… Второй же раз мой дядя утратил жизнь, когда этот шакал подло убил его ночью в постели и ещё пытался свалить вину на своё злодеяние на бедную служанку! Я говорил дяде, что сразу следовало выкрасть его из города, вывезти в степь и там сломать ему хребет. И пусть бы он подыхал мучительной смертью! Когда мой дядя и его друзья замышляли дело, они поклялись на золоте (12), что не предадут друг друга! И этот тоже поклялся на золоте в верности! А ведь сказано, кто нарушит клятву на золоте, тот должен медленно исчахнуть и пожелтеть, словно то золото, что окунули в чашу! Так что моя сабля даровала предателю лёгкую смерть вместо той, что он заслужил. Пусть бы он лучше медленно подыхал в степи! Жаль, что сейчас зима и нет мух, которые бы пожирали его заживо! Как в тот жаркий день мухи слетались над трупами казнённых друзей моего дяди! – всё это говорил воин, почти не обращая на нас внимания. Слова его перемешивались с приступами смеха, напоминающего волчий вой. Он продолжал:

– Но ночи в ханаке не прошли для моего дяди даром! Он поверил в милосердие Аллаха, в то, что только Всевышний обладает правом судить и карать грешников! Он пришёл лишь поглядеть на того, кто когда-то предал его и даже разделил с ним трапезу! Что же, - опустил воин ладонь на висящую в ножнах саблю. – Мой дядя воспитал меня вместо отца, и я не мог не отомстить за него! Когда мой дядя отправился в дом мударриса, я двинулся вслед за ним и остался следить за домом. Когда в ночи я услышал шум и увидел свет факелов я понял, что с дядей случилась беда. Воспользовавшись суматохой, я подобрался ближе и узнал, что он мёртв, и, как говорили в доме, его убила рабыня-уруситка. Но меня не обманешь! Я сразу понял, кто настоящий убийца и покарал его! Я не знаю, кто вы, - устремил он на нас взгляд своих бездонных глаз. – Но вы можете отвести меня в суд. Мне всё равно, как меня будут судить, по Ясе ли великого Чингис-хана, либо же по шариату… По всякому человеческому суду я заслужил смерть! А в суд Всевышнего я не верю! Также, как и во все эти обереги и волшебные квадраты! – бросил он с презрением.

- Нам не дано право судить тебя, странник, - промолвил в ответ купец Рахматулло. – Напротив, тот, кто при жизни считался примером для юношей, поступил противно исламу, нарушил закон гостеприимства и навеки опозорил наш благородный город. Ступай с миром, юноша, и да пребудет с тобой благодать Всевышнего, милосердие коего ты сейчас отвергаешь! Мы шли сюда, дабы придать злодея справедливому наказанию и убедиться, что он больше не сможет строить козни против той девушки, что нашла убежище в моём доме, и возводить на неё напраслину. Открывшаяся нашим взорам картина убеждает нас, что злодей лишён силы творить чёрные дела.... Ступай же, юноша, но помни, что до вечернего намаза тебе лучше покинуть наш город, ибо с закатом солнца все ворота Благородной Бухары закрываются.

- Я покину сей город без сожаления, - холодно кивнул моему господину молодой ордынец и, не мешкая, пошёл прочь.

- Нам тут тоже делать нечего, Мамед, - сказал купец Рахматулло.

- К чему же была спешка? – подивился я. – Ужели бы мы смогли привлечь Садруддина к суду?

- Ну, к суду бы мы его едва ли бы привлекли, но, по крайней мере, я бы взглянул ему в глаза и сказал бы, что знаю правду! – ответил купец Рахматулло. – И, если бы мы приехали чуть раньше, то могли бы спасти его заблудшую душу от смерти.

 Я пристально взглянул на господина и подумал: а действительно ли он хотел успеть… Но я не решился задать ему этот вопрос…

 Когда мы вышли из дома мударриса, очередной порыв холодного северо-восточного ветра швырнул нам в лицо пригоршню ледяной крупы! Завывание ветра напомнило мне безумный смех молодого ордынца. Так, видимо, когда-то хохотал сам Чингис, обозревая руины Благородной Бухары. Так хохочет он и сейчас, глядя как люди обманывают, предают, пытают и убивают друг друга по сей день!

 Примечания:

1. О том, что холодный ветер в степи называли «дыханием Чингисхана» писал в своём романе «Тамерлан» современный российский писатель А. Ю. Сегень. 

2.Алишер Навои строки из дивана «Диковины среднего возраста». Перевод Н.Лебедева. 

3. Минбар – кафедра с которой в странах мусульманского мира читаются лекции в медресе и проповеди в мечетях. 

4. Зинджи – темнокожие рабы в странах исламского Востока. 

5. Назореи – так в Средние Века мусульмане называли христиан.  

6. Булгар-и-Джадид т. е. «Новый Булгар» так в XV в. называли город Казань. 

7. Мечеть-гробница Хаджи-Турки одна из самых старых мечетей в Бухаре. Гробница имама Ходжи Джанди, жившего в Х в; упоминается в книге «Мулло-зада» («Подарок паломнику») XV в. См. О.А. Сухврева «Квартальная община позднефеодального города Бухары» 

8. Подобный татарский амулет был найден при раскопках в г. Азов более 40 лет назад. https://milliard.tatar/news/magiya-v-zolotoi-orde-kvadrat-cifry-i-obereg... 

9. Тулунбек-ханум (скончалась в 1386 г.) – дочь хана Бердибека, жена темника Мамая и хана Тохтамыша с 1380 г. Версию о том, что она была казнена путём утопления в Волге в мешке можно прочесть в романе русского писателя М.Д. Каратеева (1904-1978) «Русь и Орда». Об убийстве Тулунбек-ханум Тохтамышем сообщается и в русских летописях. https://ruskline.ru/analitika/2020/01/03/togo_zhe_leta_car_toktamysh_ubi... 

10. Кутб (ок. 1297- после 1342) – поэт Золотой орды. В 1342 г. написал поэму «Хосров и Ширин» и посвятил её хану Тинибеку. Строка из неё дана в переводе Р.Бухараева https://persian-poetry.livejournal.com/53466.html 

11. Подобный свинцовый амулет, представляющий собой квадрат с изображением человека, держащего в руках меч и отрубленную голову был найден при раскопках на Царевском городище (у села Царев Волгоградской обл. на месте, где, по некоторым предположениям, находился золотоордынский город XIV в. – Гюлистан) и хранится в частной коллекции. См. Пигарев Е.М. Скисов С.Ю. «Магический квадрат в городской культуре Золотой Орды». 

12. Клятва на золоте – традиционная клятва у монголов и кипчаков, участники которой окунали в чашу с водой золотой амулет, а потом пили из этой чаши. См. Юрченко. А. «Клятва на золоте: тюркский вклад в монгольскую дипломатию».  https://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/mongol/12.php