Продолжение. Часть 36
Наши в Америке
Как добрые люди подкармливают брошенных, бездомных кошек и собак, так моя мама всегда открывала двери своей квартиры оказавшимся в трудном положении артистам и вообще тем, кто, как ей казалось, нуждаются в помощи. Это были то её коллеги по еврейскому театру в Москве Соня Биник и Лёва Трактовенко, то Гриша Винников, показавшийся ей симпатичным, но неухоженным парнем, то Борис Амарантов, талантливый мим и жонглёр. Амарантова сделал артистом цирковой режиссёр Сергей Андреевич Каштелян, человек редкой фантазии и высокого профессионализма. Он умел разглядеть в мальчишках и девчонках московского эстрадно-циркового училища - ГУЦЭИ - крупицу таланта и терпеливо выстраивал для них номера, которые потом делали этих артистов знаменитыми. Так произошло и с Борисом Амарантовым, которому Каштелян придумал номер "Ке-ля-ля".
Эта политическая пантомима-танец с жонглированием шла под игривую итальянскую песенку, которая контрастировала с содержанием номера: артист-клоун весело жонглировал булавами в виде... атомных бомб. Номер Амарантова - вполне в духе хрущёвской "борьбы за мир" - попал тогда в яблочко. Его бесконечно показывали по телевидению, включали в правительственные концерты, посылали за рубеж. Амарантов конечно же был талантлив, но успех, свалившийся на голову совсем ещё юного артиста, привёл его в конце концов к трагическому финалу. Как бывало и у других питомцев Каштеляна, когда они в дальнейшем не могли создать ничего лучшего и жили, фактически, за счёт одного номера, так случилось с Борисом.
"Ке-ля-ля" сделал его артистом и, на мой взгляд, погубил в нём артиста. Борис, интуитивно чувствуя это и не желая смириться, искал себя за рамками номера: то попытался создать собственный театр пантомимы и поэзии с помощью режиссёра Григория Чухрая и поэтессы Беллы Ахмадулиной, то решил, что на Западе его талант будет оценен гораздо выше. Его конфликт с советской бюрократией от культуры усугублялся ещё и тем, что у него не было терпеливого и умного наставника-поводыря. Словом, он эмигрировал. Мы встретились в Нью-Йорке, даже подружились на короткое время.
Он был одинок, очень нуждался, копил деньги на то, чтобы снять малый зал в Карнеги-холле для сольного концерта. Я как-то привёл его к нам домой, и мама накормила его настоящим еврейским куриным супом. Борис съел аж три тарелки. Это был самый большой комплимент маминому кулинарному таланту. После этого Борис почти каждый день ездил к нам "столоваться". Он делился своей мечтой о выступлении в Карнеги-Холле, чтобы доказать всем, особенно Москве, что его высоко оценили в Америке. Концерт состоялся. Малый зал на несколько сотен мест был заполнен всего наполовину, и накаких положительных последствий для артиста тот концерт не имел. Борис был подавлен. Он пришёл к нам бледный, как всегда голодный, с всклокоченными волосами, нервный. Я спросил:
- У тебя волосы торчат в разные стороны - это новый стиль причёски?
- Нет, это я экономлю на парикмахере и стригу себя сам.
Мне показалось, что обед, которым угостила его моя мама, был его единственной едой за последние два дня. Честно говоря, он производил впечатление не совсем уравновешенного человека. Впрочем, я относил это за счёт его артистической натуры, экзальтированности. Не добившись признания в Америке, он попытался найти счастье во Франции с помощью Марселя Марсо, потом в поисках прошлой славы вернулся в СССР и там, в Москве, то ли покончил с собой, то ли с ним покончили. Говорили, что он выбросился из окна. Ему было 46 лет.
Вообще среди, казалось бы, успешных людей искусства самоубийства случаются не так уж редко. Был в Нью-Йорке в начале 80-х годов талантливый сатирик, автор-исполнитель и пародист Альберт Корабельников. Человек неуёмной энергии и разнообразных способностей, бывший морской офицер в Советском Союзе, а в Америке бизнесмен-строитель и реставратор антиквариата, он легко писал куплеты и стихотворные пародии на темы эмиграции.
Пародии сочинял на мелодии популярных песен. Словом, настоящий эстрадник. Любил выступать перед публикой, даже бесплатно. Он одним из первых в моей американской жизни попытался сделать из меня партнёра по сцене, предлагая парный конферанс и исполнение его сатирических стихов об эмигрантах. Но у нас было явное несовпадение темпераментов. Я не мог выдержать его темпа. Неудачные попытки сделать из меня эстрадного партнёра делали потом Борис Сичкин и Альберт Писаренков. Оба были чрезвычайно яркими, талантливыми артистами.
Я до их уровня никак не дотягивался и чувствовал себя рядом с ними очень неловко. Мне была ближе роль зрителя в зале, приятеля по застолью или, в лучшем случае, интервьюера, но не партнёра. ...Через несколько лет я узнал, что весёлый, озорной, заводной Алик Корабельников застрелился из охотничьего ружья. Кажется, ему было чуть за 50. Причина самоубийства мне не известна. То ли из-за семейных проблем, то ли из-за финансовых...
Он успел выпустить один альбом пародий под названием "Русский акцент". Когда автора и исполнителя сатирических песенок Вилли Токарева называют бытописателем Третьей волны эмиграции, я бы добавил сюда Альберта Корабельникова.
Многие, если не сказать почти все бывшие советские артисты, эмигрировав в Америку, пытались работать по профессии, но далеко не каждому это удавалось. Удачнее складывалась судьба у наиболее известных и выездных, уже получивших международное признание артистов оперы и балета, а также у концертирующих музыкантов.
Актёры драматического театра, эстрадные певцы, даже артисты цирка, искусство которых не связано со словом, как правило, не могли приобрести общенациональную известность в Америке. Это сумели понять и отказаться от своей актёрской профессии двое моих добрых знакомых: Александр Лившиц и Леонид Лазарев.
Лёня Лазарев был артистом Московского театра миниатюр. Эмигрировал в середине 70-х годов прошлого века. Поселился в Нью-Йорке. Перепробовал много разных профессий. Ещё в Москве он был филателистом, нумизматом, интересовался антиквариатом, редкими книгами. Это хобби он сделал в Америке своей профессией. Работая на радио "Свобода", я как-то взял у него интервью о филателии в США. Леонид Лазарев так интересно рассказал об американской специфике этой области бизнеса, что было получено много отзывов и писем от радиослушателей. Даже его друг и коллега по Театру миниатюр Владимир Долинский, случайно услышавший передачу в Москве, позвонил Леониду в Нью-Йорк, чтобы выразить восхищение. Лёня с удовольствием вспоминал разные театральные байки из своего давнего актёрского прошлого, но будучи реалистом, не предпринимал никаких попыток вернуться к старой профессии.
Александр Лившиц когда-то имел всесоюзную славу в паре с Александром Левенбуком. Окончив медицинский институт, эти активные участники студенческой самодеятельности вышли на профессиональную сцену и создали очень популярный эстрадный дуэт. Они начали с детских стихов для взрослых, затем исполняли сатирические интермедии. На радио вместе с артистом Николаем Литвиновым создали регулярную передачу для школьников и их родителей "Радионяня". Помимо многолетнего творческого партнёрства, Лившица и Левенбука объединяла личная дружба. Даже спустя много лет с тех пор, как пути артистов разошлись, в памяти людей они остались дуэтом:
- Помнишь Александра Лившица?
- А, это которые "Лившиц и Левенбук"?
Я хорошо знал их по работе в Творческой мастерской сатиры и юмора Москонцерта, где я служил режиссёром. Помню, как эстрадные номера ставил им актёр и режиссёр Борис Левинсон (незабываемый в роли Грибоедова в спекакле Московского драматического театра имени Станиславского). Выражаясь цирковой терминологией, Левенбук был в дуэте Белым клоуном, а Лившиц Рыжим, то есть Левенбук был больше резонёром, а Лившиц - простаком.
По характеру же Александр Семёнович Левенбук был более дипломатичным, умевшим улаживать конфликты, идти на компромиссы, если это требовалось для дела. Александр Борисович Лившиц компромиссов не признавал. Он был несгибаемым. В этом, думаю, причина того, что Лившиц вместе с семьёй эмигрировал из Советского Союза, а Левенбук остался. В Нью-Йорке Лившиц сразу и бесповоротно отказался от попыток продолжить актёрскую карьеру.
Он выучился на программиста и много лет проработал программистом в одном из медицинских центров города. В Москве я чаще общался с Левенбуком, поскольку он был членом Художественного совета Творческой мастерской сатиры и юмора. По своему интеллекту и образованию оба были выше многих своих коллег по эстрадному искусству. В Нью-Йорке я сблизился с Саней Лившицом, бывал у него дома, любовался его коллекцией художественных авторских настенных тарелок. Удивительного вкуса был человек. Обожал свою семью, очень добродушный, гостеприимный. Хотя от прежней профессии он наотрез отказался, но с удовольствием общался с теми, кого знал по "прошлой жизни".
Если говорить об успешном продолжении профессиональной деятельности в Америке, то можно привести в качестве примера судьбу режиссёра Юрия Белова и его жены Татьяны Садофьевой.
Помню, как Таня, выпускница ГУЦЭИ (эстрадно-циркового училища в Москве), пришла на эстраду и мгновенно стала новой звездой в жанре юмора и сатиры. Остроумная, легко общавшаяся с публикой, острохарактерная и при этом красивая, очень обаятельная - словом, всё при ней. На Всесоюзном конкурсе артистов эстрады она завоевала звание лауреата. Муж Юра Белов был намного старше её. Кажется, она была его студенткой. В те годы в ГУЦЭИ собрались очень талантливые преподаватели: помимо Белова, были Борис Бреев, Сергей Каштелян, Надежда Слонова. К режиссёру Юрию Белову стояла буквально очередь из начинающих клоунов, которые потом стали знаменитыми: Енгибаров, Ротман и Маковский, Марчевский...
Белов помог Енгибарову создать собственный театр и был его постоянным режиссёром... Подав документы на выезд, Белов и Садофьева получили отказ. За их право на эмиграцию боролись на Западе. Наконец, семью отпустили. Они приехали в Нью-Йорк. Я был очень рад нашей встрече. Юра оказался востребованным в качестве режиссёра-педагога в клоунских школах, потому что очень быстро, хоть и с плохим английским, показал себя высокопрофессиональным преподавателем.
Теперь очередь из начинающих клоунов выстроилась к Белову в Нью-Йорке. Таня начала ему ассистировать. Университет Северной Каролины предложил Белову должность преподавателя театрального факультета. Семья переехала в город Уинстон-Сейлем. Там в течение последующих лет Юрий Белов вместе с Татьяной учил студентов актёрскому мастерству, ставил спектакли. В общем, ему менять профессию не пришлось. Этот пример показывает, что, хотя в Америке все проходят очень жёсткий отбор, по-настоящему талантливому человеку здесь можно найти для себя достойное место.
Те, кто не могли пробиться в одиночку, как Юрий Белов, пытались, по выражению Маяковского, "сжаться в один громящий кулак", то есть создать некое объединение, например, "Культурный центр творческой интеллигенции". Такой центр был, можно сказать, почти создан по инициативе писателя Эдуарда Тополя. Идея была принята с огромным энтузиазмом. Тополь был избран президентом, но тут же возникли дрязги, вражда, борьба за власть, и затея приказала долго жить. Эдуард потом в романе "Элианна, подарок бога" подробно описал этот эпизод из жизни Третьей волны эмиграции.
Я скептически отнёсся к самой идее такого центра, потому что уже знал, что объединить москвичей с одесситами, бобруйчан с пензяками, самаркандцев с махачкалинцами, а кишинёвцев с тбилисцами невозможно, ибо их объединяли только ненависть к советской власти, от которой они бежали и которая осталась в прошлом, и русский язык с разным акцентом. Этого слишком мало для того, чтобы идти общенациональным парадом гордости по нью-йоркской Пятой авеню, как это делают пуэрториканцы или греки.
Единый советский народ на поверку оказался совсем не единым. А гордость? Что ж, гордость мы испытывали, когда в Метрополитен-опере пели Хворстовский и Нетребко, когда американцы восхищались балетным искусством Барышникова, Осиповой и Вишнёвой, когда в Карнеги-Холле играли Кисин или Мацуев... Все они тут же становились "нашими".
Как предметом гордости были и остаются "наши" Питер Устинов или Юл Бриннер. О Бриннере и его двоюродной сестре Ирине - в следующей главе.
Комментарии
Несчастный Амарантов
В 1977 году я с Амарантовым проводил общие "венские каникулы", то есть после эмиграции из СССР мы в Вене ждали въездной визы в США. Жили мы при поддержке Толстовского Фонда и его, тогда ещё жившей создательницы Александры Львовны Толстой. Амарантов был добрый и компанейский парень, но большим интеллектом не отличался. Он мечтал сделать в Америке пантомиму "Белые Воротнички" и был уверен, что всех этим покорит. Но приехав в Нью Йорк, он с ужасом увидел, что на его уровне, а может и выше, пантомиму делает любой уличный клоун. Это он перенести не смог. Попросился обратно в СССР, надеясь, что сможет вернуться в прошлое. Его впустили — он им был нужен для пропаганды. Жить ему там было негде, поселился в Москве у сестры. С головой у него стало не в порядке. Однажды ночью в припадке безумия он зарезал сестру и выбросился из окна. Трагедия почти шекспировского масштаба.
Добавить комментарий