Как-то надоело о печальном и страшном - говорить, размышлять, смотреть. Какая-то почти военная суровость и бестрепетность в новостях, в обсуждениях, в прогнозах.
А как же жизнь? Ведь, где-то мы слышали, читали, несем в подкорке, что она многогранна, красочна, излучает любовь и радость! Любовь? Радость? Какие-то почти архаические, вышедшие из употребления слова. Может, произнесете еще одно полузабытое словечко - поэзия? Но кто сейчас пишет лирические стихи и , главное, кто их читает?
Смотрю у современного художника Семена Агроскина графическую серию «Ножи». Все как теперь полагается. Вот отточенные ножики «танцуют» на деревянной дощечке, вот они сделали из длинной кукурузины несколько мелких желтых брусков, вонзились в арбуз, обнажив его красную мякоть.
А вот и раскрытие метафоры «головорезы» - лежит на земле отсеченная человеческая голова, что оказывается не диким прошлым (вспоминаю тышлеровскую работу, где погромщик из окна длинной отточенной саблей, в сущности тем же ножом,- отсекает голову идущей с базара женщины), а вполне себе современной картинкой даже для Парижа.
Или серия «Сигналы» - пальцы в прозрачных синих перчатках «эпохи коронавируса» делают какие-то немыслимые жесты-сигналы, пока что не существующие в человеческом языке, но скоро, должно быть, мы научимся понимать и эти «тайные» знаки - опасности, возможной агрессии и неприязни.
Но вдруг среди этого привычного по мрачной интонации, хотя и блистательно исполненного графического потока нахожу нечто совершенно другое, особенное, удивительное. Видно, и наш художник затосковал по красоте и поэзии. Это серия «вольных копий», возникших вокруг женских образов голландского художника 17-го столетия Яна Вермера. Там холст и краски, а тут бумага, акварель и карандаш.
Там картины, где женский образ дан, как правило , в интерьере, иногда с изображенным окном, окружен, пусть и не навязчивым и тяжелым, но все-таки бытом - мебель, кресла, ковры, занавеси, посуда. Тут все «лишнее» убирается, вплоть до того, что «Дама с ожерельем» и «Дама в голубом, читающая письмо», даны в двух вариантах - сначала еще изображалась полуфигура, а потом - только лицо.
Понимаешь, что так и в самом деле лучше, выразительнее, отчетливее проступает задумка теперешнего художника. Задумка? А какая? В сущности, ее не так просто выразить в словах - нужно взглянуть на эти лица, охваченные сильным, но одновременно как бы не вполне ясным самим героиням чувством, на эти сияющие, желто-коричневые, зеленые, красные акварельные краски, всегда не безвольно растекшиеся по листу, а прихотливо и изящно собранные с помощью черного карандаша, на это радужное кружение чего-то «облачного» вокруг девичьих головок, - чтобы нечто важное о героинях вдруг слегка приоткрылось.
Какие-то редкостные, удивительные, поэтичнейшие состояния души. Да бывают ли они? Ау! Надо очень сильно сосредоточиться на себе и своем внутреннем мире, надо припомнить, прикрыв глаза, какие-то давние, может быть, мимолетные состояния и впечатления, уйти в какие-то «золотые сны», которые, как мы помним, Демон навевал Тамаре. И не даром в акварелях глаза девушек не встречаются с глазами зрителей, как встречаются они, положим, в знаменитой работе Вермера «Девушка с жемчужной сережкой» или в «Женщине в красной шляпе».
Там нам не без вызова демонстрируется несколько экстравагантная красота молодых дам. Они ее осознают и выставляют напоказ, кокетливо и смело глядя на зрителя. Тут они никого не видят, погружены в себя. Кстати, не так важна и жемчужная сережка, она теряется в общем сиянии лица и легкого, зеленовато-золотистого головного убора, в невероятной теплоте погруженного в мечты взгляда темных глаз без выделенного зрачка. Не так важна и красная шляпа, теряющая свою экстравагантность в сочетании с какой-то туповато-блаженной растерянностью в глазах героини.
И не даром сама Клио, муза истории, держащая в руке желтый фолиант Фукидида, изображена в вольной копии «Аллегории живописи» не с опущенными глазами, а с глазами прикрытыми, как бы грезящими наяву. Вот, оказывается, чем занимается живопись - не «серьезной» историей, а эфемерными грезами!
Интересно, что даже девушки, занятые у Вермера каким-то обыденным домашним делом - плетением кружев («Кружевница»), взвешиванием на весах («Женщина, держащая весы») или разливанием молока из кувшина(«Молочница»), даются в вольных копиях как-то вне «трудового процесса», словно героини просто глубоко и счастливо задумались и опустили глаза. Наименее оживленными, легкими и теряющимися в мечтах получились у нашего художника дамы, сидящие в креслах и получающие или пишущие любовное послание.
И лица у них погрубее и потолще, и чувства, как кажется, определеннее и материальнее, точно намек на «осуществленность» любовной страсти, как-то лишает ее первозданной непомерности и воздушности. По всему видно, что художнику милее стихийные «дуновения любви», ободряющие и окрыляющие нас в теперешнем суровом мире.
Добавить комментарий