Продолжение. Начало в №9 (1-15 мая 2012 г.)
Natalia_Grantseva.jpg
«Тамира и Селим» и «Демофонт» — эти две трагедии, написанные сорокалетним Ломоносовым одна за другой в 1750 и 1751 году, тогда же были изданы и поставлены на придворной сцене3. В «Тамире и Селиме», своем первом опыте стихотворной драмы, Ломоносов обратился к важнейшей вехе Российской истории — Куликовской битве. Трудно было выбрать более значимое событие для самосознания народа и для формирования российской государственности. В своей трактовке пьесы Наталья Гранцева выступает против тех комментаторов, которые — вопреки высказываниям самого автора, — исходя из ее любовного сюжета, разворачивающегося в покоях крымского хана Мумета и его дочери Тамиры, отказывают творению Ломоносова в «историческом» содержании. Для них трагедия Ломоносова «всего лишь «экзотический сюжет», «любовные перипетии» и «эпизоды русской истории». Удивительно! Словно и не было для этих комментаторов такого трагика, как Эсхил, у которого в трагедии «Персы» действие происходит во дворце персидского царя, и победа греков воспринимается тем оглушительнее, что узнаем мы о ней от терпящих поражение врагов.
Похожий прием использует Ломоносов, изображая «стан врагов» (как показывает Гранцева, мнимых) и хана Мамая в роли соперника «багдатского царевича» Селима в любви к царевне Тамире. Любовные страсти в крымском дворце разыгрываются как раз в момент Куликовской битвы, и из реплик и монологов героев мы узнаем об ее ходе и победоносном для войска князя Дмитрия завершении, а также об ужасной гибели Мамая, чей дух низвергнулся «во ад».
В книге текста трагедии нет, но я отыскала его в электронной библиотеке Мошкова и с интересом прочитала, обращая внимание на «историзм». Нашла у Ломоносова и приток Дона реку Непрядву, и Мамаева сотоварища Челубея, известного по «Сказанию о Мамаевом побоище» как противника в рукопашной схватке русского богатыря Пересвета, и момент «засады», сыгравший решающую роль в победе русского воинства. И знаете, я «поверила» Ломоносову, о чем просит исследовательница, к тому же, подивилась силе и крепости его стиха. Вот наудачу — о «варварстве» Мамая, которое соберет Россию воедино:
Насильна власть стоять
не может долговечно.
Кто гонит одного, тот всякому грозит.
Россию варварство его бесчеловечно
Из многих областей в одну совокупит.
Как мы помним, Наталья Гранцева взялась вернуть Ломоносову имя добросовестного историка. Страницы, посвященные историческим изысканиям «русского Леонардо», а также работе его коллег — Татищева, Шлецера и Миллера (глава «Апология Миллера») — показались мне важными для уяснения некоторых моментов в жизни Ломоносова. Как часто мы слышали, что русский ученый-самородок боролся с засильем «немцев» в Академии наук, что они-де препятствовали его деятельности. Но немцы немцам рознь. И вот «доброе, сочувственное слово» говорится о немецком ученом — историке Миллере, издавшем труды Василия Татищева на основе его черновиков, опубликовавшем неизданные исторические сочинения самого Михаила Васильевича после его безвременной кончины в возрасте 54-х лет.
Lomonosov1.jpg
Наталья Гранцева сближает российского и английского драматургов, считая, что обоим — Ломоносову и Шекспиру — свойственна некоторая «избыточность» стиля, что не наблюдается в строго регламентированных пьесах французских трагиков Корнеля и Расина, служивших «образцом» для первого тогдашнего придворного «драмодела» Сумарокова. Ломоносов же, по мнению исследовательницы, «изобразил персонажей своей трагедии как персонажей шекспировских». Особое внимание в книге уделено «сложной конструкции» трагедий, объемному, стереоскопическому показу событий у Ломоносова и Шекспира. Рассматривая трагедию «Демофонт», в основе которой лежат сказания о Троянской войне, Гранцева сопоставляет ее с шекспировской «Зимней сказкой», также опирающейся на древнегреческие мифы. Слой за слоем она обнажает сюжетные конструкции обеих пьес, пытаясь расшифровать символы, вложенные в них творцами.
Зададимся вопросом: нужно ли знать об этой «шифровке» читателю и зрителю?
Поможет ли это восприятию? Вопрос непростой. Отвечая на него, сошлюсь на Анну Ахматову. Имея в виду свою «Поэму без героя», она писала: «У шкатулки ж тройное дно». Обычный читатель, как правило, до «тройного дна» не докапывается, останавливаясь на первом слое, но при этом он не может не ощутить объемности произведения, его бездонной глубины и многосложности, присутствия в нем скрытых, недоступных ему смыслов... Скудные одномерные поделки такого ощущения не дают.
Так знал ли Ломоносов тексты Шекспира? Похоже, что пока гипотеза Натальи Гранцевой подтверждения не нашла, исследовательница продолжает поиски.
Нельзя не отметить богатую библиографию, собранную автором и включающую как древние летописи, так и статьи из электронной Википедии. А еще меня поразило обилие оригинальных и точно подобранных эпиграфов к разным главам, почерпнутых из Оригена и Соломона, Иоанна Златоуста и Апостола Павла, Мишеля Монтеня и Федора Тютчева. Приведу пример из последнего: «Русская история до Петра Великого — одна панихида, а после Петра Великого — одно уголовное дело».
Скажу в заключение, что Наталья Анатольевна Гранцева, главный редактор питерского журнала «Нева», при всей своей динамичности и современности, с редкой горячностью и воодушевлением относится к делам давно минувшим. Ее книга о Ломоносове — яркое тому подтверждение.
1 Наталья Гранцева. Ломоносов – соперник Шекспира? Издательство ж. Нева, С-Петербург, 2011.См. интервью с нею в журнале «Чайка», № 8 (16-30 апреля 2010 г.).
2 См. Андрей Рудалев. Дружба народов, № 1, 2012. Литературные события и тенденции 2011 года. Круглый стол.
3 Первая трагедия была поставлена на театре дважды, вторая только один раз.
Добавить комментарий