Продолжение. Начало - ПАРОЛЬ: «ПАРИЖ». Несентиментальная повесть. Часть 1
3. Мюнхен. Белый мерседес
Когда в понедельник я появился на работе, в офисе было пусто. Только бухгалтер в своем закутке что-то выщелкивал на клавишах компьютера. Около 11 позвонил шеф и попросил меня зайти к нему. Стив сидел за столом в своей неизменной ковбойке и – неожиданно – при галстуке.
- Жду гостей, - отреагировал он на мои удивленно вскинувшиеся брови. – Садись. Как Вена?
- В порядке.
- Ну и ладно. У нас тут свежие идеи – организовать обменные туры с Германией. Мы работаем с Берлином и совсем упустили Мюнхен. Как ты насчет него?
- Давно пора. Полный набор туристских радостей – богатейшая история, уникальные баварские традиции, выезды в средневековые замки. Осенью – знаменитый пивной фестиваль Октоберфест – и еще многое, чего в других местах не встретишь.
- Насколько я понимаю, ты мог бы вести там экскурсии?
- Я занимался этим до приезда в Сан-Франциско.
- Значит, остается найти партнеров. День тебе на подготовку и оформление бумаг. В среду вылетаешь в Мюнхен. Гостиницу и машину напрокат тебе закажет Эмили. Хорошо бы договориться насчет постоянных пивных туров – напрямую с производителями. Что касается обменных, по принципу – мы к ним, они к нам, то мы обеспечиваем их группы в Сан-Франциско, они – наши в Мюнхене. Найди фирмы с солидной репутацией. Тебе с немецким будет проще решать все вопросы.
- Каков уровень моих полномочий? Заключать договор?
- Подготовить его. Остальное мы решим по факсу.
Мне повезло. Соседи в салоне самолета, пожилая пара, мирно дремали. Я получил 12 часов полетного времени на размышления. Первым делом достал свой листок с перечнем подозрительных лиц. Вписал в один из квадратиков Ирину. Могла она из ревности или от обиды отомстить мне? Без сомнений, но не так, без стрельбы. Кроме того, она помогла мне улизнуть из Вены – значит, всё еще на что-то надеется. И я поставил рядом с ее именем нолик.
Следующий кандидат в мои недруги – Стив. У него я отпрашивался, чтобы съездить в Вену. Больше об этом не говорил никому. Вывод напрашивается, но – он явно не знает о моих тамошних приключениях. Другое дело – он мог кому-нибудь сболтнуть про меня. И, в первую очередь, ЕМУ. Так что, как ни крути, в итоге все ниточки ведут к одному человеку...
Тогда, попав впервые в Сан-Франциско, я обошел множествол туристских фирм. Искал работу, которую знал, с абсолютно прозрачной целью – закрепиться в городе. Кое-кого заинтересовал. Но, как только выяснялось, что мне надо будет к тому же добывать рабочую визу, энтузиазм пропадал. Иногда, оценив черты лица владельца, я добавлял, что мои родственники погибли в Холокосте. Мне выражали сочувствие – и тепло прощались. В одном агентстве, вместо сочувствия, сообщили, что Стив, хозяин Глобал Турс, - сын пережившего нацистскую оккупацию.
- Его отец был в лагере? – поразился я.
- Кажется, да, - последовал ответ.
Я решил во что бы то ни стало попасть к Стиву. По газетной рекламе и интернету разобрался в специфике фирмы. Она проводила туры в Мексику, Канаду, Австрию и Италию. Когда добрался до нужного мне офиса, меня направили к менеджеру – милой женщине по имени Эмили. В ее небольшом кабинете на стене висела фотография: счастливая мама с двумя дочками и сыном.
- Ваши дети? – спросил я.
- Да, сын уже в университете, а девочки – еще школьницы.
- Замечательные ребята! Как я вам завидую! – я сказал это вполне искренне, мне некем было хвастаться.
Но разговор завязался и быстро свернул в нужное русло. Я сообщил, что знаю все ходы и выходы в Германии и Швейцарии. Поэтому мог бы помочь фирме, уже имеющей австрийский опыт, запустить новые интересные маршруты. Меня взяли. Про Холокост я на сей раз не сказал ни слова. Потом я проехался с каждым из трех гидов Глобал Турс, осваивая специфику ведения экскурсий на английском. Возил приезжих немцев в Силиконовую Долину. Сопровождал пару групп в Европу. Получил рабочую визу. И начал исподволь подбираться к Стиву с вопросами о прошлом его отца – где ему довелось быть узником и как спасся. Стив отмахивался – дело давнее, отец не любит говорить на эту тему. Всё, что я узнал, укладывалось в одно предложение: папаша немолод, он владеет виноградником в Напе – в «винной стране», в полутора часах езды от Сан-Франциско.
Можно было понять человека, который не желает вспоминать о тяжелом прошлом. Но мне-то надо от него всего пару слов. Попробовал действовать напрямую. Найти рабочий телефон винодельни труда не стоило. Я звонил в разное время дня, однако ни разу поговорить с хозяином не удалось – то занят, то уехал, то нездоров. Я понимал – отговорки. Ладно, решил я, не мытьем, так катаньем доберусь до затворника. Записался в одном из турагентств на экскурсию с посещением в «винной стране» двух хозяйств, одно из которых – нужная мне «Лунная долина».
Честно говоря, самому было интересно посмотреть, как рождаются знаменитые калифорнийские вина. Но о цели визита не забывал. Когда нас водили по цехам и подвалам, обратился к сопровождавшему гостей местному специалисту: хочу переговорить с владельцем по важному вопросу. Тот проводил меня в небольшое помещение, усадил за столик и сказал , что доложит о моей просьбе. Довольно скоро в комнату вошел пожилой мужчина, извинился – с явно неамериканским произношением – и сказал, что надо обождать еще минут десять. А чтобы мне не было скучно, предложил продегустировать их фирменное вино. Поставил передо мной бокал, открыл запечатанную бутылку, заполнил бокал до половины и, оставив мне бутылку, ушел. Я пригубил – вкус изумительный.
Потягивая потихоньку винцо, я стал листать лежавшие на столике проспекты и альбомы. Красивые картинки, экзотические названия вин, фотографии – всё, что положено в рекламе. В одном месте наткнулся на интервью хозяина «Лунной долины», где он расхваливал свою продукцию. И тут неожиданно для меня наступил момент истины. Дело в том, что фамилия Стива, а значит, и его отца, была Пэрайсэр. Я спокойно воспринимал ее на слух, но здесь впервые увидел напечатанной. А это ведь английский – пишем одно, читаем другое. И эта фамилия поразила меня: Pariser. То есть образована от Paris, что в переводе на русский просто Париж!
Получается, это второй человек, которого я искал. Впрочем, скорее всего, как и тот, первый, венский Бреннер, - не мой родственник. Но под фамилией моего отца. Почему? Что происходит? Я посмотрел на часы: прошло уже 23 минуты ожидания. Сейчас я его увижу. Я встал – и в ту же минуту дверь открылась и появился тот же пожилой служащий.
- Хозяин очень извиняется, - вежливо, но глядя почему-то в сторону, сообщил он, - у него важная деловая встреча. Он думал, что она вот-вот закончится, но к сожалению...
Мне ничего не оставалось, как покинуть помещение. Экскурсанты уже садились в автобус. Внезапно я ощутил острую боль в животе. Попросив гида обождать минутку, забежал за угол здания и, всунув палец в рот, добился того, чтобы меня вырвало. Кое-как привел себя в порядок и вернулся к автобусу. Меня мутило всю дорогу. Ночью рези в животе усилились, подскочила температура. Я уже мысленно прощался с белым светом. Но провалялся три дня и выкарабкался.
Я позвонил шефу сразу по приезде, - мол, заболел, и когда появился на работе, все заметили, какой я бледный. Что случилось? Наверно, неудачно пообедал – заглянул в какой-то китайский ресторан, объяснил я. Посыпались советы насчет ресторанов. Из общения со Стивом я понял, что он ничего не знает о моем посещении «Лунной долины». Значит, отец не доверяет ему. То есть для меня это действительно могло кончиться печально – чем меньше народа вовлечено в операцию, тем она безопаснее для ее организатора. В том, что им был человек по фамилии Париж, я уже не сомневался.
Нет, всё это не было случайным совпадением. Вино, работник с немецким акцентом, усадили любопытного гостя в отдельную комнату... Меня наверняка там тайно сфотографировали – и в профиль и в анфас. На тот случай, если всё же оклемаюсь и не отправлюсь после их угощения к праотцам. Я ничего не понимал. Кому я не угодил? Никто здесь меня не знает. Правда, я многим рассказывал про родных, погибших в немецком концлагере. Да еще интересовался у Стива прошлым его отца. Только интересовался...
Как бы то ни было, от этого человека исходит реальная опасность. Я вписал в очередной квадратик своего кондуита фамилию Pariser и поставил рядом жирный вопрос. После чего откинул назад спинку сиденья и задремал.
Проснулся я от требования пристегнуть ремни. Самолет подлетал к Мюнхену. Мои безобидные соседи уже оживленно чирикали друг с другом. Еще несколько минут – и лайнер коснулся посадочной полосы, слегка подпрыгнув, покатился, замедлил ход и, наконец, замер.
Багажа у меня не было, лишь легкий чемоданчик, поэтому я сразу отправился искать пункт проката Europcar, где для меня должна была быть заказана машина. Его стойка оказалась прямо в здании аэровокзала. Вскоре я стоял на обширной площадке, окруженный со всех сторон разноцветными легковушками. Проверив мои документы и свои записи, распорядитель подвел меня к стоявшему на отшибе автомобилю:
- Вот ваша машина, - и протянул ключи.
Передо мной сверкал в солнечных лучах ослепительно белый мерседес. Это было неожиданно, приятно и ... и чуть слышный колокольчик тревоги подал свой недоуменный сигнал: зачем мне эта красота? Для представительства? Но в большом городе добираешься до нужного тебе офиса, расположенного где-нибудь на десятом или двенадцатом этаже высотного здания, и никто оттуда не отправится посмотреть твою машину, припаркованную за пять кварталов. Можно хоть на автобусе приехать, хоть пешком прийти – никого это не интересует. Тогда зачем же роскошное авто?
Видя мое замешательство и что я не спешу взять ключи, работник отреагировал по-своему:
- Не нравится? Мы точно выполнили просьбу, поступившую из Сан-Франциско – и марку, и цвет.
- Да нет, что вы – всё отлично. Но мое начальство не учло одной вещи. Они когда позвонили – вчера или позавчера?
- Вчера.
- К тому времени я уже улетел. Дело в том, что у меня очень неприятные воспоминания, связанные с этой машиной. Восемь лет назад я попал в страшную аварию именно на белом мерседесе. Тогда я еще не работал в Калифорнии. С тех пор на таких машинах не езжу. Извините. Давайте заменим на что-нибудь другое.
- Конечно, конечно, - выбирайте.
Осматриваю площадку, вижу – рядышком стоят две серые тойоты.
- Я, пожалуй, возьму такую. Она удобна в управлении, что очень важно на незнакомых улицах.
Работы мне предстояло много. Старые связи не годились. Когда служил у Ирины и возил русских, мы ориентировались на умеренные цены. Теперь же надо было рассчитывать на более высокий уровень, подстраиваться под запросы и возможности американских туристов.
Запасшись ворохом местных газет, я выудил из рекламных приложений дюжину подходящих фирм и начал объезд. Семь отказались сразу – Соединенные Штаты их не интересовали. Остальные были в раздумье. Я их понимал – хотели сначала разобраться, какого партнера им подсовывают. В итоге, с двумя всё же удалось договориться. Предполагалось, что часть времени группы будут проводить в Мюнхене, остальное – посещая окрестные городки и замки. На все переговоры и согласования ушло пять дней. Можно было собираться в обратный путь.
Вечером, уложив свой чемоданчик, я сидел в гостиничном номере и смотрел передачу местных новостей. Центральной темой была попытка теракта – кто-то подорвал припаркованную недалеко от гостиницы машину. По счастливой случайности, никто не пострадал – мужчина, уже севший за руль, вспомнил, что оставил какую-то вещь в номере, и побежал за ней. В это время раздался взрыв. Полиция расследует инцидент. Цель и мотивы преступления неясны, подозреваемых пока нет. В телерепортаже показали кадры с места события. Отчетливо можно было увидеть искореженный белый мерседес. Я узнал его. И понял – мне повезло. В очередной раз.
По уговору, закончив дела, я должен был позвонить в сан-францисский офис. Взглянул на часы – семь вечера, в Калифорнии начало дня. Самое удачное время. Стив взял трубку сразу. Я в двух словах сообщил об итогах своей миссии и завершил отчет кратко:
- Завтра вылетаю.
- Не спеши, - неожиданно отозвался шеф. – Есть свежая идея. Знаешь сам – новое тысячелетие не за горами. Туры на Рождество плюс Новый год в Германии наверняка привлекут многих. Из теплого декабря – в настоящий зимний праздник с морозом, елкой, покрытой снегом, с традиционными европейскими гуляньями. Программа обещает быть интересной. Но в этот период, по немецкому опыту прошлых лет, самыми загруженными будут Берлин и Мюнхен. А если мы разместим наших туристов во Франкфурте и оттуда спланируем выездные экскурсии?
- Намек понял. Еду во Франкфурт.
- Отлично. Желаю успеха.
Мне, еще с работы в фирме Ирины, понравился этот спокойный, несуетливый город, особенно, его старая, историческая часть. Рёмер – площадь с ратушей 16 века и старинными домами удивительной архитектуры. Наверное, и городу я тоже симпатичен, потому что справился с заданием Стива на удивление быстро. Единственное – в голове сидела, словно гвоздь, мысль: я должен сделать нечто важное, но что именно, никак не могу вспомнить. Лишь перед окошечком кассы, где я собирался переоформить на завтрашний рейс обратный билет в Сан-Франциско, меня осенило: Бад Арользен! Он же совсем недалеко отсюда, в той же земле Гессен. Я извинился и вышел на улицу.
Может, я ошибся – тогда, когда впервые обнаружил в архивах фамилии родных. Может, напутал. Надо еще раз тщательно проверить все данные.
И вот я снова в небольшом уютном городке. Вхожу в здание по знакомому адресу: Гроссе Аллее, 5-9. Я уже здесь не новичок и легко нахожу нужные документы. Листки, помеченные с немецкой аккуратностью: Sch – J. То есть – заключенный без прав, еврей. Jude. Стандартные записи: умер от сердечного приступа. Арон Бреннер, 41. Наум Париж, 37. Кива Палкес, 38.
Я смотрел на пожелтевшие листки, и вдруг мне показалось... нет, я явственно услышал, как одно имя заговорило. В его быстрой речи сквозили боль и недоумение, ее напряженный ритм очень напоминал глуховатый голос моего отца. И тут же откликнулось другое, за ним – третье. Гул голосов нарастал, в нём отчетливо слышался каждый новый вступающий, и все были неповторимы. Я не понимал языка, а они заполнили собой всё пространство. Это были уже не имена, это были люди – высокие, худые, они покачивались, их похожие на стон голоса сливались в странный хор. Что это было? Песня? Молитва? Жалоба? Обвинение? Это невозможно было слушать. Я заткнул уши – звук лишь усилился. Казалось, над этим городом, над Германией, над целым миром звучит Хор Мертвых.
Пришлось выйти на свежий воздух. Я медленно возвращался из 1943-го в 1998-й. Постоял, походил. Только потом смог снова зайти в помещение. На сей раз – в отдел перемещенных лиц. Я хорошо помнил, в каком потрясении находился, увидев три родных мне фамилии. Среди тех, кто уехал из Австрии в 1946-м году. Среди живых! Это открытие затмило передо мной всё остальное. Сейчас я присмотрелся к документам внимательнее. И увидел то, на что не обратил внимание раньше: возраст. У всех троих он был указан один и тот же – 21 год. Деталь, всё отменяющая – это другие люди, значительно моложе тех, кого я искал.
Совпадение исключалось – не могли собраться вместе из той же Белоруссии еще три человека с точно такими же именами и фамилиями. Значит, здесь кроется какая-то тайна. Кто они на самом деле? Почему пошли на такой шаг? Какую опасность я для них представляю, если они – в чём уже нет сомнений – пытались меня убить, начиная с выстрела в Вене?
С этой минуты мой поиск резко менял направление. Я обязан решить эту головоломную задачу, я обязан выяснить, кто закрутил вокруг меня этот венский вальс. Причем – не из простого любопытства, речь идет о моей жизни и смерти.
4. Лима. Испанская кровь
Стив встретил меня доброжелательно, результатами моей европейской вылазки остался доволен. Интересовался деталями. Я еще раз убедился, что к охоте на меня он непричастен. Разглядывая дома свой злополучный листок, где в двух квадратах я поставил жирные вопросительные знаки, я задумался: как жить дальше? Мелькнула капитулянтская мысль: может, уволиться и уехать к Ирине? Но... не тянуло меня к ней, хоть убей. И потом, Европа стала для меня опасной зоной. Я попал в какую-то круговерть, в облаву, которой руководят отсюда, из Америки, а исполнители – там. Меня обложили, как зверя; охотники прячутся – я ни разу ни одного не видел. Куда-то запропастился Палкес – третий человек из тройки, которую я разыскивал. В итоге самое безопасное место для меня – здесь, в Сан-Франциско. И самое главное теперь – исподволь попытаться узнать даже не то, кто они сейчас, а кем они были прежде. Наверняка, ключ к разгадке спрятан именно там.
Мои надежды на отдых после полутора недель работы без выходных рухнули очень быстро. Фирма искала пути завоевания рынка, и Стив поручил мне взяться за Южную Америку.
- В Мексику мы ездим как к себе домой, - сказал он, - но возят туда туристов все, кому не лень. Предложений масса, а спрос умеренный. Найди что-нибудь подходящее и в познавательно-развлекательном и в финансовом отношениях.
Я засел в библиотеке и, перелистав кучу справочников и журналов, а затем погуляв по интернету, пришел к выводу, что лучше, чем Перу, ничего не сыщешь. В послеколумбовы времена именно в Лиме была столица вице-королевства, объединявшего все испанские владения в Америке. А до Колумба на этой земле была империя инков. И сейчас страна неплохо развивается. Свои соображения я изложил шефу.
- Меня интересуют две вещи, - заявил Стив. – В любом уголке планеты, куда едут наши туристы, должно быть то, к чему американцы привыкли и хотят видеть везде. С другой стороны, должно быть то, что поражает воображение и чего нет нигде.
- О кей, - согласился я. – Перу – как раз то место, о котором вы мечтаете. Там есть постройки – свидетели колонизации, и музеи, в которых запечатлена история. Там уйма католических соборов. Там есть местная еда в сочетании с привычной, американской. В то же время древняя столица инков Куско и крепость Мачу-Пикчу совершенно уникальны. А так называемые линии Наска, видные только с самолета – возможные следы внеземных цивилизаций. И еще очень многое – за. У них есть уже отработанные маршруты, можно, при желании, договориться о нестандартных, с их гидами. Но...
- Понимаю, - перебил меня Стив, - это всё ты узнал из книг и всяких туристских пособий. Но пока не посмотришь сам, своими глазами и со своей точки зрения, верить ничему нельзя. Это ты хотел сказать?
- Конечно. Плюс – надо уточнить насчет комфорта, к которому привыкли наши клиенты.
- Тоже верно, Перу – не Европа. Когда будешь готов вылететь в Лиму?
- Послезавтра.
- Ладно, поручу Эмили заказать тебе билет на утренний рейс.
Я связался по телефону с Лимой, с турагентством, которое показалось мне наиболее перспективным, и получил предварительное согласие на сотрудничество. Уже стало легче. Все-таки в незнакомой стране, без знания языка, не слишком разгонишься.
Владелец фирмы, Родриго Фернандес, типичный латиноамериканец, кряжистый, с темным лицом и чуть-чуть плутоватыми глазами, встретил мое появление в его офисе с энтузиазмом.
- У нас настоящий туризм только начинается, - сообщил он, усаживая меня на диван и устраиваясь рядом. – Северная Америка нас интересует как партнер. Сегодня многие хотели бы установить деловые контакты. Экспорт – импорт. Связи с бизнесменами. Скажу вам честно – зачем перуанцу ехать к вам? Посмотреть достопримечательности? У нас своих хватает. А вот купить дефицитные для нас товары, электронику, пусть не самую новейшую, но побольше и подешевле – желающих будет немало. Что же касается ваших туристов, тут не будет проблем. Покажем всё.
Ситуация прояснилась. Перу – далеко не самая развитая страна Южной Америки, но мне это представлялось второстепенным фактом. Удивительные достижения цивилизации инков, неповторимые природные комплексы – достаточные приманки для привлечения любознательных американцев. Да и отель намечался хороший – Санта Круз, в престижнейшем районе Лимы – Мирафлорес. Когда принципиальные моменты соглашения были оговорены, Фернандес открыл передо мной дверь в соседнее помещение:
- Детали согласуете с Изабель, она решает все конкретные вопросы.
Комната, в которую я попал, выглядела неожиданно уютно. На стенах – рекламные плакаты европейских турагентств. Свежие цветы в керамической вазе. Из-за стола, оторвавшись от компьютера, поднялась стройная женщина в открытом платье и, предложив мне сесть, расположилась в кресле напротив, закинув ногу на ногу.
Я сразу понял, почему для уточнения деталей Фернандес направляет посетителей именно к Изабель: любой мужчина перед ней безоружен. Стараясь смотреть только в ее лицо, я безропотно согласился со всеми условиями, ценами и сроками. В голове крутилась единственная мысль: испанский сапог, подвешивание на дыбе, иголки под ногти и другие средневековые забавы – всё это ничто по сравнению с пыткой, которой подвергаешься, сидя перед красивой женщиной и зная, что надо встать и уйти.
Когда мы подписали нужные бумаги, я, вместо прощания, с совершенно серьезным видом заявил:
- Если бы я не был женат, я бы немедленно предложил вам руку. И всё остальное.
- Хорошо, когда у мужчины есть «и всё остальное», - в тон мне заметила Изабель. – Кстати, а вы женаты?
- Нет, - ответил я.
Мы одновременно рассмеялись, и в этот момент между нами проскочила какая-то искра – мир, словно по волшебству, изменился. Исчезла напряженность, возникло ощущение, что мы уже давным-давно знаем друг друга. Я взялся за ручку двери:
- Что лучше – писать или звонить?
- Конечно, звонить – по крайней мере, слышишь живой голос. Но не по этому телефону. Я дам тебе другой номер.
Вернувшись в Сан-Франциско, я дал себе слово, что наберу этот номер не раньше, чем через неделю. Но выдержал только 24 часа. Потом ежевечерние звонки превратились в ритуал. Наши беседы становились всё теплее – и откровенней. Когда через два с половиной месяца я собрался в Лиму – проверить, как пройдет визит первой группы наших туристов – я уже знал об Изабель почти всё.
Она окончила университет, владела несколькими языками. С работой ей повезло, а ведь в любой латиноамериканской стране это проблема. В турбюро ее ценили – и за энергию, и за английский. У нее был шестнадцатилетний сын, живший то с ней, то с ее родителями в провинции. «Дитя случая» - с некоторым вызовом прокомментировала она этот факт по ходу одного из наших разговоров. И тут же лукаво выпустила залп встречного огня:
- А сколько у тебя таких «детей случая» в разных странах?
Пришлось, к стыду своему, констатировать, что как-то не обзавелся ни одним. Понимал, что такое признание может понизить мой рейтинг в глазах обольстительной перуанки. Для отвлечения задал естественный вопрос:
- И каким он растет, твой сын?
- Способный и сообразительный. Как его отец.
- Где же сейчас этот способный папа?
- А где ветер, который вчера дул с гор? Никто не знает. И я не знаю.
Мысли о Перу и предстоящей встрече отодвинули, затмили то, что мучило меня последние полгода. Но однажды я случайно наткнулся на свой листок с квадратами, и внезапно меня ошеломила догадка: эти люди, взявшие фамилии моих родственников – либо евреи, служившие немцам, и потому оставшиеся в живых, либо... Это казалось неправдоподобным, но именно поэтому могло оказаться правдой – либо немцы! Вся проблема в том, чтобы чем-то мое предположение подтвердить.
Прокручивая в памяти последние события, я вспомнил промелькнувшую в одной из мюнхенских газет статейку про неонацистов: они, мол, готовятся отпраздновать в апреле нынешнего, 99 года, славную для них годовщину – 110 лет со дня рождения Гитлера. Если я недалек от истины, моя троица тоже постарается отметить эту дату. И есть единственная точка в Германии, куда будут стремиться все поклонники фюрера. Конечно, без объявления цели своего сборища – но именно там им никто не сможет помешать. Эта точка – знаменитый Хофбройхаус в Мюнхене, в котором Гитлер основал свою партию и многократно выступал. Заведение, прославившееся на всю Европу отличным баварским пивом и осаждаемое тысячами туристов. Прикрытие неуязвимое: собраться в пивной – самое нормальное дело для мужчин. А что у них при этом на уме, никого не касается. Значит, 20 апреля, через пять недель, я должен любой ценой быть в Хофбройхаусе.
А пока мой путь лежал в Лиму.
Изабель встретила нас в гостинице и перепоручила гиду. После чего мы с ней расстались до вечера. Американцев – новичков на перуанской земле – ознакомили с правилами поведения в ее столице. Ценных вещей в номерах не оставлять – украдут. Сдавать в сейфы в регистратуре. На пешеходной улице Хирон де ла Унион дргоценности не надевать – сорвут. По одному лучше не ходить. Дальше – про валюту, транспорт, чаевые и ближайшие мероприятия. Экскурсии. Ресторан. Свободное время. Программа на завтра.
Я слушал вполуха, смотрел вполглаза, автоматически задавал вопросы и так же отвечал на них. И ежеминутно поглядывал на часы. Не припоминаю, чтобы когда-нибудь в моей жизни время тянулось так медленно. Наконец, мои необычайно любознательные американки угомонились. Я был свободен.
Изабель прогуливалась у входа. Мы сели во вполне приличный «фордик», и она повезла меня по еще многолюдным улицам города, уже погружавшегося в лиловый кисель сумерек. Он густел непривычно быстро, не успели мы оглянуться, как южная ночь стремительно опрокинулась на нас. Простроченная блестками фар и многоточием огней, она всё равно казалась оглушающе черной. Мы подъехали к многоэтажному зданию, моя спутница выключила двигатель.
Начитавшись латиноамериканских классиков, я был убежден, что все здесь устраиваются на ночь в гамаках, и с понятным волнением ожидал продолжения своего приключения. Поэтому, когда мы поднялись в обыкновенную, нормальную квартиру с полноценной кроватью в спальне, я был несколько разочарован. Но очень скоро мимолетное огорчение улетучилось, изгнанное неистовым порывом страсти...
Когда я пришел в себя, на комоде монотонно тикал будильник, и я не сразу сообразил, что на стене почти незаметным контуром выделяется прямоугольник окна. Изабель тесно прижалась ко мне, в темноте ее шепот зазвучал неправдоподобно громко:
- Женись на мне, мачо. Я рожу тебе сына. Ты так похож на настоящего перуанца – у тебя красивые черные волосы, ты высокий и стройный. Наверное, ты потомок инков.
Я поудобней расположил свою руку где-то на задворках ее роскошного тела и возразил:
- У твоих соплеменников прямые, тяжелые волосы, а у меня они легкие и вьются.
- Какая разница, главное, что они – есть...
- Ваши мужчины загорелые от знойного солнца, их тела шоколадного цвета. А я могу потемнеть только летом и то чуть-чуть.
- Но это дело вкуса, - она приникла к моим губам, затем, отстранившись, закончила мысль: - Я, например, предпочитаю белый шоколад.
- У тебя хороший вкус, - заметил я и задумчиво добавил: - А насчет сына – заманчивая идея.
... Мы сидели в небольшом ресторанчике в не самой фешенебельной части Лимы. Туристы в этом районе не бывали. Посетители напоминали то ли клерков, то ли продавцов, заходя, они здоровались с хозяином, как со старым знакомым. Над столиками плавал легкий сизый дымок от сигарет, который перемешивался с поднимавшимся кверху паром от горячих блюд, и всё это пересекала пулеметными очередями скорострельная испанская речь.
По моей просьбе Изабель выбрала место, куда она раньше не заглядывала, чтобы никто не мешал нашему разговору. Хотя на нас всё равно обращали внимание – очевидно, английский был здесь непривычным. Второй день моего пребывания в Лиме заканчивался, завтра утром мои американки отправляются в горы, а я улетаю домой. Уже послезавтра встречаю в Сан-Франциско группу из Германии. Но я не мог просто так уехать – всё, что просходило со мной здесь, было слишком серьезно.
- Две недели назад ты мне жаловалась по телефону на своего сына, - начал я издалека, - говорила, отбивается от рук. В чём дело? Могу я чем-то помочь?
- У него появились друзья, они моей маме не нравятся.
- Хулиганьё?
- Если бы только это.
- Да, 16 лет – опасный возраст.
- Мама боится наркотиков. Я – тоже. Когда-то девчонкой в школе попробовала и с тех пор боюсь. Я уже занялась им, ездила к нему, привозила его в Лиму. Думаю, наладится. Но ты ведь прилетел сюда не ради помощи моему сыну? И не ради туристов – у них свой руководитель.
- Я хотел видеть тебя.
- Ну что ж, хотел – посмотрел. Возможно, увидел даже больше, чем ожидал. Какие у тебя дальнейшие планы? Попрощаться?
Я понимал ее. И независимый тон, и что за ним скрыто. При ярком свете дня всё – и вещи, и мысли, и чувства, абсолютно всё – выглядит иначе, чем ночью. Она не была уверена во мне. Она знала мужчин. Получил требуемое – и адьёс! Хорошее испанское слово – позволяет легко расстаться, раз и навсегда. Я улыбнулся:
- У тебя странное мышление. Разве я похож на мачо, как ты меня совсем недавно хотела убедить? Скажу честно: с детства мечтал встретить красивую перуанку и влюбиться в нее. И вот, когда детская мечта начинает сбываться, вдруг слышу про прощание.
- Ты решил на мне жениться?
- А разве ты не согласна?
- Не знаю. Я в своей стихии, и мне здесь хорошо. А ехать с тобой в Штаты...
- А кто сказал, что надо ехать тебе, а не мне?
- Оставить такую великую страну ради маленького Перу и такой знаменитый город – Сан-Франциско – ради вечно туманной Лимы может только сумасшедший.
- Или человек, у которого есть тайные планы.
- Работаешь на ЦРУ?
Идея! Такая мысль мне в голову не приходила. Отличное прикрытие! Но – рано или поздно выяснится, что я врал. Начинать с обмана? Зачем? Потом он потянет за собой другой обман, как цепная реакция. Если я хочу жить с ней... А я хочу... Значит, лгать нельзя. Всё это пронеслось в моем сознании в доли секунды. Я сделал удивленное лицо:
- Ну почему обязательно подозревать в приличном человеке шпиона?
И неожиданно для самого себя выпалил:
- Я ищу тех, кто убил моих родственников.
Выскочило - и сразу стало ясно: это правда. То, что таилось во мне, отзываясь болью, надеждой, непониманием, вдруг нашло концентрированное, четкое выражение. Я интуитивно почувствовал: кража фамилий связана с ликвидацией людей. Теперь я знал: мой долг, как наследника погибших, восстановить справедливость. Око за око, зуб за зуб.
- Твоих родных застрелили? К сожалению, в Америке такое часто происходит, - в тоне Изабель звучало сочувствие. Она мыслила сегодняшним днем.
- Это случилось во время войны. Той, Второй мировой.
- Когда воевали в Европе, правильно?
Я кивнул:
- Раз ты представляешь эпоху, тебе легче будет объяснить. Я, во многом, жертва Холокоста.
- Чего?
- Ты никогда не слышала это слово?
- Я хорошо училась в школе, мы там узнали много красивых и умных слов. Потом был университет. Но того, которое ты произнес... нет, его среди них не было.
- А про Беларусь что-нибудь знаешь?
- Нет.
- Надеюсь, у нас будет время поговорить на эту тему подробно. А если в двух словах...
Изабель с напряженным вниманием выслушала мою краткую информацию и огорошила меня комментарием:
- В Перу евреев не очень любят, их у нас мало. Говорят – оккупанты, притесняют палестинцев. Наше турбюро для всех соседних стран организует поездки в Израиль. Если честно, я там не заметила ничего такого, в чём их обвиняют. Кому верить?
Я бросил взгляд в зал:
- Видишь полного мужчину в желтой рубашке возле окна? И молодого крепкого парня с бокалом через два столика от него? И того весельчака, который всё время поглядывает в нашу сторону?
- Да, - недоуменно проговорила Изабель.
- Так вот, если эти трое заявят, что Израиль – агрессор, а я скажу, что это неправда – кому ты поверишь?
Она засмеялась:
- Тебе.
- Вот и ответ на твой вопрос. И всегда верь только мне.
Моя любимая женщина посмотрела на меня так, будто видела впервые:
- Во мне испанская и индейская кровь. В тебе еще два вида. Что же будет в нашем сыне?
- Смесь, которая вберет в себя всё лучшее из составных частей.
- Верю. А как же с твоей религией?
- Элементарно – ее у меня нет. Ты католичка, это для тебя священно и естественно, как есть и спать. А у нас в Бога не верили, мать и отец – атеисты. И я таким вырос. Вера – слишком серьезная вещь, чтобы бросаться в нее без оглядки, или менять через день. На наши отношения это не повлияет.
Мы о многом договорились в тот вечер. О нашем будущем. О европейском турне, которое обязательно совершим вдвоем. Я честно рассказал ей всё – про архив, фамилии, покушения. Я не имею права на спокойную жизнь, сказал я, пока не разберусь с этим клубком. Она предложила свою помощь. Подождем, сказал я, может, и понадобится.
Продолжение см. Часть 3
Добавить комментарий