В традициях Вахтангова и Щукина
В Щукинском были потрясающие преподаватели по мастерству актёра и по другим предметам. Мне повезло работать с вахтанговцами первого поколения. Цецилия Львовна Мансурова, нервно поправляя коротко постриженные рыжие волосы, восторженно рассказывала нам о своём учителе Евгении Багратионовиче Вахтангове, о его студии в Мансуровском переулке (отсюда и сценический псевдоним Цецилии Воллерштейн).
Ещё она любила вспоминать, как вышла замуж за графа Шереметева. В знаменитом роду Шереметевых было всего два случая, когда граф женился на актрисе. В 1801 году директор императорских театров граф Николай Петрович Шереметев опозорил семью, взяв в жёны крепостную актрису Прасковью Жемчугову. А через сто с лишним лет другой граф Николай Петрович Шереметев, вопреки мольбам семьи, мало того что женился на актрисе старше его по возрасту, так ещё и на еврейке. Цецилия Львовна рассказывала об этом, смеясь. Она очень любила своего Николашу. Овдовев в 47 лет, она замуж больше не вышла и полностью отдала себя театру Вахтангова и училищу Щукина. Представление о великом таланте этой актрисы можно получить только из одного небольшого эпизода в кинофильме "Дорогой мой человек" с Алексеем Баталовым в главной роли. Мансурова сыграла там военврача-армянку Ашхен Оганян, которая погибает, укрыв собой подругу.
Анна Алексеевна Орочко - стройная, седовласая, величественная - входила в аудиторию, усаживалась за стол и закладывала, словно закручивала, ногу за ногу так, что не всякая юная студентка могла повторить эту позу. Анна Алексеевна была удивительно красива в пожилом возрасте. Часто можно услышать выражения "Старость не красит" или "Со следами былой красоты". Но есть женщины, которые с возрастом становятся ещё краше. Вспомним, например, портрет Анны Андреевны Ахматовой кисти Алексея Баталова. У таких женщин с годами появляется благородная стать, грустная мудрость, умение прощать и ценить красоту даже в малом.
Такой была Анна Алексеевна Орочко, в которой Вахтангов раскрыл талант трагедийной актрисы, а мы, студенты, испытали на себе её талант театрального педагога. Кстати, живя в Нью-Йорке и сотрудничая с газетой "Новое Русское Слово", я как-то ехал в машине с владельцем и главным редактором газеты Андреем Седых (Яковом Моисеевичем Цвибаком) и его женой Женни Грей. Она сидела рядом с водителем, а мы с Яковом Моисеевичем сзади. Он обратился к жене: "А знаешь, Саша тоже вахтанговец, как и ты". Тут я узнал, что Женни Грей училась у Вахтангова в студии. "Кого вы знаете из студийцев?", - спросила она равнодушно. "Мансурову, Орочко, Рубена Симонова, Бориса Захаву", - ответил я. "Да-да", - сказала она и замолчала. Мне показалось, что ей уже давно всё было безразлично. Потеря интереса к прошлому, равнодушие к настоящему, нежелание удивляться, узнавать, изучать означает усталость от жизни и готовность уйти из неё.
Среди других первых вахтанговцев, у которых мне повезло учиться актёрскому мастерству, были Мария Давыдовна Синельникова и Валерия Фёдоровна Тумская. Радостно было работать с такими режиссёрами-педагогами, актёрами театра Вахтангова, как Анатолий Иванович Борисов и Владимир Георгиевич Шлезингер, и с более молодыми преподавателями Леонидом Калиновским, Александром Сабининым (Биненбоймом), Юрием Стромовым... Руководитель курса Анатолий Иванович Борисов носил очки в тонкой золотой оправе и держал сигарету большим и указательным пальцами. Он был благодушным, смешливым и очень расстраивался из-за недисциплинированности, опоздания и других нарушений со стороны студентов. В особо гневные минуты он называл нас "халдами". Это было самое ругательное слово в его лексиконе.
Давно замечено, что яркий, знаменитый, талантливый актёр не всегда может быть талантливым педагогом, воспитателем актёров. И наоборот, не очень заметный, мало востребованный актёр может быть выдающимся режиссёром-педагогом. Счастьем было наблюдать за работой таких знаменитых преподавателей актёрского мастерства, как Вера Константиновна Львова и Леонид Моисеевич Шихматов. А ещё с нами работали Виктор Григорьевич Кольцов и Александр Михайлович Поламишев, Юрий Петрович Любимов и Владимир Абрамович Этуш, Иосиф Моисеевич Толчанов и Иосиф Матвеевич Раппопорт, Нина Павловна Русинова, Татьяна Кирилловна Коптева, Альберт Григорьевич Буров, Людмила Владимировна Ставская, Юрий Васильевич Катин-Ярцев, который считал себя учеником актёра московского Государственного еврейского театра Иосифа Абрамовича Шидло. Мы, суденты, с большим уважением относились к преподавателям старшего поколения, но стремились работать и с молодыми режиссёрами. Когда пришёл учительствовать недавний выпускник Щукинского Саша Биненбойм, да ещё привёл молодого тогда писателя Анатолия Гладилина, сцену из повести которого мы репетировали, появилось ощущение, что Саша - один из нас, что мы творим вместе, в унисон. Однако творческая дружба как началась внезапно, так внезапно и закончилась в тот момент, когда Саша вдруг потребовал, чтобы его называли по имени-отчеству - Александром Исааковичем. И дистанция между нами сразу увеличилась в десятки километров. Проявлением любви и доверия к педагогам было, когда студенты в глаза или за глаза называли их уменьшительно: Шлезингер был для нас Шлезом, Цецилия Львовна Мансурова - Целюшей...
Надо отдать должное ректору Щукинского училища Борису Евгеньевичу Захаве, который собрал потрясающий преподавательский состав не только на кафедре актёрского мастерства, но и на всех других кафедрах. Уроки ритмики по системе Далькроза вела уникальная, неутомимая, всегда в белом кружевном воротничке, венчавшем закрытое платье, Вера Александровна Гринер. Ей ассистировала добрейшая и милейшая Елена Дмитриевна Кара-Дмитриева, дочь талантливого артиста театра, кино и эстрады Дмитрия Лазаревича Кара-Дмитриева. Она была замужем за артистом эстрады Николаем Рыкуниным. Вокал преподавала Рузанна Артуровна Согомонян. К моему удивлению, она уверяла, что вокалистам полезно есть зимой мороженое. Когда у неё на занятиях распевался Коля Коршилов (впоследствии ведущий артист Московского театра оперетты), даже стены вибрировали! Уроки сценической речи давала Татьяна Христофоровна Манучарова.
А художественное слово преподавала Татьяна Ивановна Запорожец, строгая, сдержанная, внешне несколько старомодная с её гладко зачёсанными, чёрными с сединой, собранными на затылке в пучок волосами. Когда ей исполнилось 50, она пригласила нас, студентов "борисовского" курса, к себе. Мы пришли с цветами. Поднялись по лестнице старого московского дома на нужный этаж и увидели на двери, обитой чёрным дерматином, объявление: "Цветы, гирлянды и траурные венки по случаю моего 50-летия вносить сюда". Студенты не слишком интересовались личной жизнью преподавателей, но со временем мы стали понимать, сколько среди них было одиноких людей, которым Щукинское училище заменило семью. Это и Галина Григорьевна Коган, преподававшая будущим артистам историю КПСС и собиравшая студентов перед экзаменом у себя дома, чтобы за несколько часов подтянуть их знания до приемлемого уровня. Это и Татьяна Ивановна Запорожец, которая один раз за все четыре года нашей учёбы проявила слабость. Уже не помню подробностей, но на лекции о логике в художественном чтении наши студентки то ли засмеялись некстати, то ли проявили иную бестактность. Татьяна Ивановна обиделась и даже заплакала. Было очень стыдно и за себя, и за неё, и стало жаль её. Вероятно, у Татьяны Ивановны не было в жизни ничего, кроме нас и нашего института. Она жила работой, нашими успехами и неудачами, и конечно же, могла рассчитывать на благодарность и уважение со стороны учеников. И получала благодарность и уважение. Но в тот день, видимо, произошёл срыв, и строгая, сдержанная, но бесконечно доброжелательная Татьяна Ивановна не смогла сдержать себя, а бестакность девчонок просто оказалась последней каплей.
...С радостью шли мы на уроки танца к Якову Давыдовичу Ицхоки, на уроки сценического движения и фехтования к Аркадию Борисовичу Немировскому, которого позднее сменил Всеволод Борисович Южаков... Понимаю, что перегрузил текст именами и фамилиями, но это "от полноты чувств-с", как сказал бы персонаж пьесы Гоголя или Островского.
На уроках танца аккомпаниатором была Ирина Михайловна Ола, которую мы звали просто Ирой, поскольку она была почти одного возраста с моими старшими однокурсниками - Васильевым, Кацировым, Хмельницким. Молодая, симпатичная, сексапильная, она привлекала внимание студентов мужского пола. Позднее наши с ней пути не раз пересекались. Я встретил её в Риме, когда мы проходили эмиграцию. Она рассказала, что дочь её остаётся в Италии. Потом мы встретились в Нью-Йорке, на Брайтон Бич. Она была аккомпаниатором ресторанного певца Вилли Токарева.
Думаю, была больше чем аккомпаниатором, но партнёром, музыкальным редактором, даже соавтором. Феномен популярности Вилли Токарева в России я объясняю тем, что публике понравился созданный им песенный персонаж, этакий удалой, хитроватый, придуривающийся эмигрант. Разочарование публики и потеря интереса к нему проявились тогда, когда Токарев вернулся в Россию и стало очевидно, что он вовсе не придуривался... После того как Ирина Ола рассталась с Токаревым, она попала в странную историю с вором в законе Вячеславом Иваньковым по кличке Япончик. Вроде бы она согласилась вступить с ним в фиктивный брак и этим помочь ему легализоваться в Америке. Когда Иванькова арестовали, она исчезла. То ли она проходила по делу как соучастница и обвиняемая в фиктивном браке, то ли согласилась сотрудничать со следствием и стала ценным свидетелем в обмен на безопасность, но после приговора Иванькову, следы Ирины Михайловны потерялись. Возможно, ФБР надёжно спрятало её.
...Историю русской литературы читал у нас в Щукинском знаменитый критик и литературовед Павел Иванович Новицкий, которого в своё время Маяковский иронично называл "Павлом Белинским", историю русского театра - Анна Александровна Тарасевич, историю зарубежной литературы и зарубежного театра добрейшая Ирина Александровна Лилеева, которую мы считали мамой нашего курса. Это она уговорила меня вернуться в Щукинское училище и продолжить сдачу экзаменов, когда после неожиданной смерти моего 49-летнего отца мною овладело полнейшее безразличие к самому себе и к своему будущему. Через несколько лет Ирина Александровна обратилась за помощью ко мне. Её дочь лет семнадцати была в состоянии глубокой депрессии. Ирина Александровна искала для неё работу и попросила меня помочь. У наших друзей, живших недалеко от нас у метро "Аэропорт", бывших актёров ГОСЕТа Якова Цибулевского и Ольги Цибулевской-Гольбурт дочь работала в "Ленинке", то есть в Библиотеке имени Ленина. Она-то и пристроила туда дочь Ирины Александровны.
...Курс истории изобразительного искусства и костюма вела Ирина Ипполитовна Малыгина, а однажды (к сожалению, только однажды) она привела к нам своего коллегу и учителя Юрия Николаевича Симолина, который прочёл лекцию об импрессионистах. "Они умели писать воздух! - восхищался он. - Они звали нас полюбоваться солнышком, травкой, полем, милыми простыми людьми, по-новому увидеть то, что мы видим возле себя каждый день, и воскликнуть: "Какая удивительная штука жизнь!" До сих пор слышу эти его слова, произнесённые сипловатым голосом. Ирина Ипполитовна тоже очень увлекательно рассказывала нам об античной, средневоковой и более поздней архитектуре, скульпторе, живописи. Мы любовались иллюстрациями, которые она приносила, и ею самой - высокой, стройной, рано поседевшей женщиной, с хорошим чувством юмора. Когда за ней стал ухаживать наш преподаватель Саша Биненбойм, мы не удивились: это была хорошая пара.
...Французский язык преподавала незабываемая Ада Владимировна Брискиндова, она же учила студентов этикету и хорошим манерам. Держа в длинных пальцах длинный мундштук с сигаретой, она говорила девушкам, что держать корпус надо так, словно на голове хрустальная ваза, а подмышками яблоки. "Сидеть надо, - говорила она, - на краешке стула, и спину держать прямо. Берите пример с Веры Константиновны Львовой, которая даже в преклонном возрасте идеально держит спину". Глядя на Аду Владимировну Брискиндову, я вспоминал слова Фаины Раневской в экранизации чеховского "Человека в футляре": "Я никогда не была красива, но я всегда была чертовски мила". Я получал огромное удовольствие, когда Ада Владимировна Брискиндова и Ирина Александровна Лилеева говорили друг с другом по-французски. Иногда к ним присоединялась моя однокурсница Эра Зиганшина, у которой с этим языком не было проблем. К сожалению, Эру почему-то недооценили, не помогли раскрыться её способностям, и она вынуждена была уйти после второго курса. А позднее "отомстила", став в Санкт-Петербурге великолепной актрисой театра и кино и получив высокие звания и награды.
...Грим преподавала Екатерина Львовна Синельникова. Мне для сдачи зачёта она предложила взять портретный грим поэта Александра Блока. Самое трудно для меня было выпрямить по-блоковски нос. Провозился целый час, но получилось как надо.
Все эти преподаватели создали ту самую знаменитую "Щуку", которой гордятся её выпускники, где мечтают обучиться профессии будущие актёры, где чудом удаётся сохранить атмосферу, заложенную самим Евгением Багратионовичем Вахтанговым и его первым учеником Борисом Евгеньевичем Захавой. В самые трудные годы сталинщины, когда негласно действовала процентная норма для поступления в институты евреев, когда с 1949 по 1953 год власти выдавливали из высших учебных заведений евреев-профессоров, театр Вахтангова и училище Щукина оставались островком демократии. Здесь отстаивали творческую свободу, здесь никогда не было антисемитизма. Впрочем, как и во МХАТе с его школой-студией.
В обеих театральных школах в те трудные десятилетия партийного контроля и давления, хоть и тлел, но всё же не угасал огонёк свободомыслия, благодаря чему возник потом театр "Современник", созданный молодыми выпускниками мхатовской школы, а затем Театр на Таганке, созданный вахтанговцем Юрием Петровичем Любимовым вместе с выпускниками Щукинского училища. Оба театра стали глотком свободы в шестидесятые годы.
А ещё надо вспомнить Студенческий театр МГУ, в котором режиссёр кино и театра Сергей Юткевич поставил только что вышедший в русском переводе "Дневник Анны Франк". Я с родителями жил тогда рядом с улицей Герцена, на которой находился Дом Культуры МГУ, и мы побежали смотреть "Дневник". Сам спектакль я плохо помню, однако до сих пор звучит в ушах тонкий голосок исполнительницы роли Анны Франк, напевавшей мелодию "Венгерского танца №1" Брамса, и остался в памяти ажиотаж вокруг этого спектакля: ведь речь шла о Холокосте, об уничтожении людей, даже детей только за то, что они были евреями. В Советском Союзе говорить об этом вслух было нельзя. А уж тем более ставить об этом спектакли. Могли возникнуть ненужные ассоциации. Но они возникали, когда советские зрители смотрели "Дневник Анны Франк", или пьесы-притчи Бертольда Брехта, или пьесы-сказки Евгения Шварца...
Когда Юрий Петрович Любимов начал ставить со студентами третьего курса пьесу Брехта "Добрый человек из Сезуана", я заканчивал первый курс. Мы уже учились на втором, когда Любимов взял в готовящийся спектакль моих однокурсников Васильева и Хмельницкого в качестве музыкантов, композиторов и исполнителей зонгов. Анатолий Васильев играл на гитаре и высвистывал мелодии, а Борис Хмельницкий играл на аккордеоне. Оба очень хорошо вписались в спектакль, и это определило их дальнейшую судьбу. Судьбоносным оказался этот спектакль для Зины Славиной и Аллы Демидовой. Те, кто смотрели "Доброго человека" уже в театре, помнят в роли лётчика Владимира Высоцкого или Николая Губенко. Но первым и, думаю, лучшим исполнителем этой роли был студент училища Бимболат (Бибо) Ватаев. Фактурный красавец-осетин мощного темперамента был как будто создан для этой роли. И ещё одна важная роль - роль Водоноса - была поручена другому студенту-осетину Косте Бирагову. Любимов не только рассказывал, что надо играть, но и великолепно показывал, как играть. Он был режиссёром озорным, провокационным, с неуёмной фантазией, с удивительным чувством времени, ритма, музыки и воздуха спектакля.
Любимову пришлось преодолевать трудности сразу во время работы над дипломным спектаклем. У Кости Бирагова случилась неприятность с какой-то девушкой, которая на него пожаловалась в газету "Комсомольская правда", что привело к появлению статьи под названием "Сыграет ли он Чацкого?" Вполне в духе того времени автор статьи бичевал студента, который, став актёром, обязан служить примером для своих зрителей. Мол, сможет ли человек с нетвёрдыми моральными устоями играть таких героев, как Чацкий, Корчагин, Мересьев?..
В Щукинском было устроено общее собрание, на котором присутствовали корреспонденты "Комсомольской правды". Было предложено наказать Бирагова. В защиту студента выступил тогдашний парторг училища Моисей Соломонович Беленький. А на следующий день в газете появился фельетон под названием "Товарищ Беленький уточняет". У Моисея Соломоновича начались неприятности по партийной линии и трения с ректором Борисом Евгеньевичем Захавой. Благодаря упорной защите Беленького, наказание студента Бирагова ограничилось переводом на младший, то есть наш курс и отстранением от роли Водоноса в "Добром человеке". На эту роль Любимов взял студента Алексея Кузнецова.
Добавить комментарий