Нью-Йорк. Первые шаги
13 число оказалось значимым для нас. 13 февраля 1979 года мы ступили на американскую землю, а 13 марта мы переехали из манхеттенского отеля Lucerne в бруклинскую съёмную квартиру по адресу 198 Wilson Street.
Первый год жизни в Америке ушёл на то, чтобы осмотреться, подучить английский, возобновить старые знакомства и завязать новые. Скучать здесь было некогда: Нью-Йорк - это целая страна неограниченных неосуществлённых возможностей. Если что-то не удавалось осуществить, то лишь по собственной вине, из-за собственной лени.
В тот первый год моя мама вернулась на еврейскую сцену. Театр Фольксбине предложил ей роль в спектакле "Сон Гольдфадена". Пьеса еврейского поэта Ицика Мангера была написана по мотивам пьес и песен Гольдфадена.
В спектакле, который шёл только по уикендам (вечером в субботу один и по воскресеньям два), были заняты ведущие актёры американского еврейского театра Джошуа Зельдис, Леон Либголд, Ципора Спайзман, Джэк Рехтцайт. А режиссёром был Якоб Ротбаум, брат выдающейся актрисы ГОСЕТа Сары Давыдовны Ротбаум, партнёрши Михоэлса и Зускина, педагога еврейского театрального училища. У моей мамы в ГОСЕТе были два образца для подражания, две любимейших актрисы старшего поколения: Любовь Ром и Сара Ротбаум.
Фольксбине трудно было назвать театром в традиционном европейском понимании, да и в американском тоже. Костяк состоял из членов Объединения еврейских актёров Hebrew Actors Union, то есть из профессионалов.
Даже в лучшие годы существования Фольксбине их насчитывалось не более десятка. Остальных набирали из любителей, знавших идиш. Поэтому Фольксбине часто называли полупрофессиональным театром.
Репетиционное помещение арендовали в еврейском центре на Ист 55 Стрит, играли в театре на 350 мест, тоже арендованном. Гримёрных комнат не было. Артисты гримировались все вместе в закутке под лестницей. Играли один спектакль в течение, примерно, двух зимних месяцев. За 12 спектаклей в месяц платили 250 долларов. Даже тогда эта плата была чисто символической. Так что театр держался исключительно на энтузиазме актёров. Но для Нехамы Сиротиной это была родная стихия.
Деньги никогда не играли роли в её жизни. В её жизни роль играли только роли в еврейском театре. Один и тот же приглашённый режиссёр, как правило, ставил только один спетакль. Если работа оказывалась удачной, режиссёру предлагали вторую постановку. Потом об этом режиссёре забывали на многие годы или навсегда. Так было и с Якобом Ротбаумом. Нехама Сиротина не слишком вписывалась в ансамбль из-за того, что она говорила на классическом, литературном идише михоэлсовского ГОСЕТа, с твёрдым произношением буквы Р, тогда как актёры Фольксбине говорили картавя, на бытовом идише, на котором говорили американские евреи - выходцы из Польши и Украины.
Пока мама восстанавливала связи с жившими в Нью-Йорке ГОСЕТовцами, я находил своих московских знакомых, либо они находили меня. Бывший солист ансамбля "Самоцветы" Анатолий Могилевский взял надо мной временное шефство, ибо был уже жителем Нью-Йорка с двухлетним стажем.
Он предложил мне посмотреть бродвейский мюзикл "О, Калькутта!" Мы купили билеты подешевле и помчались на Бродвей. Этот эротический спектакль был первым, увиденным мною в Нью-Йорке. Он произвёл на меня шокирующее впечатление, поскольку актёры играли нагишом.
Особых художественных, эстетических достоинств я не увидел, но смотрел (и рассматривал) с большим любопытством, думая: "Мог бы я как режиссёр поставить нечто подобное, скажем, в Москве конца 70-х?" Мог бы, наверное, но только в театре "Уголок дедушки Дурова", где выступают милые дрессированные зверюшки. Да и тех часто прикрывали платьицами и костюмчиками.
Другим моим наставником захотел стать бывший муж актрисы Елизаветы Никищихиной врач-психиатр Эрнест Лейбов. Нет, не потому, что он увидел во мне потенциального пациента. Скорее, наоборот. Он увлекался различными электронно-телефонно-техническими новинками, учил меня ими пользоваться и вообще любил учить. Я не верил в гипноз, а он, желая продемонстрировать гипнотические способности, пригласил меня в свой манхеттенский офис и провёл сеанс, во время которого я с удовольствием вздремнул.
Радушно приняла нас Лиетта Дворк, двоюродная сестра Исаака Капеляна - мужа маминой старшей сестры Баси. Лиетта много лет работала в популярном ежемесячном американском журнале для домохозяек Ladies' Home Journal: вела отдел писем. Поскольку она отвечала на письма и давала советы, то много знала и любила делиться своими знаниями со мной на английском и с моей мамой на идише. Высокая, стройная, очень подвижная, энергичная, она, несмотря на свою привлекательность, так и не вышла замуж. Сначала была занята работой и уходом за больной мамой.
А после смерти мамы жила одна в набольшой манхеттенской квартире на углу улиц Амстердам и Вест 95. У неё была отличная память, и она детально помнила свои путешествия по странам Европы, Азии, Латинской Америки. Через несколько лет, когда мы с моей подругой Раисой решили побывать в Гонконге, Лиетта подробно рассказала, по какому маршруту интереснее пройти и что где посмотреть.
Подружились мы c Дали Энтиной-Гринблатт - тёткой моего сослуживца по Москонцерту пианиcта Бориса Энтина. У Дали и её мужа Ари не было детей, зато были друзья, с которыми они раз в неделю собирались за карточным столом. Все они общались по-русски, будучи евреями из Первой или Второй волны эмиграции. У Дали, профессиональной портнихи, раньше было большое ателье, которое она называла "Дело", буквально переводя с английского слово Business. Ари - ветеран Второй мировой войны - был администратором одного из манхеттенских госпиталей. Мы встретились, когда они оба уже были на пенсии. Ари любил угощать меня холодной водочкой (он никогда не говорил "водка", только "водочка"). А Дали (от полного имени Магдалена) каждый раз расспрашивала о племяннике Борисе, его жене Нине и сыне Коле. Она кое-что им посылала, когда это перестало быть опасным.
Дали познакомила меня с владелицей театральной школы, где учили актёров по системе Станиславского, Соней Мур, которая была очень интересным человеком, достойным большого исследования или романа. Соня Мур (в девичестве Софья Евзаровна Шацова, родом из Гомеля) стояла в одном ряду с такими приверженцами системы Станиславского, как Ли Страссберг и Стэлла Адлер. Соня Мур - автор американских учебников актёрского мастерства, таких как "Логика сценической речи", "Метод Станиславского" (с предисловием знаменитого английского актёра Джона Гилгуда), "Система Станиславского" и других, более 30 лет руководила созданным ею Американским центром имени Художественного театра под руководством Станиславского. У неё была также своя Театральная студия. Интерес Сони Мур к Станиславскому объясняется очень просто: в начале 20-х годов прошлого века она была его ученицей и актрисой Московского художественного театра.
Выйдя замуж в 1926 году за советского дипломата Льва Гельфанда, бывшего комиссара бронетанковых сил Рабоче-крестьянской Красной армии, назначенного на дипломатическую должность в Париже, она оставила сцену и уехала с ним во Францию. Будучи сотрудником иностранного отдела Объединённго государственного политупарвления (ОГПУ) при Народном комиссариате внутренних дел (НКВД), он участвовал в операции по похищению генерала Александра Кутепова, возглавлявшего Русский общевоинский союз (РОВС).
В конце 30-х годов Гельфанд был назначен послом СССР в Италии. Когда в 1940-м году дипломату Гельфанду приказали срочно вернуться в Москву, он, зная о сталинских чистках, арестах и расстрелах, решил стать невозвращенцем и в том же году с помощью американского посла бежал с женой и дочерью из охваченной войной Европы в США, где позднее стал советником Аллена Даллеса, директора ЦРУ.
В Америке Лев Борисович Гельфанд стал Леоном Муром. Об этом я прочитал в рукописи, которую мне дала Соня Мур просто для ознакомления: овдовев, она одно время думала опубликовать историю мужа на русском языке и хотела узнать моё мнение. Я прочитал рукопись не отрываясь как увлекательнейший детектив и хотел было взяться за редактирование, но Соня Мур вдруг передумала:
- Нет, ещё не время. Могут пострадать некоторые люди, - сказала она.
Соня Мур умерла в Нью-Йорке в возрасте 92 лет. К сожалению, о судьбе рукописи я ничего не знаю. Надеюсь, она не потеряна и хранится у внуков или правнуков Сони Мур.
Всему своё время: время "разбрасывать камни" и "собирать камни". В Нью-Йорке я собирал родственников, старых знакомых, заводил новых. В Бруклине нашёл уехавших из Харькова дальних родственников со стороны отца.
Узнал, что при Колумбийском университете создан Клуб русских писателей под патронажем профессора-слависта Роберта Белнапа и, решив посмотреть, кто в него входит, познакомился с Евгением Любиным, Марком Поповским, Евгенией Димер, Михаилом Моргулисом, Сашей Зайцем... Поскольку в газете "Новое Русское Слово" мои фельетоны выходили каждую неделю и эта еждневная газета была тогда единственным источником информации для русскоязычных эмигрантов не только Нью-Йорка, но и всей Америки, постоянные авторы становились более или менее известными.
Поэтому не только я находил старых знакомых, но и они находили меня. Вдруг мне позвонил Александр Лонгин, который был раньше довольно востребованным конферансье в Москонцерте. Хороший артист, он был притчей во языцех за его неопрятность: мог выйти на сцену в несвежей сорочке и в нечищенной обуви. К сожалению, с возрастом этот недостаток таланливого артиста стал ещё очевиднее.
Позднее я встретился ещё с одним бывшим конферансье - Леонидом Шиповым, способным, очень музыкальным артистом, но, к сожалению, сильно пьющим. Он рассказал мне, что приехал вместе с пианисткой и композитором Ларисой Критской, которую называл своей наконец-то настоящей любовью. Как неожиданно Шипов возник передо мной на нью-йоркской улице, так неожиданно и пропал.
Думаю, любовь Лёни Шипова и Ларисы Критской была не очень долгой. Тенора филармонического отдела Москонцерта, исполнителя неаполитанских песен и русских романсов Леонарда Бедерова я встретил на манхеттенской улице, когда он, высунувшись в окно такси, окликнул меня. Я узнал его не сразу. Ведь я помнил его в концертном костюме, на сцене, у рояля, певшего "Скажите девушки подружке вашей, что я ночей не сплю, о ней мечтаю..." А коронной его песней была "О, соле мио". Жена Леонарда Бедерова Фрида была артисткой разговорного жанра, вела концерты, объявляя номера.
Она числилась в Творческой мастерской сатиры и юмора, где я как режиссёр готовил с ней вступительный монолог. Помню, как вдруг пришло трагическое сообщение, что Фрида Бедерова погибла в автомобильной аварии. Это произошло где-то в начале 70-х. Муж остался вдовцом с двумя маленькими детьми. И вот я встретил в Нью-Йорке Леонарда Бедерова, бывшего певца, а ныне водителя такси. Он рассказал, что увёз в Америку двоих сыновей-близнецов Сашу и Диму, что счастлив работать таксистом, потому что хорошо зарабатывает.
- Значит, петь бросил?
- Иногда пою в хорошей компании, если попросят.
А бывший солист ансамбля "Самоцветы" Анатолий Могилевский петь не бросил. Он пригласил меня на своё выступление в русском ресторане на Брайтон-Бич, где пел вместе с Майей Розовой. Причём, они не только пели, но и лихо отплясывали, создавая отличное настроение у публики. Анатолий и Майя очень хорошо смотрелись в паре: молодые, красивые, с прекрасными голосами. С тех пор прошло почти 40 лет, но Анатолий, который перебрался в Калифорнию, продолжает петь и прекрасно выглядит.
А замечательная певица Майя Розова ушла из профессии. На то было немало причин. Розова - Майя Давидовна Розенвайс - пианистка по образованию, обладала очень своеобразным, сразу узнаваемым голосом. Увлекалась джазом. Переехав из Одессы в Москву, стала солисткой эстрадного оркестра Росконцерта под руководством Олега Лундстрема. Эмигрировала в США в 1977. Пела в русских, израильских, греческих ночных клубах. В начале 80-х она рассталась со своим мужем, талантливым джазовым тромбонистом Аркадием Шабашовым, и сошлась с Евсеем Агроном. Евсей Борисович Агрон (или "Евсей Ленинградский") был признанным авторитетом в криминальном мире русского Нью-Йорка. Он обожал Майю и как женщину, и как певицу. Это по настоянию Евсея Майя записала свою первую американскую пластинку "Пора любви моей" (The season of My Love). В 1984 году уних родился сын. Оправившись после родов, Майя пошла петь в ресторан "Одесса", владельцем которого был ещё один криминальный авторитет Марат Балагула. В мае 1985 года Евсей Агрон был застрелен в Бруклине, на 6 этаже у лифта, в доме по адресу 100 Ocean Parkway, где Агрон и Розова снимали квартиру с двумя спальнями за $562 доллара... В конце того же года, переполненная воспоминаниями о потере, Майя, с помощью и при участии Михаила Шуфутинского, записала пластинку под названием "Память" (Memory). В 1987 году галерист и коллекционер живописи Эдуард Нахамкин открыл ночной клуб «Петрушка» и пригласил Майю Розову петь по вечерам. Этот ресторан стал последним, где Майя выступала как профессиональная певица. Денег на себя и двоих детей катастрофически нехватало, и Майя Розова, к большому сожалению, оставила профессиональную сцену. В 1992 году она увезла детей из Нью-Йорка в Калифорнию, сменив не только место жительства, но и профессию. В Лос-Анжелесе Майя окончила GIA (Геммологический Институт) и стала экспертом по драгоценным камням, дизайнером ювелирных изделий. А пение и сочинение песен (стихов и музыки) превратилось в хобби. Майя иногда выступает на вечерах бардовской песни, аккомпонируя себе на гитаре. Не забывает она и еврейские песни. Есть нечто общее между эстрадной певицей Майей Розовой, актрисой Татьяной Добржанской-Брохиной и пианисткой Ириной Ола. Впрочем, историю Майи можно назвать наиболее благополучной по сравнению с историями Татьяны и Ирины.
Впервые мы встретились, когда она, мечтая стать актрисой, поступила в Народный театр чтеца при Центральном доме культуры медицинских работников, что на улице Герцена в Москве, между театром имени Маяковского и консерваторией. Я в то время работал режиссёром-педагогом в театре чтеца. Потом Таня поступила в Щукинское театральное училище. Наши пути изредка пересекались.
Одно время за ней пытался ухаживать мой сокурсник Валерий Иванов-Таганский (тогда он ещё был просто Ивановым). Прошли годы. Я эмигрировал в США и в первый же год, в поисках работы, пришёл в нью-йоркскую студию радио "Свобода". Там как раз нужен был внештатный диктор. Меня стал время от времени занимать в радиопередачах продюсер, ответственный за производство программ, Юлий Осипович Козловский, бывший актёр. Накануне Второй мировой войны он играл в киевском русском драматическом театре и продолжал работать во время немецкой оккупации.
Чтобы избежать обвинений в пособничестве нацистам, ушёл на Запад вместе с отступавшими немцами. В первый же день работы на радио "Свобода" я случайно встретил там Таню Добржанскую, которая уже носила фамилию мужа Юрия Брохина. В Америке он успел издать книгу "Двигая товар на улице Горького" (Hustling on Gorky Street: Sex and Crime in Russia Today), в которой описал собственный криминальный опыт. Как пишет Эдуард Тополь в книге "Охота за русской мафией", Брохин когда-то учился на заочном отделении сценарного факультета ВГИКа в Москве. Но основной профессией Юрия Брохина были карточные игры.
В Нью-Йорке он официально значился как брокер по продаже недвижимости, однако настоящие деньги делал, как говорили знающие люди, на наркотиках и торговле "живым товаром". Таня Брохина, его жена, работала на радио "Свобода" редактором. В модных дорогих платьях она прохаживалась с ленцой по этажу, который занимала нью-йоркская редакция. Узнав меня, подошла, удивилась, что я здесь, в Нью-Йорке, и призналась, что девчонкой-первокурсницей была в меня тайно влюблена.
- А как же Валерка Иванов? - спросил я.
- Никак, - ответила она.
Через какое-то время я узнаю, что Таню нашли мёртвой в ванной ее квартиры. По официальной версии, это было самоубийство. Но слухи ходили разные. По одним, её убил муж, поскольку Таня, многое зная, была слишком болтлива. По другим, Таню убили конкуренты Юрия Брохина в назидание, в качестве предупреждения. А потом, в декабре 1983-го, был убит и сам Брохин.
...Майя, Ирина, Татьяна... Они, конечно, не были героическими жёнами декабристов, но у каждой был природный артистический талант, и жаль, что талант не был в полной мере раскрыт из-за уголовников-мужей, то ли законных, то ли гражданских, то ли фиктивных...
Добавить комментарий