Италия. Страна-театр
В Рим мы триумфально въехали в середине ноября 1978 года. "Триумфально" потому, что мы производили на римлян "триумфальное" впечатление: из вагонов вываливались люди, кричащие на непонятном языке, одетые в советский ширпотреб, с тяжеленными доисторическими чемоданами и мешками. Настоящие беженцы.
Самыми тихими были евреи-интеллигенты из Москвы и Ленинграда. Большинство же было из городков и посёлков Украины, Молдавии, Белоруссии, южных районов России. Мы были уверены, что все евреи такие, как в Москве и Ленинграде, или как в Киеве, в Минске, в Риге, в Вильнюсе, а оказалось, что есть совсем другие, не похожие на нас.
Представители HIAS отвезли "новеньких" в какой-то пансион, накормили, выдали небольшую сумму в итальянской валюте и сказали, что мы сами должны найти себе жильё. Большинство поехало в римский пригород Остию. Наши друзья Марина Гордон и Людмила Воль отправились в другой пригород - Ладисполи. В поисках временного пристанища и я побывал в приморских городках Чивита-Веккиа, Ладисполи, Остия. Это были курортные, спокойные районы с пляжами на берегу Тирренского моря, в часе езды от Рима. Но я хотел жить в самом Риме и как можно ближе к историческому центру итальянской столицы.
Мне дали телефон женщины по имени Мария, у которой дочь Рита понимала по-русски. Я снял 5-метровую комнатку в квартире на шестом этаже по адресу Via Cairoli 115. Другие комнаты занимала сама хозяйка квартиры Мария с 16-летней дочерью, которая учила в школе русский язык, и 12-летним сыном. В комнатке, похожей на плацкартный вагон поезда, стояли две скрипучие железные кровати, а между ними столик, над которым - маленькое грязное окно. В этой комнатке мы с мамой прожили 3 месяца. Лифт в доме был платный: опускаешь в ящик монетку, и тогда можешь ехать.
Из экономии я, если был один, бегал вверх-вниз пешком, но маме это было трудно, тем более, что ступеньки в доме были очень высокими. Маме было почти 60 лет, не так уж много по нынешним меркам, но диабет и нервное истощение, связанное с эмиграцией и разлукой с любимым маленьким внуком, сёстрами, братьями - всё это давало себя знать.
Ради того, чтобы ходить в музеи и путешествовать, приходилось экономить на всём. Я не стригся. Волосы были почти до плеч. Не было денег на покупку обуви, и поэтому я, несмотря на тёплую римскую осень, уже которую неделю ходил в зимних поролоновых сапогах, в которых выехал из холодной октябрьской Москвы, а потом бродил по улицам Вены.
Ели мы, в основном, спагетти с томатным соусом. Мои расходы на транспорт были минимальными: я старался всюду ходить пешком, благо география позволяла. Наша улица Cairoli находилась в 5 минутах ходьбы от площади короля Виктора Эммануила Второго - Piazza Vittorio Emanuele или просто Piazza Vittorio. Ещё немного пройти - и Колизей. Потом древнеримский ипподром Циркус Максимус. А в другую сторону от нашего временного пристанища - центральный железнодорожный вокзал Термини.
Вообще в большинстве европейских городов центральный вокзал находится в центре города. Прямо на площади Виктора Эмманиула, возле парка, по воскресеньям устраивался базар, где можно было дёшево купить одежду, обувь, бельё и прочее. Но блошиный рынок, где мы, эмигранты, пытались продать своё барахло, находился в получасе езды на трамвае или автобусе, на Порта Портезе, сразу за мостом Субличио, переброшенным через Тибр. На этот рынок, который был известен как "Американо", эмигранты везли свой товар на продажу. Ещё в пансионе я познакомился с семьёй Слухинских из Львова.
Узнав, что у моей хозяйки Марии есть вторая свободная комната, я привёл туда Слухинских. Катя Слухинская была во Львове врачом. Её муж Вильям - инженером на каком-то заводе. Вроде бы вполне обеспеченные, успешные, но бросили все и бросились в неизвестность с одним ребёнком и в ожидании второго. Катя была беременна. Её муж и я вместе ездили на "Американо". Там торговля у меня шла бойко:
- Уно пеццо - уна милле! Одна вещь всего за одну тысячу лир! - выкрикивал я весело, будто играл роль в итальянской комедии, и указывал на вышитую скатерть, на которой разложил солдатские ремни с пряжкой-звездой, цветные линзы для фотоаппарата, вятские игрушки, хохлому, подносы, молотки, щипцы, льняные простыни, наволочки, пододеяльники, лапти и прочие советские сокровища. (Тысяча лир тогда была меньше 1 доллара) Кто-то пытался продать итальянцам зимние меховые шапки и валенки. Привёз я из Союза даже маленький транзисторный телевизор, но его никто не хотел покупать. Да это и неважно. Мне интереснее была моя новая роль в спектакле под названием "Италия".
Беженцам из СССР помогали разные благотворительные организации: евреям - ХИАС, православным - Толстовский фонд, католикам - Каритас. Израильское агентство Сохнут занималось теми, кто менял своё решение и, вместо долгого, многомесячного ожидания на въезд в США, в Канаду или в Австралию и Новую Зеландию, предпочитал определённость и немедленный перелёт в Израиль. Например, были среди просившихся в Америку те, кто в анкете указывал своё членство в Коммунистической партии, работу в Районном, Городском или Областном комитете КПСС. Не скажешь правду - могут узнать и вообще не впустить в страну, а скажешь - будут долго проверять, и опять же нет гарантии, что впустят. Так уж лучше в Израиль!
Живя в Риме, я первое время навещал знакомых, снимавших жильё в Ладисполи и в Остии. Там, в Остии, по вечерам "русские" собирались на площади у фонтана и активно обменивались информацией. Но мне гораздо интереснее было бегать по картинным галереям и музеям. А весь Рим - это живой музей! В какой собор ни войдёшь - стены и потолок расписаны великими живописцами! Каждый фонтан - произведение искусства. Водители автобусов и полицейские похожи на киноактёров, торговки на базаре - будто характеры из итальянских фильмов неореализма.
Для эмигрантов были курсы английского языка, работала русская библиотека-читальня имени Гоголя, в еврейском клубе "Кадима" устраивались лекции, концерты, показы кинофильмов. Там мы с мамой впервые посмотрели американский киномюзикл "Скрипач на крыше" с израильтянином Хаимом Тополем в главной роли. У мамы фильм вызвал воспоминания о Михоэлсе в роли Тевье, о ГОСЕТЕ, и она вновь рассказывала мне - единственному её слушателю - о еврейском театре.
Эмигрантам помогал в Риме американский активист из Национальной коалиции в поддержку советских евреев Дэвид Харрис. Высокий, красивый, с открытой улыбкой - он был любимцем мам и бабушек. А когда они слышали, что он холост, то спешили познакомить его со своими дочками-внучками. Он не говорил по-русски, в отличие от его мамы, которая была рядом с ним. Вскоре надежды на то, что столь видный и завидный жених выберет кого-то из наших, отпала: Дэвид познакомился с потрясающей красоты молодой итальянкой и увёз её в Америку, где возглавил старейшую общественную организацию - Американский Еврейский комитет, который с самого своего основания боролся за свободу еврейской эмиграции в США.
В классах английского я сблизился с технарём Володей Солнцевым, врачом Лёней Вайном и киносценаристом Эдиком Тополем. Вчетвером мы решили отправиться в кратковременное путешествие по Италии. У меня, единственного, был с собой русско-итальянский словарь, по которому я пытался учить итальянский язык. Поэтому мои попутчики считали меня своим переведчиком и гидом: ещё одна роль, которую я попытался добросовестно сыграть. Купив дешёвый билет на поезд, мы направились в Неаполь. Затем планировали побывать в Помпеях, Сорренто и на Капри.
Во время путешествия мы питались более чем скромно: раз в день длинная белая булка и палка салями. Запивали водой. И всё либо на ходу, либо в поезде. После Вены и Италии я, при росте 170 см, весил 60 кг.
Неаполь оказался именно таким, каким его показывали в итальянских фильмах "Брак по-итальянски", "Вчера, сегодня, завтра" и других: шумный, солнечный, многолюдный. Казалось, из какой-нибудь двери вот-вот выйдет персонаж Софи Лорен в стоптанных туфлях и накричит на какого-нибудь парня, очень похожего на Марчелло Мастроянни. Наскоро осмотрев королевский дворец, мы отправились на рынок. Рынок в Неаполе произвёл неизгладимое впечатление: здесь я впервые попробовал морских моллюсков. Торговец доставал их из большого котла с кипящей морской водой, насаживал на вилку и предлагал отведать.
Я хотел было отправить в рот морского чертенка, вывалившегося из своей раковины и похожего на жирного червя, но торговец протянул мне дольку лимона и предложил выжать сок на маленькое чудовище. Я сделал это и поднёс вилку ко рту, но в этот момент под воздействием лимонной кислоты варёный червячок задвигался, и я, то ли от неожиданности, то ли от испуга, бросил угощение на землю. Заливистый смех торговца был мне непонятен. Если знакомство с неаполитанскими деликатесами оказалось не совсем удачным, то торговля транзисторным телевизором удалась. Да, я взял с собой в Неаполь тот телевизор, который у меня "не пошёл" в Риме. Когда на неаполитанском рынке стал накрапывать дождь, я продал свой телевизор первому, кто поинтересовался ценой. Надо было избавиться от товара любым способом, чтобы не везти назад.
В Неаполе мы на одну ночь сняли номер в дешёвой гостинице. В одной комнате поселились Солнцев и Вайн, а в другой мы с Тополем. Эдуард Тополь, ставший потом очень плодовитым и популярным писателем, был самым старшим в нашей группе. Ему тогда было аж 40 лет. Но при этом он был в лучшей, чем у остальных, физической форме: сухой, мускулистый, по утрам делал боксёрскую и дыхательную гимнастику. Ещё его отличительной чертой была молчаливость: он будто накапливал впечатления, собирал и откладывал в какую-то внутреннюю шкатулку.
Мы много ходили по музеям и соборам Неаполя, Венеции, Флоренциии, и, помнится, Тополь открыл для себя художника ранней эпохи Возрождения венецианца Джованни Беллини, которого мы не очень хорошо знали. В общем, за короткое время, почти без денег мы успели многое увидеть, побродить по Помпеям, восхищаясь фресками и мозаикой, полюбоваться Сорренто, напевая знаменитую песню Де Куртиса "Не оставь меня, Тебя я умоляю. Вернись в Сорренто, любовь моя".
Я слышал её в детстве по радио в исполнении Михаила Александровича. А на Капри, стоя на скалистом берегу, мы, естественно, вспомнили жившего здесь Горького, и я прокричал из "Песни о Буревестнике": "Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник..." И тут же вспомнил другое, услышанное в Москве незадолго до отъезда: "Между тучами и морем Голда Меир - Буревестник!"
Флоренция - это сказка, в которую хочется вернуться. И я-таки вернулся через несколько лет, уже из Нью-Йорка, потому что там по студенческому обмену учился мой сын.
В Рождество я не мог пропустить ещё один спектакль: праздничную мессу в соборе Святого Петра в Ватикане. Римско-католическую церковь тогда возглавлял Папа Иоанн-Павел Второй. Взяв с собой сына моей квартирной хозяйки, я отправлся в Ватикан. Продираясь сквозь плотную толпу, вспомнил, как мальчишкой пробирался в Москве с моей улицы Станкевича возле Моссовета поближе к Красной Площади, где шёл сначала военный парад, а за ним шагали колонны физкультурников.
Мне с моим юным итальянским другом удалось добраться не только до собора, но даже до кафедры, с которой читал проповедь только что избранный на престол Польский Папа. Он, 58-летний, был тогда вполне здоров, полон энергии. В мире наступило очень интересное время. Я всегда считал, что хороший политик должен быть хорошим актёром.
К власти не раз приходили актёры-любители. Гитлер брал у профессионального артиста уроки актёрского мастерства. Сталин говорил актёру Алексею Дикому: "В сцене у географической карты я не так играю". Артистами-любителями были Муссолини, Хрущёв. И вот, наконец, пришли настоящие профессионалы: Кароль Войтыла, ставший Римским Папой, начинал как театральный драматург, а Рональд Рейган прошёл школу Голливуда. Объединившись с Маргарет Тэтчер, они поставили и сыграли настоящий шекспировский спектакль, в результате которого рухнула "Империя зла". После того, как эти профессионалы сошли со сцены, вновь наступило, к сожалению, время артистов-любителей...
Живя в Риме, я отправил ещё несколько вызовов своим знакомым, и, прежде всего, коллегам моей мамы, бывшим актёрам ГОСЕТа Соне Биник и Лёве Трактовенко.
После Рождества, как раз под Новый Год, у мамы случилась диабетическая кома. Я попросил Риту вызвать скорую помощь. Маму отвезли в больницу. Лечение оплачивала страховка благотворительной еврейской организации HIAS. Мама лежала в отдельной палате. За ней ухаживали католические сёстры милосердия. В коридоре стояла нарядная ёлка. Я, по старой советской привычке, привёз маме еду, но монашки в идеально чистых чёрно-белых одеяниях мягко попросили меня ничего съестного не приносить, потому что больным прописана индивидуальная диета. Маму поставили на ноги за одну неделю.
Приближалось время, когда надо было собираться в Америку. Я предупредил хозяйку квартиры, что мы уезжаем, и попросил вернуть денежный залог за аренду комнаты. Мария начала пыхтеть и жестами показывать, что денег у неё нет. Поскольку для нас, эмигрантов, каждая лира была на счету, я потребовал вернуть деньги - месячный депозит. Мария стала что-то кричать. На шум вышла её дочь Рита:
- Не кричи на мою маму!
- Пусть отдаст деньги! Я их должен вернуть организации HIAS!
- У мамы деньги будут через месяц!
- А мы уезжаем через два дня!
Я впервые столкнулся с таким обманом за пределами Советского Союза и был взбешён. Видимо, Мария не ожидала от меня такой реакции, ушла к себе и вынесла несколько итальянских купюр. Инцидент был исчерпан.
...Перед вылетом в Нью-Йорк я купил на воскресном базаре Piazza Vittorio два костюма с жилеткой - один песочного цвета, а другой коричневый в крупную клетку, и ещё пару нарядных туфель с острым носом. Мне казалось, что это - высший шик и что на пару лет, пока не начну нормально зарабатывать, мне хватит. Мама купила себе несколько оригинальных платьев-пальто и накидок. В общем, к Америке мы приоделись во всё итальянское и были готовы начать новую жизнь.
Добавить комментарий