Иосиф Сац как зеркало русской эмиграции
В 90-х радио WMNB регулярно устраивало концерты с участием журналистов и гостей. Это прекрасно работало для популяризации радио и приобретения новых подписчиков, потому что зал был всегда полон. Часто в роли ведущих выступали Иосиф Сац и я.
Но один концерт было поручено вести Альберту Писаренкову, профессинальному конферансье высочайшего класса. Этому концерту предшествовала одна история. Павел Давыдович Палей оказался в тюрьме нестрогого режима за подделку чеков. Но это удавалось держать в секрете и от работников радио, и от радиослушателей, благодаря тому, что Палей мог звонить из тюрьмы на студию и участвовать в передачах. Дэвид Моро и его помощники утверждали, что Палей находится в длительной командировке и звонит оттуда.
Так продолжалось около года. Постепенно слух о том, что Палей отбывает срок заключения, всё же просочился. Наконец, Павел Давыдович вышел на свободу. Он пришёл на концерт и занял место в первом ряду. Писаренков, знаменитый острослов и импровизатор, не мог пройти мимо этой истории и выбрал главным объектом своих шуток именно Палея с его выступлениями по радио из тюрьмы. "Как прошла ваша командировка? - ехидно спрашивал со сцены конферансье. - Мы вас заждались!»
Писаренков был в ударе. Мы, участники концерта, умирали от смеха. В зале стоял хохот. Смеялся и сам Палей. Надо отдать ему должное, он умел не обижаться (или делал вид). Вообще, человек он был неоднозначный. Да, любил деньги, да, легко обманывал, да, нарушал законы. Он, как Остап Бендер, мог придумать десятки способов отъёма денег у трудящихся. При этом обладал неуёмной энергией, даром убеждения и даже шармом.
У него действительно было много друзей, среди которых Владимир Высоцкий, Станислав Говорухин, Вадим Туманов. Это он взял на работу Иосифа Саца и сделал его художественным руководителем радио. Как вспоминала Мириам Сац, мама Иосифа, сначала сын работал в прачечной, потом сколачивал рамы в картинной галерее, случайно встретился с Леонидом Элинсоном, который читал на радио WMNB произведения русской классики.
Разговорились, прониклись друг к другу симпатией, и Элинсон привёл Саца к Палею. Павел Давыдович поверил в талант Осика - и не ошибся. Осик сразу, с 1988 года, стал лидером творческого коллектива работников радио, а затем и телевидения. У русскоязычных радиослушателей и телезрителей он был необычайно популярным, благодаря своей эрудиции, темпераменту, вкусу, контактности.
Время его работы можно назвать пиком культурной жизни Третьей волны эмиграции. Он, театральный режиссёр по образованию, глубоко вошёл в профессию радиожурналиста. Его репортажи и интервью захватывали и не отпускали от приёмника. Слушатели, зрители и коллеги очень уважали его, но владельцы, которым Иосиф Сац своим талантом повышал доходы, не слишком ценили его, даже, бывало, мешали, отчего эмоциональный Сац впадал в депрессию.
В таком состоянии он забывался в алкоголе. После очередного конфликта с Дэвидом Моро и его помощником Женей Львовым, которые, вызвав в компании финансовый кризис из-за собственных амбиций, начали задерживать сотрудникам зарплату и урезать её сумму, Осик решил уйти из компании и создать альтернативное радио, бесплатное, на открытой волне. Вместе с ним ушли Алла и Ефим Маневичи, я, Владимир Лейн и ещё несколько человек.
Новое радио получило название "Эра". Была найдена радиоволна, на оплату которой каждый должен был внести по 10 тысяч долларов. Володя Лейн, которого Сац полушутя называл "среднеазатским цеховиком", вложил в это дело 40 тысяч. Как часто бывает, раскол привёл к ссорам и разочарованиям. Осик очень переживал, что его друг Стас Непомнящий не только не ушёл с ним, но даже принял предложение возглавить радио вместо Саца. "Повстанцы" арендовали приличное помещение, закупили оборудование для студии.
В разгар работы по организации новой компании Осик запил. Его не было несколько дней. Потом он появился на один день с порезами на лице и на руках. И опять исчез. Мы собрались на совет: что делать? Должен признаться, я никогда не сочувствовал алкоголикам, если это отражалось на работе коллектива. И я предложил временно отстранить Саца от руководства "Эрой". В наказание.
К счастью, меня никто не поддержал. Денег на содержание "Эры" катастрофически не хватало. Моя подруга Раиса, которая занималась сбором рекламы, выяснила, что не все в нашей команде внесли свой пай в общее дело, и стала настаивать, чтобы я забрал деньги. Она первой почувствовала, что дело разваливается. На общих собраниях задавала много неприятных вопросов, и Ефим Маневич, как менеджер "Эры", попросил, чтобы она на заседания больше не приходила. Сам Ефим признал, что денег в общее дело не вкладывал, но обещал свою сумму отработать.
Я решил уйти из "Эры" и попросил свой пай назад. Маневич мне отказал. Раиса пригрозила полицией. Тогда мне нехотя вернули чек на 10 тысяч долларов. Позднее стало известно, что я был единственный из пайщиков, кому вернули деньги. Через несколько лет и Володе Лейну удалось вернуть свой вклад, но только через суд. Он судил своего дальнего родственника Маневича. В это время меня начала уговаривать вернуться на WMNB владелица агентства путешествий People Travel Club Марина Ковалёва, которая тогда тесно сотрудничала с Дэвидом Моро и Евгением Львовым. (Кстати, Львова привёл в компанию всё тот же Палей, а потом Львов сбежал от Моро к Марку Голубу и помог последнему выкупить у Моро телевидение.)
Я ответил, что сначала администрация радио должна вернуть мне недоплаченные за мои передачи три тысячи долларов, затем Дэвид Моро и Женя Львов должны передо мной извиниться, и тогда я буду готов сесть с ними за стол переговоров. Не думаю, что я был для них таким уж ценным работником, но, видимо, из желания ослабить отколовшихся конкурентов, Моро и Львов согласились на все мои условия. Встреча была назначена возле здания, в котором находилось нью-йоркское бюро Радио "Свобода", где я работал.
Мы встретились во время моего обеденного перерыва, зашли в кафе и там договорились о моём возвращении. Контракт со мной был подписан в бруклинском ресторане "Распутин", где компания WMNB проводила предновогодний вечер. На следующий день мы с Раисой улетели в Бразилию и там получили из Нью-Йорка трагическое сообщение.
Иосиф Сац, испытывая всё большую нехватку денег, начал подрабатывать экскурсоводом, благо его бывшая жена и мать его сына Инна Липницкая занималась организацией путешествий. Для знакомства с новым для себя маршрутом Иосиф полетел в Испанию.
И вдруг из Мадрида приходит страшная весть: Осик Сац умер. Точную причину смерти никто не знал. В Мадрид вызвался лететь только один человек - не бывшая жена Липницкая, не нынешняя подруга Осика Наташа, не те, кто клялся Иосифу в вечной дружбе и любви, а Павел Палей, хотя испанского он не знал совсем, а по-английски говорил с большим трудом. Павел Давыдович очень переживал за Осика. Он прямо говорил, что гибель Саца (не смерть, а именно гибель) подкосила его самого, ибо он относился к Осику почти как к сыну:
- Неважно, что он работал не здесь, он мог работать где угодно, - говорил Палей. - Для меня это очень большое переживание до сих пор. Я и сейчас вижу его, чувствую его, вспоминаю. Мне очень жаль его. Я знаю, что этого ребёнка отпускать одного было нельзя. Здесь с ним бы этого не случилось. Здесь бы ему могли оказать медицинскую помощь. У него были сердечные проблемы. Он, кстати, лечился, ходил к врачам. Но он оказался там, где ему не могли оказать помощь, - в чужой стране, без языка. Он поехал по делам, но, мне кажется, опрометчиво его отпустили.
Павел Давыдович не договаривал, не хотел касаться подробностей трагедии. Но в частной беседе он рассказал, что у Осика, оставшегося в мадридском отеле в одиночестве, начался приступ депрессии, которую он хотел погасить водкой. Будучи пьяным, начал бушевать. Вызвали полицию. Осика арестовали. Родные в Нью-Йорке потеряли с ним связь и сообщили об исчезновении в посольство США в Мадриде.
Сотрудники посольства нашли Саца в полицейском участке и добились перевода его в больницу. Через несколько дней его выписали, и он вернулся в отель. Там на него опять нахлынуло, и он стал пить всё, что попадалось под руку и где было хоть какое-то содержание спирта: от одеколона до жидкости для полоскания рта. Возможно, сердце не выдержало всего этого. Иосифу Сацу было 40 лет.
После его смерти Павел Давыдович предложил мне сделать цикл передач, посвящённых Осику. Я включил в эти передачи его интервью, которые он брал у Евгения Леонова, Ролана Быкова, Рязанова, Евтушенко, Чуриковой, Окуджавы... А потом родители Осика попросили меня написать что-нибудь о нём для книги его памяти. В статье под названием "...И заплачут по тебе", я писал:
"В первую годовщину со дня смерти Осика, Иосифа Саца, в небольшом зале на Брайтон-Бич собрались те, кто знали его по обе стороны эфира - и работавшие с ним коллеги, и радиослушатели-телезрители. Я был приглашён для выступления, хотя пришёл, не зная, что буду делать на сцене и о чём говорить.
Зал был переполнен. Пристроившись в углу, среди зрителей, я наблюдал за тем, что присходит на сцене. А там, как часто бывает в подобных случаях, выступали не только те, кто искренне любил и почитал Осика, но и те, кто воспользовался случаем, чтобы лишний раз самоутвердиться, покрасоваться перед публикой. И полилось славословие, и потекла липкая патока... Тогда я понял, что надо высказаться.
Я сказал о том, что Осик любил забористую шутку, обладал искромётным юмором, с иронией относился к эпидемии звёздной болезни, жертвами которой (и бациллоносителями) так легко становятся люди в эмиграции. Самого себя Осик лечил от этой болезни самоиронией. Это типично еврейское качество - умение посмеяться над собой до того, как над тобой посмеются другие. И ещё Осик очень остро чувствовал фальшь и пошлость. Но почему же тогда подпускал к себе людей фальшивых и пошлых?.. Слаб человек.
Мы вместе с ним не раз составляли концерты, отбирали участников, выстраивали программу. И, думаю, вечер памяти о себе Осик построил бы не так, и фальшивящих музыкантов в оркестр бы не пригласил. Но пошлость оказалась более живуча, чем Осик. Его именем пошляки продолжали манипулировать после его смерти. Здесь, понимаю, хотелось бы больше деталей, меньше рассуждений. Но заносит. Захлёстывает. Осик бы это понял: его часто заносило и захлёстывало.
...Он был моим младшим товарищем. Младшим по возрасту, по стажу эмиграции, по опыту работы на радио. Когда он пришёл на русское радио в Нью-Йорке, у меня за плечами уже были почти 10 лет работы на радио "Горизонт" (существовала такая ежедневная часовая программа, оплачиваемая еврейской организацией), сотрудничество с Би-Би-Си и постоянная с 1980 года работа на радиостанции "Свобода".
У микрофона я себя чувствовал легко. Я говорю о себе лишь для того, чтобы дать понять: при всём моём опыте я с первого дня почувствовал в Осике равного, а в чём-то и превосходящего меня партнёра. В течение нескольких лет мы каждую неделю вместе вели передачу "Диалог у микрофона". Поначалу мы заранее подробно оговаривали каждую тему, готовили опорные куски. Но, с одной стороны, и у него, и у меня росла занятость, а с другой, мы набирались опыта, и потому в последние годы всё чаще договаривались о теме диалога лишь за несколько минут до эфира.
И здесь Осик был непревзойдённым импровизатором. Он всё делал стремительно: жизнелюб, он набрасывался на микрофон, как на желанную женщину, как на обильно уставленный яствами стол. Мы только-только решили, что будем говорить о проблеме семьи в условиях иммиграции, или об антисемитизме, или о разрушительном урагане... и уже через минуту он "засаживал" в эфир такой искромётный, зажигательный вступительный монолог, что я только диву давался, - откуда этот фонтан мыслей, образов, примеров! Он загорался сам, зажигал меня, радиослушателей, и начинались звонки и споры...
В театральных школах, где преподают систему Станиславского, учат вызывать в себе творческое состояние. Осик находился в таком состоянии всегда. Он всегда горел в полную силу! Может, поэтому и сгорел так быстро? Долго живут те художники, которые способны распределиться и тлеть годами, чтобы ярко вспыхнуть раз-другой (а, может быть, и ни разу). Но тлеющий огонь не греет.
Огонь, бушевавший в Осике, согревал окружающих, однако сжигал его самого. На том вечере, в первую годовщину его смерти, я поставил Осика в один ряд с теми нашими современниками, кто горел и сгорел в возрасте от 40 до 50: с Высоцким, Шукшиным, Довлатовым... У всех была одна беда - алкоголь. Все они обладали большим талантом. Все ненавидели враньё и пошлость. Сами не фальшивили и не прощали фальши другим, высмеивая. А высмеивать - это у Высоцкого, Довлатова и Саца было ещё и национальное...
Мы с Осиком оба родились в конце января, под знаком "Водолея". Наши дни рождения были рядом. Быть может, ещё и поэтому мы так хорошо понимали друг друга. Между нами не было соперничества, зависти, но было доброе подтрунивание. Оттого, что мы чувствовали родство душ, больнее переживали изредка случавшиеся обиды.
Как-то мы с Раей пригласили Осика и его подругу Наташу поехать в горы под Нью-Йорком на фестиваль песни в стиле кантри. Но я ехал туда работать: для передачи на радио "Свобода" мне нужно было взять интервью у знаменитого американского певца и композитора Вилли Нельсона. Пройти в тесный автобус, служивший артисту и домом, и грим-уборной, могли только один-два человека с корреспондентским удостоверением. У Осика такого удостоверения не было, и по-английски он не говорил... Словом, я не мог ему ничем помочь, и к Нельсону он не попал. Осик ничего мне тогда не сказал, но я видел, что ему было обидно... Так бывает обидно младшему брату, которого старший не взял с собой на танцы.
Осик, будучи художественным руководителем радио, был вынужден заниматься не только творческими, но и административными делами. Руководство компании часто ставило его в такие условия, когда он должен был урезать людям гонорары, убирать передачи с эфира, излагать недовольство администрации.
Когда однажды он сообщил мне, что решено снизить оплату всем авторам передач, в том числе и мне, пришла моя очередь обижаться. Да, я обиделся на Осика, потому что мне казалось, он-то знал, каким трудом делаются передачи, но недостаточно упорно защищал нас. Нет, я понимал, что за всем этим стоят другие, но от Осика слышать это было обидно. Да и легче было обижаться на Осика: он ведь свой, и рядом. Так он попадал меж двух огней. Ему приходилось обижать авторов и артистов, которых он любил, а подчиняться людям, далёким от творчества и готовым срезать плату другим, но не себе и членам своей семьи.
Осик был доверчив и в политических играх наивен. Этим пользовались те, кто хотел его руками "таскать каштаны из огня". И на совести этих людей то, что Осик не раскрылся в полной мере. Его отвлекали на неважное, второстепенное. Мешали делать то, к чему он был призван. Нерастраченный потенциал, невостребованность мучили его, подбрасывая поленья в огонь, сжигавший его изнутри, подталкивающий к трагическому финалу...
Трудно сказать, как он погиб. Было ли это убийство, самоубийство, или результат болезни. Правды мы не узнаем. Но в естественность смерти 40-летнего Иосифа Саца поверить трудно. Слишком абсурдна эта гибель. Слишком велика потеря для тех, кто его близко знал, для родителей, для сына Пети, для настоящих друзей...
...Маленькие дети, когда их обижают, часто думают: "Вот умру, тогда поплачете!" Осика обижали. Как во все времена цари и царьки обижали поэтов и артистов, принимая их за шутов.
...Как не хватает нам этого шута, поэта, артиста, его вихревого, стихийного, мощного таланта!
...Был когда-то написан Зигфридом Зоммером роман "...И никто по мне не заплачет". Я плачу по тебе, Осик..."
...Эта статья вошла в сборник "У микрофона Иосиф Сац", изданный в 1997 году.
Добавить комментарий