Публикация и комментарии Ирины Роскиной
Письма Лиды Розе Наумовне
В квартире у нас серьезное событие: противная соседка тоже приобрела курицу, а до сих пор куры были только у Виханских. Спрашивается, когда в сарае будет обнаружено снесенное яйцо, как определить, кому оно принадлежало в прошлом? Как уследить, чтобы куры ели свое, а не чужое? Эти, тысячи других проблем, как общий петух, послужат несомненной причиной раздора в будущем моих уважаемых соседей, так как уже на днях Полина[1] явилась из сарая с кадкой от капусты и заявила, что ей ее явно подменили, так как ее была дубовая, а эта нет. Переговоров хватило на целый день, а на завтра появилась куриная задача. Я, как англичанка, использую эти разногласия в личных выгодах и одалживаю по очереди все, что мне нужно.
Читать и здесь мне не удается, хотя продолжаю мечтать об этой возможности. Приближающаяся огородная кампания займет, вероятно, еще больше времени, но я все же не теряю надежды. Мара как-то на днях принес семена огурцов, и Женя заподозрил, что из них вырастут соленые огурцы, но несмотря на его некомпетентность в этих вопросах, я думаю его тоже приспособить к делу. (2 мая 1943)
Месяца полтора назад пошла на толкучку продавать что-то и встретила одного Мариного инженера. Он меня спросил, куда я направляюсь, я честно ответила. Месяц спустя Мару вызывает директор и показывает ему приказ о выдаче ему премии «за вообще». Оказалось, что это тот инженер, которого я тогда встретила, сказал директору, что надо бы Гринберга как-то поддержать, и они вместе состряпали телеграмму наркому. Результат превзошел все возможные ожидания, и я с радостью смогла тебе кое-что послать.
В своем письме с описанием способа приготовления мороженого ты нас очень насмешила ценами. У нас все в 3-4 раза дороже, арифметически подсчитано, из чего ты можешь заключить, как широко мы могли пользоваться рынком. Правда яйца у нас были и раз в жизни можно взять лишние 1/2 литра молока за 40 р., но снег достать негде.
Мы уже неделю без единой картошки, и раньше чем через дней 15 подкапывать нельзя. Купить нигде нельзя ни за какие деньги, обменять тоже. Я выкручиваю ноги из головы, но это не всегда сытно. На этот месяц я получила усиленную карточку, на лабораторию дали много (на вредность), но на всех не хватает. Практически это означает 1 кг хлеба, 3.200 мяса, 900 жиров и 2.000 крупы. Это большая поддержка, конечно, но хлеб сейчас такой сырой, что его все равно мало, а я работаю теперь только днем, с 8 до 5, так что ежедневный обед в столовой тоже многого стоит, раньше я обедала три дня из шести.
Я уже писала вам, кажется, что Катюшин дядя приглашает ее погостить на лето в Молотов. Сначала она ответила отказом, мы решили, что она будет скучать там в городе одна. А на днях мы получили от Белки письмо, где она, конечно, обижена, что ее и за человека не считают, а кроме того пишет, что там находятся Катюша Малаховская и Гуля Щуко, Муся и Ирина тоже там[2]. Это сильно меняет дело, и Катюше самой захотелось, и я не возражаю, чтобы она туда съездила ненадолго. Теперь ждем подходящего инженера для транспортировки Катюши туда и обратно, с Молотовым у нас частая связь. Оформление ее отъезда штука довольно сложная, но я надеюсь, что все уладится.
Овощи растут у нас неважно, у других гораздо лучше. Салат, думаем, начать через неделю, съели пока что три редиски, она не взошла, мерзавка, морковь и свекла совсем худосочная, лук весь перекопали и засадили остатками других семян. Картофель идет неплохо, но в целом мы не надеемся на больший урожай, хотя засадили большую площадь.
Мне удалось достать Жене две пары туфель. Катеньке сделали спортсменки за 650 р. Вот тебе основные новости. Может быть, я повторяюсь – не всегда помню, что кому писала. (6 июля 1943)
У нас идет второе окучивание. Каждый старается сделать другому колкость за проявляющуюся сейчас редкую или слишком густую посадку. Вчера Мара получил замечание от директора нашего подсобного хозяйства (Сергей) за густую посадку, а меня замучили оба той грядой, где мы засевали резаный картофель, который я, по их мнению, слишком мелко нарезала и кусты там слабее.
Грибов в этом году мало, не знаю, что будет дальше, пока их не видно, а в прошлом году мы собирали их с конца июня.
У нас часто гастролирует здесь Николаевский драматический театр[3], я не была ни разу, но на днях соблазнилась пьесой Симонова «Жди меня»[4]. Получила исключительное удовольствие от прекрасной пьесы, которая просится в руки Художественного театра[5], и от неожиданно неплохой игры артистов, я даже не задремала, а наоборот смотрела с неослабевающим интересом.
Читали ли вы «Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны» Роберта Гринвуда в Интернациональной литературе за 1942 8-9-10. Непременно достаньте. (12 июля 1943)
Из приблизительных подсчетов урожая, мы надеемся снять, если не украдут до того времени, моркови 10 ведер, капусты 150 кочанов, чеснока 50 головок, редьки около 100 штук, от 500 до 1500 весом каждая. Брюквы, турнепса и свеклы меньше. До сих пор не знаем, куда все это прятать, как и где сохранить, чтобы не завяло. Сушить немыслимо, и негде и некому. Лук, к сожалению, весь пропал, не взошел. Салат все лето ели и сейчас еще есть немного свежего на балконе. (4 сентября 1943)
Мы вчера закончили картофельную проблему в огороде. Очень устали. Копали 13/IX Сергей с Марой часа четыре, на другой день все втроем, потом я с наемной рабой еще две сотки. Результаты плачевны – с 9 ½ соток сняли 50 ведер + 20 уже съели. А по урожаю прошлого года прогнозировали 160, не меньше. Кроме того, отбракуется еще гнилая, и то нам удалось выбрать погоду для уборки ясную, а до этого шли все время дожди. Картофель с трудом доставили домой в два приема. Маре и Сереже пришлось потаскать мешки. Столько труда и сил затрачено на картошку и такой убийственный результат. При этом так как весь август шло увядание ботвы, она мелкая, до сих пор чистим кожуру как с летней, храниться она не может. А сарай все еще залит водой, всё в комнате, сушим над всеми кроватями днем и посередине ночи, потом сортируем и выносим на балкон, сделали там закуток, защищенный от дождя. Но близятся заморозки и тогда опять беда, просто заколдованный круг – не успеем высушить ее. В воскресенье надо снимать овощи с заречного участка, у нас есть 170 репок, многие в 1-2 кг веса, много моркови и капусты. Я все лето твердила насчет заготовки песку[6], но к этому народ относился несерьезно, а сейчас все [неразб.]. А капусту надо рубить для засола, она [неразб.] созрела, боюсь повторить ошибки прошлого года. Конечно, уборка картофеля наиболее трудоемкая задача, и мы ее выполнили.
Теперь назревают еще более волнующие события, вопрос о переезде бюро принципиально решен и сроки выяснятся в ближайшее время. Основную роль в этом сыграло наше победное наступление и необходимость восстановления энергетики в освобожденных р-нах. В общем много интересных подробностей, к сожалению, не письменного порядка. Так или иначе Новый год рассчитываем встречать на новом месте.
От Катюши письма из Молотова, полные балетных восторгов, которые не совсем вяжутся с нашей уборочной кампанией. Сергей считает ее дезертиром трудового фронта, он «робит» в поте лица своего, таскает тяжести, не дает мне мыть пол и носить тяжелого, вообще мальчики стараются меня уберечь от тяжелой работы, и это часто бывает очень трогательно. Но оборваны все вдребезги, без Катюши окончательно некому зашить ничего. Сегодня велела Жене заштопать Маре носки, у него это вообще хорошо получается, но ветрогон[7] он ужасный. Когда вчера доставляли последнюю картошку на машине, тут он был в своей сфере, руководил шофером, бегал по поручениям от одного к другому на поле, всех и все он знает и разбирается в делах отлично. Домой пришел возбужденный и довольный, он так давно ждал этого дня! Но что касается наук или чтения – там хуже. А Сергей между делами и выучил курс химии за 7-ой класс и открывает у нас на дому небольшой филиал химической лаборатории. Обнимаю и целую. Уже гудок и мне надо бежать домой. (17 сентября 1943)
Вчера ночью вернулась Катенька. Белка[8] с 5/IX в Москве, Клара Гитмановна с Вероникой уехали в Ташкент, а С<ергей> Д<митриевич> там в Молотове. Ирина Альтман процветает, у Муси есть очередной ухажер, у них ничего не меняется, только бабушка[9] умерла при переезде в Молотов. Катюша хорошо выглядит и нагулялась в полное удовольствие.
Меня, как на зло, перевели вместе с другими на жестокий график (двухсменный), буду три дня по 12 часов, потом должна выйти в воскресенье в два часа дня до восьми утра следующего дня (18 часов) и потом еще три ночи. Это связано с мобилизацией многих работников на подсобное хозяйство, но я впервые сердита на моего начальника, меня он мог не трогать, зная, как мне это трудно, да и проку для дела нет. Выиграют только мои адресаты, так как при таких длинных сменах всегда можно успеть написать, а дома у меня сейчас столько дела! Ведь урожай лежит на балконе, благо настали ясные дни, и ждет, когда его уберут. Сережа на несколько часов в день открывает сарай и сушит его, но его нужно оборудовать, там опять может залить. Я уже не говорю о текущих делах, ежедневная еда, гора грязного белья, натирка гнилой картошки на муку, сушка всего урожая в комнатах, и т. д. и т. д.
Вопрос о нашем отъезде встал сейчас во весь рост, но куда и с какой целью, – вот на эту тему Мара и остальное руководство еще ведут переговоры. Директор все еще в Молотове, так что точное содержание его переговоров неизвестно. Я очень боюсь двигаться с места и начинать опять организовывать новое гнездо. Исключительные условия нашего быта, наш дом, свет, вода, рядом магазин – неоценимы сейчас, а в другом месте можем попасть гораздо хуже. Но я отлично понимаю, что это не основание, сейчас нужно быть ближе к центру, и мы сдвинемся. Для меня лично это означает некоторую хотя бы передышку – если я должна буду отсюда уйти с работы, а там не сразу поступлю. А запыхалась я порядком, честно говоря, каждый раз какие-нибудь утомительные дела сверх плана, а назавтра опять приходится начинать всю сказочку сначала.
Сережа увлечен химией и пережег плитку. Ему до зарезу нужны культурные родители, а он имеет маму, которая заставляет мыть пол и чистить картошку, и папу, с которым носит тяжелые мешки с огорода. Любознателен он до крайности, и не что-нибудь, а электрохимия его занимает сразу, без всяких подготовительных ступеней. Картой дома заведует, конечно, он, причем все эти наименования населенных пунктов, которые ежедневно нам приносит радио, у меня проходят мимо сознания, я помню города, а он все помнит и знает, что, когда и каким генералом завоевано. Я в каждом письме пишу, кажется, о нем одно и то же, но я не всегда помню, что кому написала и поэтому повторяюсь. А так как при личных встречах приходится его большей частью ругать за драки с Женей, то хочется за глаза его похвалить. А Женя опять начал приносить «плохо», и когда он поумнеет неизвестно. Зато в гости обожает ходить по-прежнему и недавно был на рождении знакомой девочки и рассказывал, что ел там торт, ну, конечно, военного времени. Нет, не турнепс, а ну, как же... Наполеон![10]
Теперь отвечу на тьму твоих вопросов. Пестрота ответов связана с пестротой вопросов.
Рецепт пирога с редькой я забыла, некогда мне возиться с такими блюдами, знаю только, что редьку надо натереть, обдать кипятком и отжать, а потом оперировать с нею.
Мара получает два пайка, которые в общей сумме составляют: 7 кг мяса в месяц, 1.800 жиров, 3.500 крупы, затем папиросы и сухофрукты, которых мы и вовсе не видим, 1.600 сахара и 1000 пряников, овощи и картофель, которые тоже не дают. За мясо дают консервы и яйца, за крупу – муку. Получаем мы этот паек с сентября. Раньше было гораздо меньше. И хотя нам и карточки отоваривают, но всего этого мало, и основой по-прежнему служит хлеб и картошка. Кроме того выдачи чрезвычайно неаккуратны, никогда не знаешь, когда получишь следующую, сахар строго идет только утром к чаю, только что его вовсе не было и я разорилась на него на толкучке, а сейчас кончился шпик и жиров нет. Сливочного масла мы много времени совсем не видим.
Теперь самый главный вопрос о нашем переезде. Мара в Москву так и не попал, а директор еще не вернулся. Но целый ряд сведений из Москвы, а также от начальника главка, которого Мара видел сейчас в Свердловске, указывают на то, что вернемся мы в Ленинград, а это было под большим вопросом в связи в теперешней тематикой завода в Ленинграде. Необходимость восстанавливать Донбасс диктует другие задачи[11]. Но так как сейчас туда коллектив работников вернуться не может, то эта промежуточная база в виде Подольска очень многих привлекает, как начало возвращения домой. (24 сентября 1943)
Необыкновенный случай: 7 часов вечера, ужин у меня готов со вчера, а ребят нет, и я могу писать дома.
У нас большая радость: получили сливочное масло, которого не видели уже месяца четыре. Скоро обещают дать и вино, нам полагается полтора литра в месяц, а получили мы только за сентябрь, тогда разбогатеем. Я починила валенки всей семье, так как познакомилась с очень симпатичным сапожником и льну к нему всей душой. И он ко мне! Положение напряженное!
С отъездом дело идет, комнаты в Подольске постепенно подыскивают, Шамраевский[12] обещал Маре две комнаты с роялем. Возможно, что в конце декабря двинемся в обратный путь, проведя ровно два года на Урале.
Как у вас с хлебом? Сокращение нормы на нашу семью выразилось в 300 гр, так как мою и Марину карточку не тронут, а как у вас? Но цены сразу подскочили[13]. Обнимаю и целую тебя крепче всех, а остальных по давности написания писем. (21 ноября 1943)
Дорогая мамуся, опять ты давно молчишь, я решительно собираюсь с тобой разводиться, такая мать недисциплинированная пошла, просто сил нет! Уж не направила ли ты письма в Подольск? Пока это еще несколько преждевременно. Самое же пикантное состоит в том, что жить там негде, комнаты находят и теряют представители бюро примерно в эквивалентных количествах, и что будет дальше вообще непонятно. Тем временем Мара во главе группы инженеров (Зильберман, Хейфиц, Френкель и др.[14]) числа 10-15 собирается в Москву, на защиту проекта, который они здесь сделали и который Мара сам расценивает как большую удачу. Во всяком случае два совершенно различных инженера, один ленинградец (с медалью), другой коренной свердловский работник, ознакомившись с проектом в разное время и не будучи друг с другом знакомы, высказали одну и ту же мысль: «Какое счастье, что вас эвакуировали вовремя, там в Ленинграде вы никогда не могли бы этого создать!». Пишу я тебе об этом, так как ты, естественно, в этом заинтересована, а Гошка пусть свои улыбочки спрячет. О себе тоже могли бы рассказать, да природная скромность мешает. Сегодняшний день ознаменовался для меня двумя событиями: печальным и радостным. Утром я принесла из сарая последнее ведро картофеля, другими словами, мы за четыре месяца съели 70 ведер, включая гнилую и всю мелочь. Такой печальный финал бесконечных летних усилий очень грустен. В прошлом году двойную дозу – 135 ведер – мы закончили в июне. И это, несмотря на учебный паек с сентября! Правда, нам по нему ни картофеля, ни овощей, ни вина (только за сентябрь) и еще многого не додали, но в общем мы имеем муку и я с голодухи научилась печь пироги. Но есть еще порох в пороховнице!
Не успела я придти в 4 часа на работу, как в 5 часов зашел Мара (у него есть ко мне пропуск, так как рядом техническая библиотека) и сообщил, что нам доставлен картофель с подсобного хозяйства и в большом количестве!! Принимал Сергей, так что всё в порядке, он опять в утренней смене, к счастью. Конечно, жить благотворительностью неприятно, но покупать по 250 р. мы тоже не в силах. Хронически сидим без денег, и мне до смерти стыдно перед тобой, мамуся, но я никак не могу выкрутиться. Продавать крупного нечего, цены на вещи вообще упали очень, а хлеба теперь меньше, у вас, вероятно, тоже? Только мою килограммную карточку не тронули, а так недодача 400 гр[15] в день очень чувствуется. Чем бы мне хотелось тебя угостить – это нашей капустой. Хоть ее и немного, и она пережила уже в процессе засола многое, но она все еще есть и мы ее едим, как лакомство, все обожают. Овощи у нас еще есть, а несметное количество редьки лежит почти без движения, так как мои сибариты не любят никаких суррогатов, а сметаны или масла приличного большей частью нет, чтобы есть ее в сыром виде. В этом году редька вообще очень уродилась, так что цена на нее невысокая.
Все семейство увлекается сейчас «Приключениями Перигрина Пикля» Тобиаса Смоллета, изд. Academia, 1934, автор XVIII в., о котором я, к стыду своему, не слыхала, в стиле Пиквикского клуба[16], и Сережа вчера катался по кровати от хохота. Мне хватит ее на 2 месяца – 2 тома по 700 стр., но я твердо решила ее прочесть, боясь разлучиться. Ребята закончили первую четверть неважно. У Жени хоть и бывают «хорошо» и «отлично», но в целом он никак не съедет с «посредственно», хотя пишет и читает хорошо. У него сейчас отличная учительница, которую он очень любит, и будет жалко опять терять с переездом. У старших очень слабый педсостав, четверть вся была на 35 дней и в результате у Сережи 2 поср., а у Катюши 4. Долго писать все подробности, но масса комизма с учителями. У Сережи требуют писать «ё» с точками по строжайшему приказу из Москвы[17], по словам учительницы, газета «Литература и искусство» уже придерживается этого правила, но «Московская правда» отстает! У Катюши об этом не заикаются, но ее кроют за громкое поведение и слишком большую популярность. В результате этого дезорганизатора выбрали... организатором класса и все довольны, ребята ее слушаются, и классная воспитательница рвет на себе волосы, что не сообразила этого сделать раньше. Обнимаю и целую. Требую компенсации в виде письма. (3 декабря 1943)
Мы переживаем волнующие последние дни. Пропуска у нас уже оформлены, пассажирский состав выехал к нам из Москвы, мы рассчитываем, что он прибудет 14-15-го, на погрузку дается 6 часов. К сожалению, багаж не весь пойдет с нами, так как товарных вагонов не дают полностью. Берем мы все, включая стол и три табурета, два топчана и одну раскладушку, которые мы тут заимели.
Меня до сих пор не отпустили с работы, обещают завтра, дурацкие придирки всякие, когда известно все равно, что мы уже на колесах. Между тем я, расставшись с химией, быстро перековалась в торговку редькой, вчера заработала 140 р., но она чертовски подешевела, так как отъезд такого большого коллектива бешено отразился на снижении цен, все вынесли в первую очередь редьку и среднюю фигуру этой породы можно продать только рублей за 5-8, так что наш основной капитал выразится в рублях 300. Вообще с деньгами форменная катастрофа, с отовариванием тоже. Мы подсчитали вчера «долги» магазина по карточкам и пайку и это выразилось в таких цифрах: 6 кг жиров, 10 кг сахара, 9 кг мяса, и т.д. Большая часть, очевидно, пропадет, если в последнюю минуту не прибудет товар, так как меры приняты. Надеюсь, что в Подольске с этим вопросом будет аккуратнее, так как если бы мы своевременно все получали, то не надо было бы мне вечно кусать локти, чтобы свести концы с концами.
За два года, что бюро здесь находится, народ пустил глубокие корни, сняться с места оказалось труднее, чем все предполагали. Мара до сих пор считает напрасной такую «реэвакуацию», когда через несколько месяцев мы надеемся попасть уже домой. Там, в Подольске, очень остро стоит вопрос с жильем и дровами. Нам предстоит очень много трудностей по устройству быта, а мне придется, наверное, сразу работать, так как снижение хлебной нормы мы переживаем очень болезненно. Мой уход из лаборатории, где у меня килограммная карточка, означает понижение еще на 700 гр. Я уже подготавливаю старших, что по окончанию семилетки им придется работать. (10 декабря 1943)
Дорогие, писала вам 10/XII, думая, что это будет последнее письмо из Салды, но мы все еще здесь. Пассажирские вагоны есть, а задержка сейчас за товарными, и я предпочитаю сидеть дома, чем заранее грузиться.
В субботу 18/XII наши соседи Тереховы устроили повторное новоселье и мы, одной ногой в вагоне, а другой дома, на минуточку кутили до 6 часов утра. Вообще если в прошлом году я слышала, что кто-то идет в гости и там устраивается угощение, то я считала, что это люди с другой планеты, а в этом году это стало вполне принято, и я закончила свое салдинское пребывание тем, что переделала свое синее платье наконец по фигуре, чтобы его можно было надеть в Москве, так как оно по-прежнему висит на мне, как на вешалке. Дела происходят великие, мое хозяйство настолько разрослось, что понадобилось четыре больших фанерных ящика, чтобы всё уложить. Да еще бочка от капусты с металлоломом, как Сережа говорит, с разным ценным грузом. Самое сложное – это обеспечиться на дорогу пищей, я каждый день варю назавтра для дороги а потом мы все благополучно съедаем. Нам отоварили много долгов за старое, но еще многое остались должны, часть я оставила для дороги, часть мы съели, на первое время там ведь тоже что-нибудь надо иметь, а знаменитый рынок требует массу денег, которых у нас, конечно, нет в требуемом количестве. В Подольск съезжается по средам и субботам вся Москва на толкучку, так что цены соответствующие.
Мара везет в Москву свой проект и в него, помимо техники, вложено еще много разных (и моих) надежд. На днях получили известие, что 100-тысячная машина представлена к Сталинской премии, так что будущее рисуется в розовом свете, не знаю только, когда это будет. (20 декабря 1943)
Дорогие, подъезжаем к Свердловску, так что поездка стала реальностью. Дорога идет хорошо. Сутки мы просидели в вагоне в Салде, но когда тронулись, то едем хорошо.
Ехать будем от Свердловска 5-6 дней, в зависимости от маршрута. Грусти от расставания с Уралом никто не чувствует. Я целые дни полна забот о прокормлении своих дорогих крошек, и в дороге это очень сложно, а аппетит у всех слава Богу. Преодолевая все трудности, я варю обед из двух блюд, как ни в чем не бывало, а картошки у меня нет и голова отбита, так как поднятый в купе верх днем из-за тесноты не опускаем.
Да, мы на пороге новой жизни, и хоть это краткий этап, как мы надеемся, но все же надо создать там жизнь и удовлетворить массу пробуждающихся желаний. (23 декабря 1943)
Дорогая мамуся, пишу второй раз с дороги. Подъезжаем к Казани, простояв 10 часов в Свердловске, 12 часов в Агрызе[18] и останавливаясь без конца на всех разъездах и остановках. Выручают меня овощи, варю борщи, и только сегодня в Вятской поляне[19] удалось достать картошки за 160 р. ведро. Но как раз печка только греет и никак не варит, а мои дорогие крошки голодны как волки. Там же я достала муку за 300 р. две большие вязки, при громадном ажиотаже всех едущих, вес неизвестен, но все покупали. Масло дешевле 600 еще не было. Но вообще никогда неизвестно, как скоро отойдет эшелон и дальше станции уходить боязно. Постепенно привыкаем к жизни в вагоне – уже пять суток, а должны были по расписанию быть сегодня уже в Москве. Очень не повезло с хлебом, так как его получали в Свердловске в страшной спешке и не взвесили, нас обдули жутко и вместо рейсовых 500 на душу получили меньше 300. Но все же я и в вагоне завоевала признание , благодаря своей изобретательности и быстроте приготовления, так что дочка твоя явно нигде не пропадет. Единственно – это потребители не особенно довольны, так как раз в день даже из двух блюд это мало, и к вечеру все вешают носы, а я им даю только легкий закусон, требуя от них постепенного привыкания к подольскому режиму. Я, признаться, плохо его себе представляю при цене на картошку 18 р. кг и сниженной норме хлеба, не говоря о других продуктах. Наташа спрашивала в открытке, что она никак не может понять, рады мы или нет, этому переезду. Радость – это слишком чистое слово для определения таких сложных ощущений, насыщенных заботами. Месяца через два я рассчитываю вам сообщить более точные сведения по этому поводу. (26 декабря 1943)
Мамуся дорогая, не знаю, с чего и начать. С дороги писала вам несколько раз, отсюда только телеграфировала. Приехали мы 29/XII и тут начались жилплощадные и прочие мытарства. Представители бюро очень плохо подготовились к нашему приезду, в результате до сих пор многие не имеют еще жилья. Не так просто сейчас перевезти сотни людей с семьями и устроить их на новом месте. Люди очень измучились, переболели в пути, я сама перенесла жестокий грипп после Казани с t° 38° три дня, а на четвертый встала в 6 часов утра и легла в 12 часов ночи, в вагоне жизнь была очень сложной и чтобы накормить моих воробышков нужно было быть очень настойчивой и бдительной (у печки). В ночь на Новый год в 11.30 мы только попали на свою новую квартиру, продрогшие и голодные. Хлеба не было в этот день. А здесь первый этаж большого дома, отопление работает еле-еле, света нет, сидим со знакомыми всем коптилками до сих пор, обещают дать в будущем, но пока это еще не организовано. Мара перегружен до крайности всеми вопросами устройства сотрудников, а последние дни пропадает сплошь в Москве, у них решаются там очень серьезные дела – если обстоятельства нам помогут, огородную компанию рассчитываем проводить у себя дома. Но сие от нас не зависит. Завтра предполагаю сделать первую вылазку в Москву, не знаю, как это получится, чувствую себя глубокой провинциалкой. Ребята записались сегодня в школу, старшие будут учиться в первую смену (с 8 часов) в разных школах, здесь обучение раздельное, Женичка пойдет во вторую смену.
Пока я задавлена еще устройством дома, хотя самое главное и позади. Мы получили две комнаты: 10 и 18 метров, совершенно роскошные, на Маре делают политику, в сферах он называется «наш профессор». Я рада, что у него наконец есть свой угол, но он его не видит, так как возвращается к 12 часам и то только потому, что позднее нельзя ходить. Я все-таки подсунула ему Сергея, который этим очень горд, а мы с Катюшей и Женей помещаемся в большой комнате, где кроме нас есть еще огромный буфет, пианино и самодельная, но не действующая печь. Главным затруднением являются дрова, которых в общем нет, и те несколько полен, которые мы захватили, заканчивают свое существование, а плита громадная (в этой квартире были ясли). Хоть нас и выручила одна добрая тетя, дав малюсенькую буржуйку, которая действует при помощи самоварной трубы, но все это вместе взятое заставляет меня стоять у печки с утра до вечера, чтобы обеспечить дорогих крошек, раз и навсегда голодных. Новая норма без моего килограмма режет нас без ножа, здесь нам еще ничего не отоваривали, а салдинские «запасы» мы заканчиваем. Денег, конечно, нет. Я сегодня «заробила» уже на толкучке 200 монет на старье, но спускать уже нечего, есть одно старье, в котором больше дыр, чем проку. Погода промозглая, снег и вода, зимы еще не было. Картофель и овощи 15-20 р. кг, но мясо 300-600, масло 1000, так что на рынок ориентироваться невозможно. А мы привыкли иметь свой картофель как базу. В Салде было бы, конечно, еще хуже. Кстати, он здесь прекрасно уродился в этом году и гораздо вкуснее салдинского. Масса деталей нашего переезда могли бы составить целую книжку, но все описать невозможно. Живу надеждой, что все утрясется и мы сможем кое-как жить, но как я пойду работать, я себе не представляю – столько сил убито на всю эту передрягу. В квартире у нас одна соседка с 2-х летним мальчиком, в этом месяце ожидает второго, простая и славная женщина. (6 января 1944)
Дорогая, вот уже две недели, как мы на новом месте, но все еще не устроены. У Мары в бюро сейчас такая горячка, что им не до устройства быта. Они оформляют представление 100-тысячной машины к Сталинской премии, результат будет известен в марте. Проект, который они привезли, произвел всюду хорошее впечатление, Мара был в Кремле у важных людей и вообще мотается очень много.
Но пока что мы сидим без копейки денег, салдинская выдача перед отъездом заканчивается, остался у меня яичный порошок и немного крупы, картофель я купила, но аппетит ребят значительно превышает мои возможности. Каникулы прошли у них насыщенными хозяйственными делами, а сегодня они уже пошли в школу. Женюра независим как никогда и все поручения выполняет на коньках: то ездит с санками за оставшимся багажом, то справиться насчет чьего-нибудь адреса, то еще что-нибудь. Он всех и всё знает и у него можно навести справки, скорее чем у Мары, который всегда витает в технических сферах и далек от жизни.
Я два раза была в Москве и, хотя сообщение отличное, но убивается на это целый день. (11 января 1944)
Дорогая мамуся, получила ли ты мое письмо от 19/I, я его нарочно отправила из Москвы, чтобы ты его вовремя получила к сегодняшнему дню. Я весь день думала о вас и о Лешеньке и так далеко мы друг от друга.
Для нас последний день месяца ознаменовался светом, нам сегодня дали ток. До сих пор мы сидели с коптилками, и все вечера представляли собой соответствующее удовольствие.
С продуктами стало гораздо легче, нам начали потихоньку отоваривать паек и карточки, так что сейчас у нас есть все необходимое, в том числе прекрасное сливочное масло, которое мы на Урале и не видали, там было местное. Но нормы здесь другие, иждивенцы не имеют мяса и жиров вовсе, а там у детей были, за крупу (которой здесь 1000, а там было 600) дают картофель в четырехкратном размере, сахар сокращается вдвое. Многие ездили уже по деревням с обменными целями, я тоже собираюсь вскоре совершить небольшую поездку, не знаю, во что это выльется. Рассчитываю обернуться в один день.
Любопытно, как каждая местность имеет свои особенности во всем: на Урале очень распространена брюква, ее называют «карамка»[20], и есть такие сочные сорта, что она очень вкусна и сырая. Свекла же всегда доставалась с трудом, а своя у нас уродилась неважная. Здесь брюквы на рынке нет совершенно, как будто ее не существует на свете, а свеклы полно и сахарной, и красной. В столовой мы получаем ежедневно очень кислые щи. Я дома тушу свеклу (белую с красной пополам) и добавляю к этим щам, получается роскошный борщ.
Я все же деятельно сушу очистки от картошки вокруг нашей кормилицы буржуйки, так как этот месяц, что мы жили впроголодь нас многому научил. Жалеть о Салде не приходится, там картофель сейчас на вес золота – 500-600 рублей ведро, неурожай дал себя знать. Но в свете предстоящей заключительной поездки нашей домой и беспокойства, как на новом месте, так как все надо, а кушать все равно хотят, я обеспечиваю себе тыл на всякий случай.
У Мары дела идут по серьезному, но в Москву он ездит реже. (31 января 1944)
События на фронте волнуют нас всех несказанно и несомненно приближают к дому[21]. Мара по-прежнему много бывает в Москве в Наркомате и в значительно более высоких инстанциях, и костюм, сшитый в Салде, очень выручает во всех этих случаях. Имя у него хорошее, с ним очень считаются, и проект, сделанный на Урале, получил общее признание. Его усиленно приглашают на работу в Москве, но он верен своему заводу и мечтает только там воплотить в жизнь свои проекты. Думаю, что в марте он уже попадет в Ленинград, а нас вообще предполагают перевозить в апреле-мае для организации огородной кампании. (10 февраля 1944)
Сталинская премия Маре, видимо, обеспечена. Из семи кандидатур соавторов только его имя не вызвало сомнений, хотели оставить его одного, но пошло с тремя именами, еще Ривоша и Бузина[22]. Результат будет известен в марте. Он часто бывает в Москве, возвращается в 11 часов, так что моя столовая действует с 7 утра до 12 ночи. Но теперь все очень упрощено благодаря свету. (13 февраля 1944)
Мы живем сейчас в напряженном ожидании опубликования премии, она должна быть со дня на день. По этому поводу каждый строит свои планы, например, Катюша мечтает, что у нее будет меньше живот, так как мы не будем есть столько картошки, а что-нибудь лучшее, я им обещаю кашу каждый день, это ведь неслыханный разврат. У нас крупу можно купить на рынке любую, но цены такие: рис и манная – 50 р., пшено – 30 р., гречневая 25, овсянка 15, мука пшеничная 30 р. за стакан, так что практически она недоступна, но мне удалось наменять немного крупы, а по пайку мы получали 3 ½ кг в месяц, сейчас что-то задерживают. За крупу на карточки нам дают картошку и вместе с литерной это составляет 35 кг в месяц, чего всем хватает максимум на полмесяца. Остальные продукты я растягиваю и выделяю всем буквально по крошечке, а с картошкой не выходит, но пока у нас есть еще та, что я привезла из деревни, и горох еще есть, так что живется нам, в сравнении с вами, неизмеримо лучше. А перспективы вообще богатые. Поэтому-то я и не поступила на работу, так как мое присутствие дома дает мне возможность всех тех операций, без которых мы вообще бы не могли существовать, так как острее всего не хватает всегда денег. (17 марта 1944)
Дорогая, в ближайшие дни мы должны разбогатеть, я вышлю 500 р., а потом всё зависит от сроков премии и нашего переезда. Хоть мы живем и лучше вашего, но сейчас у нас опять очередной кризис, пусто дома и еще ничего не дают на апрель, картошку покупаем по 28 р. кг, а меньше, чем обычно, никак не уходит. Всё из-за хлеба, которого хронически мало, но его покупать у меня пороху не хватает. Торгую всем, ничем не брезгуя, дали нам керосин, а у нас не на что тратить, так как нет ни лампы ни примуса, жжем коптилки, когда бывают перебои со светом – и он пошел в ход. Дали нам очень кислую капусту, дети не хотели ее есть, я и ее на толкучке спустила, сейчас запускаем последний резерв – Маре дали холщевый дождевик в Салде, здесь он его уже не будет носить по Наркоматам, и, хотя летнего у него ничего нет, но «он» едет в Тульскую губернию за картошкой со знакомыми, там втрое дешевле она. Маре обещают повысить оклад и выплатить разницу с 1/III, это и есть наша перспектива.
Мара еще здесь, но постановление подписано и будут утрясать списки, берут не всех, в Ленинграде фильтр очень строгий и обратно попадут не все, хоть и бывшие сотрудники завода. Раньше мая, конечно, не двинемся.
Не помню, писала ли я тебе, что получила от Архфонда 1000 р. Катюше. Я их решила истратить только на одежду, так как она так выросла и располнела, что на ней всё трещит. Сделать это было очень просто и деньги почти все ушли, а обновок у нее маловато, но все-таки она приоделась. Маре удалось получить два чудесных ордера, один на подкладку, у Катюши совершенно порвалась под шубой, и когда она надевает ее, я осматриваю и отрываю внизу куски, а второй на американские ботинки резиновые. С ними произошел такой казус: в магазине были только огромные номера, но я взяла за отсутствием других и решила их тут же реализовать из расчета: один ботик вам, один ботик нам. И вдруг в бюро предприняли активные шаги, чтобы достать меньшие размеры и соблазн был так велик, что я дала обменять, и теперь они мне по ноге, и я не имею мужества их спустить, мои старые уж совсем прохудились.
Каникулы прошли у детей довольно бледно. Старшие ездят в Москву самостоятельно. Сережа с большим интересом изучает Москву и разбирается в ней лучше моего. Мы все по отдельности попали на замечательный американский цветной фильм «Багдадский вор»[23], который уже месяц демонстрируется в Москве. По богатству красок, игре артистов, тонкости нюансов и очарованию, которое исходит от этой старой сказки, я не знаю ничего равного. Если кто из вас видел «Аладдина и волшебную лампу» Образцова[24], когда они гастролировали в Ленинграде, то дух там такой же, но размах постановки, всевозможные трюки, вообще все вместе произвело на всех нас прямо потрясающее впечатление. Женя, как ни добродетельно настроен в отношении ученья, все-таки остался верен себе и, когда в конце концов предлагают этому подростку-воришке учиться и он отвечает, что предпочитает жизнь, полную приключений и тут же улетает на ковре-самолете – у Жени раздался такой сочувственный вздох, что это была прямо умора.
Ожидание Сталинской премии нас прямо-таки истомило. Уже Комитет по Сталинским премиям перестал работать, уже все передано в Совнарком на окончательную подпись и, хотя 99 шансов из 100 за нее, но, поскольку голосование там тайное (белыми и черными шарами), то все-таки неизвестно. Во всяком случае, мамуся, непременно и немедленно, сообщай мне адреса едущих от вас в командировку в Москву, так как от нас в Казань уже не ездят, чтобы я могла послать вам что-нибудь существенное: мы рассчитываем на лимитный магазин, который дается лауреатам с лимитом на 300 и 500 р. по твердым ценам. Не знаю еще, что получится, но адреса шли! (5 апреля 1944)
У нас ситуация проясняется. Приезжал из Ленинграда директор завода[25], новый, с Марой они были незнакомы. Срок переезда фиксировали 15/V, вероятно, запоздают немного, о чем я мечтаю ради школьных дел ребят. Я сначала возражала против переезда детей, в особенности после сообщений от 23/IV о переговорах с Финляндией[26], но положение складывается так, что иначе ничего не выйдет ни с огородом, ни с эшелоном, который будет теперь, а потом его не будет. Как правило, всех семей не берут, рассчитывают, что работники сначала должны подготовить жилье, а затем перевозить семьи. Нас берут в числе немногих. К Маре директор был очень внимателен, все деловые просьбы его уважил и сказал такую фразу: «Приезжайте раньше, дадим вам рабочих, остеклите и приведите в порядок квартиру к приезду семьи». Так что Маре давно уже нужно было ехать по работе, он хотел ехать сразу после праздников, но ему предложили отправиться сейчас и послезавтра он наконец уезжает. Возможно, что за нами он и не приедет, но меня это не смущает, так как все инженеры бюро все равно нам во всем помогают в серьезных случаях, и тут мы тоже справимся, а ему лишняя мотня. Тем более, что и ребята у меня гвардейцы, Сергей уже меня и Катюшу перерос, они и сами орлы! Женюра, хоть и маленький, но очень деловой и смышленный, так что в дороге маху не дает. Так что скоро собираемся заканчивать подольский этап жизни. Удалось нам наконец попасть в театр на «Хозяйку гостиницы», в студии Станиславского[27], которая играет в самом краю света на Красной Пресне и поэтому туда скорее можно попасть. Игра была средняя, декорации убогие, но посмеялись все вдоволь, включая Женю. Когда я с Марой хожу в кино (а здесь мы это делаем довольно часто, не в пример Салде), то меня ужасно смешит отношение ребят к этому, у них в глазах написано «пускай старички развлекутся», они покровительствуют нашей светской жизни, но явно считают, что вообще мы уже «переростки» для этого.
Злоба дня Москвы – открытие коммерческих магазинов, пока продуктовых, но скоро будут и промтоварные. Очереди фантастические, несмотря на такие же цены. Продукты, конечно, первоклассные, всевозможные деликатесы, лимон, пирожное стоят 50 р., сырковая масса 100 гр – 40 р., семга 100 гр – 100 р., масло до 110 р. за 100 гр и т.д. Я там, признаться, не бываю.
Марин адрес на заводе: Ленинград 32 п/я. (26 апреля 1944)
____________
[1] Вероятно, имя второй соседки по квартире.
[2] Катя и Гуля – подруги Катюши Френк по ленинградскому детству. Катюша Малаховская – дочка Марии (Муся) Валентиновны Тарнавцевой и художника Бронислава Брониславовича Малаховского, прообраз «умной Маши» (героини детских комиксов с продолжениями, печатавшихся в 1930-х в журнале «Чиж»). После ареста родителей удочерена теткой Ириной Щеголевой-Альтман. См. подробнее http://www.vppress.ru/stories/Zhit-lyublyu-po-prezhnemu-strastno-19391 (там же есть их фотографии). Гуля Щуко – дочка Лидии Николаевны Щуко-Браудо от первого брака, Елизавета Георгиевна Щуко.
[3] Николаевский русский драматический театр им. В. П. Чкалова был в эвакуации на Урале, в городе Алапаевске Свердловской области. Художественным руководителем театра с 1940 по 1944 гг. был Леонид Викторович Луккер (1905-2001).
[4] Спектакль по пьесе К.М. Симонова (1915-1979), основанный на его одноименном стихотворении 1941 г., посвященном В. Серовой, впервые был поставлен в 1943 г. , тогда же появился и фильм с В. Серовой в главной роли.
[5] Пьеса «Жди меня» не шла в МХАТе, а вообще о связи Симонова с МХАТом см. http://mxat.ru/history/persons/simonov_k_m/.
[6] Корнеплоды полагается хранить, пересыпав их чистым песком.
[7] Легкомысленный человек.
[8] И.И. Гринберг.
[9] Бабушка Катюши Малаховской – мать Ирины и Муси – Мария Адамовна Тернавцева (урожд. Арцимович; 1872-1942), дочь бывшего самарского губернатора Адама Антоновича Арцимовича, жена Валентина Александровича Тернавцева (1866-1940), одного из организаторов Религиозно-философского общества, чиновника Синода.
[10] Есть много версий как рецепта этого торта, так и происхождения его названия. Но главное, что он был атрибутом праздника у каждого (или почти каждого) советского человка, так же, как и салат Оливье. Торт в годы борьбы с космополитизмом велели переименовать в Слоеный, а салат в Столичный, но потом всё вернулось.
[11] Шахты освобожденного от немцев в 1943 г. Донбасса были взорваны или затоплены.
[12] Шамраевский Исаак Михайлович (1898-1961), конструктор, специалист в области котлостроения.
[13] «С 21 ноября 1943 г. были снижены нормы снабжения хлебом: рабочие стали получать по карточкам 500-700 г хлеба (вместо 600 – 800), служащие – 400-450 г (вместо 500), иждивенцы и дети – 300 г (вместо 400). Нормы были восстановлены лишь в 1945 г.» http://vestnik-samgu.samsu.ru/gum/1999web3/hist/199930901.html 300 грамм, о которых пишет Лидия Давыдовна – это сокращение по 100 грамм на каждого из детей.
[14] Моисей Залманович Хейфец (Хейфиц, 1906-1973), начальник бюро конструкторского отдела паровых турбин ЛМЗ. Александр Сергеевич Зильберман (1909-1979), конструктор паровых турбин. Леонид Давыдович Френкель (1907–1984), инженер, специалист по турбинам. 3 июня 1948 года в «Правде» было публиковано Постановление Совета министров СССР «О присуждении Сталинских премий за выдающиеся изобретения и коренные усовершенствования методов производственной работы за 1947 год». Среди лауреатов «Сталинской премии за выдающиеся изобретения и коренные усовершенствования методов производственной работы за за 1947 год» были названы «Гринберг, Марк Иосифович, профессор, гл. конструктор паровых турбин, Антонов, Александр Гаврилович, Бушуев, Михаил Николаевич, Егоров, Владимир Петрович, Зильберман, Александр Сергеевич, Зубок, Виталий Никитич, Левин, Арон Вульфович, Ломакин, Александр Александрович, Хейфец, Моисей Залманович, инженеры ЛМЗ имени И. В. Сталина, — за разработку конструкции и технологии производства паровой турбинывысокого давления мощностью 100 тыс. кВт при 3 000 об/мин».
[15] То есть у Марка Иосифовича тоже стало на сто грамм меньше и сокращение вылилось в 400 грамм.
[16] Тобайас Джордж Смоллетт (англ. Tobias Smollett; 1721-1771), шотландский романист. Считается, что Смоллет оказал значительное влияние на Ч. Диккенса.
[17] «24 декабря 1942 года приказом народного комиссара просвещения РСФСР В. П. Потёмкина было введено обязательное употребление буквы «ё» в школьной практике, и с этого времени (иногда, впрочем, упоминают о 1943 или даже о 1956 годе, когда были впервые опубликованы нормативные правила орфографии) она официально считается входящей в русский алфавит». (Википедия)
[18] Город на крайнем северо-востоке Татарстана, на границе с Удмуртией, в 304 км к востоку от Казани.
[19] Вятские Поляны — город (с 1942 года) в Кировской области России.
[20] «...брюква. Обычное, ничем не примечательное растение. Однако ему повезло… на названия… Только на Урале их отмечено больше тридцати, не считая произносительных вариантов: калега, корляба, карамка, картуза, ланда, нарка, синелистка, корепа, дрюпа, желтуха, голандка, шведка, немка, саксонка, арлапка, бушма и даже буква. При этом некоторые (калега) известны достаточно широко, другие (картуза, карамка) – только в некоторых деревнях». Сахарный Л.В. Как устроен наш язык. – М.: Просвещение, 1978. – С.134-143. http://rudocs.exdat.com/docs/index-461765.html?page=5
[21] 27 января 1944 года считается Днем полного снятия блокады города Ленинграда. В феврале продолжалась операция по полному освобождению Ленинградской области.
[22] Дмитрий Петрович Бузин . До 1938 г. работал инженером на Ленинградском металлическом заводе, во время войны – в Свердловске на турбомоторном заводе (ТМЗ), на территорию которого были эвакуированы дизельная часть Кировского завода из Ленинграда и Турбогенераторный завод из Харькова.
[23] На самом деле фильм был английский, хотя съемки после начала войны перенесли в США.
[24] «Волшебная лампа Аладдина», один из самых красивых спектаклей Театра Образцова (шел с 1940 г.), по пьесе Нины Гернет, основанной на сказках «1001 ночи».
[25] В. В. Кожаринов.
[26] Видимо, 23 апреля сообщили о том, что 18 апреля 1944 г. правительство Финляндии дало отрицательный ответ на советские условия заключения мирного договора. (Только 4 сентября 1944 г. правительство Финляндии сделало заявление по радио о том, что принимает советские предварительные условия и прекращает военные действия на всем фронте). http://www.runivers.ru/doc/d2.php?SECTION_ID=7087&PORTAL_ID=6754
[27] «Хозяйка гостиницы» (иногда название La locandiera переводится как «Трактирщица»), пьеса Карло Гольдони, написанная в 1753 г. Этот спектакль ставился в студии Станиславского во фронтовых условиях (см. . http://kupala-theatre.by/russkiy-teatr/dramaticheskiy-teatr-k-stanislavs...).
Добавить комментарий