Страшная судьба выпала на долю десятков тысяч защитников Севастополя, не сумевших эвакуироваться на Кавказ. Они мужественно оборонялись от хорошо вооруженного и численно превосходящего врага на последнем клочке севастопольской земли, используя все имевшиеся возможности. Немцы забрасывали сверху гранатами укрывшихся в скалах воинов, катера обстреливали их с моря.
Уцелевших бойцов в развалинах взорванной 35-й батареи выжигали струями огня из огнеметов и травили дымом. Не было продуктов, не было воды, приходилось в июльскую жару утолять жажду морской водой. Большинство из них было ранено. Но борьба продолжалась столько, сколько может выдержать человек. Но силы человеческие не бесконечны и десятки тысяч героических защитников Севастополя, уцелевших в тяжелейших боях, оказались в плену. И тут на их долю выпали новые испытания.
Озверевшие оккупанты и их помощники — из крымских татар - расстреляли комиссаров, евреев и многих командиров. Одну из колонн пленных раздавили гусеницами танков. Многие пленные были использованы на разминировании изуверским методом – они цепочкой шли по минному полю и, наступив на мину, взрывались, а сзади шли татары и добивали уцелевших. Много тяжелораненых бойцов было добито. В колоннах пленных, направляемых в Симферополь, отстающих, теряющих силы людей пристреливала охрана. Да разве перечислишь все ужасы немецкого плена, которому невозможно найти сравнительные примеры в истории человечества! Предоставим слово великомученикам Севастополя, которым удалось выжить в этом аду.
В донесениях 30-го армейского корпуса войск Вермахта о захваченных пленных в Севастополе говорится:
Донесение от 10.07.1942 г.
За период с 7.06 по 10.07.1942 года 30-й АК захватил 80 914 человек пленными, 269 артиллерийских орудий и много другой военной техники и материалов.
Дело 03/32095, лист 287.
IX. Донесение от 11.07.1942 года.
Но самым наболевшим и неразрешимым был вопрос с эвакуацией раненых на Кавказ, так как из-за ожесточенной блокады крупные корабли более не могли прорываться в Севастополь, не рискуя быть потопленными. Лидер «Ташкент» был последним большим надводным кораблем, который смог забрать в ночь с 26 на 27 июня более трех тысяч раненых, эвакуированных женщин и детей, а также рулоны обгоревшей, но спасенной панорамы художника Рубо «Оборона Севастополя 1834—55 гг.», а в ночь на 29 июня быстроходные тральщики «Взрыв» и «Защитник» вывезли еще 288 раненых. После этого раненые вывозились только самолетами транспортной авиации и подводными лодками.
Согласно итоговым данным о деятельности медико-санитарной службы и частей, в СОРе имелось 16 медучреждений армии и флота, в том числе в Приморской армии 7 медсанбатов (по одному в каждой стрелковой дивизии), два эвакогоспиталя, полевых подвижных госпиталя и у Черноморского флота 2 военно-морских госпиталя и один инфекционный, в которых, согласно сводкам на 28 июня 1942 года, находилось всего 11 500 раненых.
ЦВма, ф.1087 ед.хр.37 л.213
Накануне немецкого наступления 29 июня и до 1 июля 1942 года все лечебные учреждения и раненые были перебазированы в район западного побережья Херсонесского полуострова. У Камышовой бухты находились ППГ-316 и ЭГ-1428, в штольнях Георгиевского монастыря ППГ-76 и ППГ-356, медсанбаты в щелях, окопах, траншеях у берега Камышовой бухты, южного берега Херсонесского полуострова, в районе 35-й батареи..
В целом все медицинские учреждения, армии и флота были оставлены на произвол судьбы, на милость жестокого врага, поскольку не было возможностей их вывезти.
В этих отчаянных условиях непрерывных бомбежек и артобстрелов немногочисленный медперсонал самоотверженно оказывал посильную помощь раненым бойцам и командирам. Большое количество раненых, могущих передвигаться самостоятельно, скопилось к концу дня 30 июня на берегах Камышовой и Казачьей бухт, на Херсонесском аэродроме в надежде на эвакуацию. Они самостоятельно покидали медсанбаты, госпитали, так как подчас не было автотранспорта, чтобы перебазировать их из города к бухтам. В эти два последних дня июня из Георгиевского монастыря были отправлены пешим порядком несколько групп раненых 5060 человек с сопровождающими в районы Камышовой и Казачьих бухт на эвакуацию, как об этом написал краснофлотец М.Е. Чесноков из химроты ЧФ.
Чесноков М.Е. Воспом. Фонд музея КЧФ, д.НВМ л.309
Что касается количества раненых, оставленных в Севастополе, то цифры их весьма приблизительные. Согласно последнему боевому донесению Военного совета СОРа и флота, по состоянию на 24.00 30 июня 1942 года в Москву и Краснодар невывезенных раненых осталось 15 тысяч. Но уже в 1961 году в докладе Октябрьского их количество увеличилось до 23 тыс.
В 1968 году Октябрьский назвал цифру 36 тысяч человек.
Олейник З.Г. Воспом. о выступл. Октябрьского в 1968 г. в Матросском клубе г.Севастополя.
Фонд музея КЧФ
4 июля немцы взорвали скалу, под которой располагался наш госпиталь в Херсонесской бухте. Под берегом этой бухты и в других местах было много раненых. Немцы, видя одно из больших таких мест с ранеными (напротив КП ПЕ-2), в течение 10 минут забрасывали их гранатами, написал военврач И.П. Иноземцев, находившийся неподалеку. В результате из 150 человек остались в живых около 15. Весь берег в этом месте был покрыт трупами, наваленными друг на друга. Тяжелораненые кричали, просили их пристрелить. Кто мог двигаться, полз к воде и тонул. Немцы пристрелили всех, кто не мог подняться и идти. Жестокость, варварство фашистов было беспредельны.
Н. Головко отмечает, что днем 1 июля к нему на радиостанцию пришли медики из Георгиевского монастыря с просьбой связаться с командованием на 35-й батарее и запросить, как быть с эвакуацией раненых и откуда она будет. В то время в Георгиевском монастыре, согласно сообщению бывшего начальника медико-санитарной службы СОРа военврача 1-го ранга А.Н. Власова, находились два походных полевых госпиталя ППГ-356 и ППГ-76 Приморской армии.
Раненых, по оценке К. Головко, в монастыре и возле него было более 500 человек. Отсутствие медсредств, нехватка медперсонала и жара способствовали большой смертности среди них. Как рассказал Н. Головко, понимая тяжелую обстановку с ранеными и продолжающимся в тот момент ожесточенным боем полка с наседавшим противником, чтобы не отвлекать командование полка от управления боем, он самостоятельно запросил штаб дивизии по вопросу эвакуации раненых. Ответ был примерно таким: «Ждите, эвакуация будет морским транспортом».
Воловик Г.А. Воспом. Фонд музея КЧФ, д.НВМ л.208
Что было делать фактически безоружным защитникам Севастополя, прижатым к морю вооруженными до зубов фашистами?
На этот непростой вопрос в какой-то мере дают ответ слова одного из старших командиров, оказавшегося в те трагические часы в землянке неподалеку от Херсонесского маяка, слова которого сохранил в своей памяти младший сержант Г.И. Овсянников, разведчик-наблюдатель 1-го дивизиона 47-го отдельного артполка 109-й дивизии: «Утром 4 июля моряки и приморцы на досках, лодках и вплавь уходили в море в надежде, что их подберут наши корабли. Немецкие самолеты стреляли по ним из пулеметов. Около 12 часов подошли немецкие танки и с берега стали стрелять навесным огнем по нас, а с моря самолеты из пулеметов. Наш командир 1-го артдивизиона капитан Коновалов спрашивает у полковника пехоты, находившегося в землянке: «Что будем делать? «А он отвечает, что у нас есть три выхода: утопиться, застрелиться или плен, но только из плена можно бежать и мы будем еще полезны Родине. Нашли железный ящик из-под патронов, завернули свои партийные и комсомольские билеты и удостоверения в целлулоид и положили в него, зарыв в скалах возле маяка».
Овсянников Г.И. Воспом. Фонд музея КЧФ, д.НВМ л.157
Много севастопольцев, жертвуя жизнью, уничтожали фашистов. 4 июля во время последнего боя один из командиров поднял руки вверх и двинулся к немецкому танку, ползающему по нашим окопам; раздался сильный взрыв, а от командира ничего не осталось.
Танк загорелся. Так написал свидетель этого героического подвига неизвестного командира сержант С.П. Ильченко из 20-й АБЧф.
После пленения основной массы наших воинов, скопившихся на Херсонесском полуострове, на аэродроме стали хозяйничать фашисты. В 150 метрах от КП ПЕ-l была вырыта яма, куда втаскивали наших павших бойцов и командиров. Но сопротивление продолжалось на отдельных участках полуострова. За минным полем в камнях отстреливались до 8 июля около 50 моряков, из которых остались в живых трое тяжелораненых. В числе погибших были старшины 1-й статьи шифровальщики морской оперативной группы генерала Новикова В.С. Кобец и И.О. Зоря. Об этом написал один из трех оставшихся в живых, старшина 1-й статьи из 20 АБ ЧФ В.А. Семенов.
Семенов В.А. Воспом. Фонд музея КЧФ, д.НВМ л.651 [3]
5 июля с рассвета немцы продолжили зачистку южного берега Херсонесского полуострова от маяка до 35-й батареи. Неподалеку от маяка под обрывом находилась группа наших воинов. «На обрыве показался немец с белым флагом, — пишет связистка из полка связи армии Т.А. Любецкая. Его наши ребята сняли из винтовки. После этого нас накрыли огнем и потом подошли катера с двух сторон и нас пленили. Посадили на камни у берега. Стояла гробовая тишина. Даже крикливые немцы молчали. Стали всех собирать и строить по 10 человек в колонну. Весь берег был зажат танками и танкетками. Немцы только СС. Пленных было много, сколько глаз видел, вся дорога до горизонта. Нас повели. У Камышовой бухты лежали немцы в шортах и стреляли по загнанным в воду нашим бойцам. Когда заканчивали убивать, брали очередную десятку и загоняли в воду. Если кто падал от изнеможения, то немцы его убивали.
Любецкая Т.А. Воспом. Фонд музея КЧФ, д.НВМ лл.476-479
«4 июля попал в плен, — написал краснофлотец-радист из учебного отряда ЧФ Н.А. Янченко. — По дороге нас конвоировали предатели из татар. Они били дубинками медперсонал. После тюрьмы в Севастополе нас конвоировали через Бельбекскую долину, которая была заминирована. Там очень много погибло наших красноармейцев и краснофлотцев. В Бахчисарайском лагере набили нас, яблоку некуда упасть. Через три дня погнали в Симферополь. Сопровождали нас не только немцы, но и предатели из крымских татар. Видел один раз, как татарин отрубил голову краснофлотцу».
Янченко Н.А. Фонд музея КЧФ, д.НВМ лл.508-512
«На рассвете у Камышовой бухты вели столько пленных, что просто не верили своим глазам, что так много воинов было в строю. Весь день шли колонны пленных. Мы не раз поднимались в атаки, чтобы отбить от конвоиров своих братьев», — написал в своем письме краснофлотец из 8-й бригады морской пехоты И.В. Антонюк. И потом, когда их пленили, он вспоминает: «…Нас построили и погнали по четыре в ряд. Все рваные, грязные. Немцы стреляют, бьют прикладами, стреляют то вверх, то в кого-либо, то по колонне.
Когда вывели на Ялтинскую дорогу, то, не доходя до Сапун-горы, навстречу шла колонна танков. Они не свернули, а нас фрицы тоже не повернули вправо. Тех, кто пытался выбежать из колонны, немцы расстреливали из автоматов. Так с головы и до хвоста колонны одну шеренгу танки и задавили гусеницами. Нас не останавливали. Танки тоже все время шли. Многие бросились бежать, но были расстреляны».
Антонюк И.В. Воспом. Госархив Крыма, ф.849 оп.3 д.282 л.11
По рассказу В. Мищенко, он с краснофлотцем И.П. Москаликом были взяты в плен утром 5 июля под берегом Херсонесской бухты.. В. Мищенко, шедший в одной из колонн пленных, свидетельствует, что из трех тысяч их колонны до лагеря в Симферополе «Картофельное поле» дошла только половина пленных, остальные были расстреляны в пути конвоем из немцев и предателей из крымских татар.
Мищенко В.И. Воспом. Фонд музея КЧФ, д.НВМ л.322, 643
Жительница города Севастополя Л.А. Тарасенко, которой в 1942 году было 14 лет, написала, что до сих пор в памяти стоит бесконечная черная лента попавших в плен защитников Севастополя. В большинстве своем они были раненые, контуженые, в почерневших от крови повязках под палящими лучами июльского неба. «Озверевшие от долгого сопротивления немцы выхватывали из колонны моряков и стреляли их в упор. Наши бойцы то в одном, то в другом месте дрались с немцами-конвоирами. Когда мы вышли на шоссе, я была потрясена, увидев, как огромные машины наезжали на пленных, и когда проехали, то люди были расплющены как лягушки на асфальте. Человеческая жизнь для оккупантов ничего не значила. Сколько безымянных героев легло тогда, но непокоренных духом».
Тарасенко Л.А. Воспом. Фонд музея КЧФ, д.НВМ лл.488-490
Изощренность в убийстве наших военнопленных фашистами и их прихлебателями из числа предателей крымско-татарского народа не знала границ.
Военфельдшер 3-го батальона 287-го стрелкового полка 25-й Чапаевской дивизии А.Л. Мараренко (Лукашевская) вспоминает, что «их тогда захватили в плен эсесовцы. Гнали вместе с нашими ранеными по дороге на Инкерман босиком. Били и расстреливали обессиленных. Тяжелораненых мы волокли на себе. В Инкермане за колючей проволокой речка Черная. Кто кинулся попить, умыться, там и остался. Всех забросали гранатами».
Мараренко А.Л. (Лукашевская) Воспом. Фонд музея КЧФ, д.НВМ л.439
И таких примеров было много. Наших воинов, попавших в плен, гнали из района последних боев на Херсонесе по разным дорогам из Севастополя в Бахчисарай и Симферополь. После прохода каждой колонны по обочинам дорог лежали застреленные наши бойцы и командиры, ослабевшие от ран и голода. Особенно немцы ненавидели наших моряков-краснофлотцев и старались их убивать без всякого повода. И таких примеров жестокой расправы с ними можно привести очень много.
«Немцы в черной форме с засученными руками, верзилы с пьяными мордами из колонны выхватывали пленных и в 5-6 шагах стреляли в затылок им. Пока дошли до Бахчисарая, и половины не осталось от колонны», — вспоминает краснофлотец А.П. Утин.
Утин А.П. Воспом. Фонд музея КЧФ, д.НВМ лл.316-317
Причину такой ненависти к морякам очень точно выразил в своем письме снайпер из 772-го стрелкового полка 386-й стрелковой дивизии Ф.П. Городов: «Моряки дрались, не жалея своей жизни. Если пехота дрогнет, туда морскую пехоту, и успех обеспечен. Да, это были смелые, бесстрашные и преданные своей Родине люди, поэтому немцы их так ненавидели и сильно их боялись, когда они шли в наступление».
«Нас, защитников Севастополя, — писал он в своем письме, — стрелял, кто хотел, а матросов вообще не оставляли». Городов приводит пример. Когда он шел в колонне пленных, то видел, что «одного нашего бойца, раненного в голову, вели под руки два его товарища. Гимнастерка у него была расстегнута и была видна тельняшка. Немец-конвоир заметил ее и доложил офицеру. Всех троих сразу же вывели из строя и тут же у обочины расстреляли».
Городов В.П. Фонд музея КЧФ, д.НВМ
Все военнопленные проходили сначала предварительную фильтрацию на месте пленения, где отделяли отдельно командиров, рядовых, раненых, которые подлежали лечению и транспортировке либо уничтожению. В полевом лагере под Бахчисараем фильтрация проходила более тщательно. Прошедшие через этот лагерь Г. Воловик, А. Почечуев и многие другие отмечают, что там подразделение предателей из крымских татар, переодетых в немецкую форму, будоражило всю массу военнопленных, выискивая евреев, выпытывая, кто укажет на комиссара. Всех выявленных концентрировали в специальной загородке из колючей проволоки, размером 8х10. Вечером их увозили на расстрел. Почечуев пишет, что за шесть дней его пребывания в этом лагере каждый день расстреливали по 200 человек, собранных в эту загородку.
Эти выявления и расстрелы продолжались во всех лагерях на пути их следования на Украине, Польше, Германии.
Надо отметить, что немцы широко использовали наших пленных в Севастополе и его окрестностях на разминировании, а также на расчистке завалов, разных раскопках и других работах. В Севастополе размещалось в первые дни после захвата города более десяти мест, где содержались разной численности наши пленные. По воспоминаниям старшины 1-й статьи Н.Н. Алексеенко, из 279-го отдельного батальона связи 109-й стрелковой дивизии, после неудачной попытки пробиться морем из-под берега Фиолента в район мыса Айя 4 июля он был захвачен в море вражеским катером, доставлен в Балаклаву и затем в лагерь на Куликово поле, где содержалось около 4500 наших пленных. Оттуда он в числе 200 человек был взят на «работу», а фактически на разминирование минных полей в районе Мекензиевых гор. После такого разминирования, когда шеренгой по сто человек с расстоянием между людьми в 1 или 1,5 метра с палками-щупами в руках шли по минному полю, а сзади вторая такая шеренга, в живых осталось человек 16. Получивших ранения при взрыве мин пристреливали.
Моношин И.С. Запись на пленку беседы с Н.Н. Алексеенко 25.01.85 в г.Херсоне.
Фонд музея КЧФ
В таком же разминировании, но под Балаклавой, участвовал и чудом остался жив старшина 1-й статьи А.М. Восканов из 79-й бригады морской пехоты. Была одна особенность. За ними в 50 м шла шеренга татар с палками, а позади на расстоянии немцы с автоматами.
В.М. Покровский. Из фондов НМГОиОС
…
4 июля 1942 года в три часа дня, раненым, у самого Херсонесского маяка я был схвачен гитлеровскими танкистами и после сильного избиения, весь в крови, доставлен к центральной дороге, где собирали колонну пленных.
Построив колонну, под сильной охраной фашисты проводили пленных (к которым они отнесли и женщин) вдоль фронта, а фрицы, вооружившись дубинками и полосами резины, избивали всех подряд, вымещая зло, скопившееся за 250 дней. Всех тяжело раненых и не могущих передвигаться расстреливали на месте. По пути следования к городу люди, умирая от жажды, бросались на поломанные автомашины, разбивая чем попало радиатор, зная, что он залит пресной водой. Но всякого, кто хоть немного отступал от колонны, расстреливали. Особенно много погибло, когда вошли в город. Пьяные гитлеровцы стреляли не только из-за угла, им также разрешалось стрелять и в колонну. Как потом я узнал, пока пленных не посчитают и не передадут определенному лицу далеко за пределами фронта, пленных разрешено кому угодно расстреливать.
К вечеру, не дав ни корки хлеба, ни глотка воды всех загнали за проволоку на виноградную плантацию. Всю ночь не прекращалась стрельба по лагерю, а утром я не увидел ни одного куста винограда. Все было съедено.
Наутро, оставив в лагере много трупов, колонна пошла в Бельбек, где тщательно отбирались евреи и подозрительные, которые тут же расстреливались. Оставшимся в живых не давали ни есть, ни пить, требуя раскрытия секрета, где в Севастополе заложены фугасы или спрятаны медикаменты. Тот, кто расскажет любой из секретов, получит вволю воды и хлеба. Но таких не находилось, поэтому колонна, все до одного, подвергалась «санобработке» обрабатывали в основном предатели – татары, которые не только избивали нас, но и отбирали все, ничем не брезгуя, начиная от часов и кончая кальсонами. Через неделю нас отправили в Симферополь, еще через неделю – в Уманскую яму, а потом – ряд мучений и сеть концлагерей до 1945 года.
Бойко М.Е. Из фондов НМГОиОС
…3 июля в бухте Казачьей, в половине шестого утра, когда рассеялся туман, два средних танка противника ведя огонь по окопам и укрытиям, отсекли группу красноармейцев, человек 60, среди которых был и я. Десантники-автоматчики загнали нас в огромную яму (воронку от тяжелой мины, которые бросали с самолетов с парашютом). Они окружили нас подковообразно, три человека фашистских мародеров спустились к нам и начали стаскивать хорошую одежду и обувь. С нами в воронке находилось несколько человек в приличной одежде, видно, работников штабов воинских частей.
Подъехавший на мотоцикле немецкий офицер в звании майора подошел к нам, поднял кверху руку, подал команду, и нас расстреляли.
Я нетвердо стоял на одной ноге, опираясь на поднятый обломок доски. Жгучая боль в бедре гнула к земле. Моя голова была на уровне плечей товарищей. На миг я увидел пламя ручного пулемета. Скошенные пулями, падали люди. Упал и я, вернее, падающие меня собой прикрыли. Кровь несчастных заливала лицо. Двое лежали на мне. Онемев от ужаса, все же чувствовал, что жив, жив. Тех, кто стонал, кто шевелился, добивали отдельными выстрелами. Затем все стихло, танки и мотоцикл уехали. Жара и гробовая тишина.
Этот день, казалось, не пережить. Кровь моих товарищей пахла сыростью, меня рвало, спазм за спазмом. Лежал до наступления темноты. Потом приподнял голову, прислушался, руками снял с себя убитого, выполз из ямы и пополз вдоль берега в сторону бухты Круглой. Отдыхал, прислушивался и снова полз подальше от смерти, меня миновавшей. Долго-долго полз, преодолевая боль, и вдруг услышал негромкую русскую речь. Обрадовался, но, неловко повернувшись, раненым бедром задел за камень. От боли застонал. В тот же миг окликнули: «Стой, кто идет?». Назвал себя и был принят. В окопе со мной стало восемь русских солдат. Мы мечтали утром найти шлюпку или какую другую посудину и морем бежать в Турцию. Но не свершились наши думы. Одни лишь сутки мы жили надежной на спасение.
5 июля к нам подъехали танки, прочесывающие местность. Заметили нас… Четырех ранило, в том числе и меня – осколком в голову. Враги нас пленили…
Валентин Гавриленко. Из фондов НМГОиОС
Воспоминание немца о расстреле евреев.
…Рядом со мной лежал товарищ из Трира – Егеди, карикатурист. Он прибыл из 22-й танковой дивизии, которая в Керчи занимала позицию справа впереди нас. Он рассказывал, что русские атаковали волнами со стороны Ени-Кале. «Мы стреляли, пока совсем не осталось боеприпасов, затем мы отошли и получили новые пулеметные стволы и боеприпасы… Когда мы продвинулись вперед, нас встретил одиночный огонь. В большой бомбовой воронке находились пятеро русских и одна женщина. Они отстреливались до последнего патрона. Затем русские достали бритвы и вскрыли себе вены. Женщина тоже.
3 июля 1942 г. После выздоровления снова на фронт. Мы доехали до Байдар, дальше пешком. У последнего дома стоял старший лейтенант. Я узнал его – мы были знакомы по Гитлерюгенду. Он остановил нас, чтобы выпить вместе с нами по стакану вина. Нас было трое – старших ефрейторов – для нас это была приятная пауза. Каждый получил по пачке сигарет.
Дальше к «Старому форту», форту «Максим Горький-2». Едва мы прошли километр, как услышали треск пистолетных выстрелов. Мы что, уже дошли до фронта? Быть того не может. Навстречу нам вышел эсэсовец и еще один в форме полевой жандармерии. Вблизи мы услышали, как эсэсовец говорит о том, что он сегодня расстрелял уже тысячного. Мой товарищ пробурчал: «Но не на фронте…» Правую руку он держал в кармане брюк. Они повернулись друг к другу и встретились взглядами. Потом эсэсовец развернулся и вместе с приятелем зашагал в сторону Байдар. Мы упрекнули своего товарища: «Как можно было ему такое говорить? А если бы он снял автомат?» – «Тут бы ему и смерть пришла», – ответил он и достал из кармана пистолет калибра 08. он всегда носил его с собой.
Потом мы увидели много людей, сидящих на траве, – мужчины, женщины, дети. Вокруг стояли эсэсовцы. С правой стороны мужчины выкапывали ров. Теперь мы поняли, где была стрельба. Мой товарищ подтолкнул меня, чтобы я посмотрел направо. Эсэсовец вырвал у женщины грудного ребенка и ударил его головой о камень. Другой эсэсовец подошел к нам и потребовал, чтобы мы исчезли как можно скорее. Прибыв в «Старый форт», я доложил командиру роты об увиденном. «Надо было развернуться и рвать в другом направлении», – последовал ответ.
Бернгард Ферринг
-------------
Источник: Генеральный штаб Красной Армии 1943 г. Для служебного пользования. Оборона Севастополя
Комментарии
Правда рано или поздно откроется
В этих страшных воспоминаниях наших уцелевших бойцов почти у всех встречаются слова о пособниках немцев - крымских татарах. И встает вопрос - то наказание, которое получили крымские татары в 1944 году - оно было не совсем несправедливым?
Добавить комментарий