17 апреля. Буквально день «великого перелома». Быть может, я в последний раз делаю запись в эту карантинную тетрадь.
Вчера объявили, что с 19 апреля начинается выход из карантина – постепенный, школы еще не открываются, старикам тоже пока что велено сидеть дома. Но из гаража, где обычно обслуживают мою машину, уже пришло сообщение, что они вернулись на места и, если надо, можно чиниться. Я как раз все время волновалась, что будет, если с машиной что-то случится, – она у меня старенькая, да и вообще.
Число выздоровевших вчера впервые превысило число новых зараженных, случаев заражения стало меньше, хоть и ненамного. Так что частичная отмена карантина, скорее, победа минфина над минздравом, но нам не понять, кто прав. Все время все друг друга в чем-то обвиняют: минздрав, например, вроде бы неправильно оценил ситуацию, преувеличил цифры смертности и потребность в машинах искусственной вентиляции легких. Сначала жаловались, что этих машин ИВЛ не хватает, потом закупили более двух тысяч, а на подключении оказалось не больше 150 пациентов.
Многое все время оказывается не таким, как виделось сначала. Большое внимание я уделяла яйцам, их нехватке. А на днях прочла, что в одном иерусалимском религиозном районе было большое скопление людей по поводу праздника (чьему-то ребенку обрезание делали) – человек 200 собралось, тогда как это запрещено. Полицейских, требовавших собравшихся разойтись, забросали яйцами. Так что вроде бы яиц у населения хватает.
Про животных я – с чужих слов – радовалась, что им без нас вольготно стало. Тут же выяснилось, что в Хайфе – а это все-таки большой промышленный город – от кабанов просто нет житья. Их популяция увеличивается каждую весну, совершенно безотносительно к карантину.
Раньше, оказывается, кабанов отстреливали, чтобы их так много не было, но защитники животных этому воспротивились, и кабаны размножились. По-хорошему, надо бы оборудовать подъезды в город специальными мостиками с перекладинками, по которым машина проедет и человек может пройти, а копытные животные ни в жисть. То есть некоторое возвращение к средневековью: рвы, мосты, стражники, - у городского управления нет на это денег.
У нас несколько таких городов-крепостей от крестоносцев сохранились – очень красиво. Вот когда откроют границы и снова заполнится воздушное пространство, очень советую приехать посмотреть. Правда, на авиабилетную скидку все мы уже опоздали – EasyJet объявил, что отправка чемодана будет стоить всего одно евро, то есть символическая цена, но только если заказать билеты до пятницы 17 апреля.
Кабаны все-таки не так страшно, а шакалов я ужасно боюсь. Их дикое количество в Тель-Авиве развелось. В большом парке Яркон – в «легких города». Мне не удалось понять, насколько это связано с карантином. Пишут, что застраивались земли, которые шакалам принадлежали исконно, и шакалы не собираются от своих прав отказываться, так как у них хорошо развитая генетическая память. Инструкция на случай встречи с шакалом, - а встреча, видимо, реальна - меня запутала. Надо кричать в сторону шакала, чтобы он испугался.
Но ни в коем случае нельзя ничего в него бросать, чтобы он не испугался, потому что в испуге он может на человека накинуться. Я в парк Яркон больше ни ногой. Да и не пропускают пока что, несмотря на послабление карантина – проверки на дорогах никто не отменял. Но и до нас – до столицы - дошло: знакомая на Фейсбуке пишет, что они в Иерусалиме пошли вокруг дома погулять, а из соседнего двора вой шакалов раздается - неуютно.
В связи с пандемией вспоминаются разные истории о разных болезнях. В частности, на страницах Фейсбук кто-то вспомнил о вспышке чумы в Москве в 1959-60 гг. А кто-то другой написал, что это фейк.
А я написала, что это не фейк, а просто все перепутано. А тот кто-то другой, который написал, что это фейк, написал, что он со мной спорить не хочет, потому что сам он не москвич, а ленинградец, но его друзья, москвичи, тоже этого не помнят. А я – по своей обидчивости - была очень задета, потому что глупо отрицать то, что кто-то помнит, даже если другие этого не помнят, не говоря уж о возрасте этих других. Да и вообще мало ли чего кто не знает, что происходит во время его жизни, и даже в том месте, где он живет. Это я к тому, что я сама вовсе не все знаю, что происходит у нас сейчас, но сначала доскажу про якобы чуму.
Известный в СССР художник-график Алексей Алексеевич Кокорекин (1906—1959) в декабре 1959 года ездил в Индию, а, вернувшись в Москву, почувствовал себя очень плохо. Сначала ему поставили диагноз грипп, но, когда ему стало гораздо хуже и появилась сыпь, заподозрили чуму и слух о чуме распространился. На вскрытии диагноз чумы не подтвердился - обнаружили, что Кокорекин умер от черной оспы, которой заразился в Индии.
Эту историю я хорошо помню, потому что мамин дядя художник В.И. Роскин, профессионально общавшийся с Кокорекиным, знал все подробности и рассказывал их моей маме в моем присутствии – а знаете, как запоминаются такие ужастики. Не понаслышке я помню, как всем нам начали делать прививки от оспы - у меня до сих пор шрам. А как были выявлены все контакты Кокорекина, как их поместили в строгий карантин, как закрыли Москву на въезд и на выезд, – этого я не помню, знаю только по рассказам в Интернете.
19 апреля. Возвращаюсь к настоящему времени и к тому, чего я не знаю, но не только потому, что я не знаю, а потому что многое еще не решено. Полная путаница с тем, какие магазины работают, а какие нет: книжный открыт, а одежда, обувь и игрушки закрыты.
Отходить от дома больше чем на 100 метров нельзя, но на такси можно ездить – только при условии, что в машине открыты окна (подруга уже утром к глазному врачу ездила, ее продуло). Количество автобусов еще не увеличено, но трамвай ходит регулярно. Неизвестно, будут ли фейерверки в День независимости, который выпадает в этом году на 29 апреля.
Некоторые считают, что не надо в кризисной ситуации бросаться деньгами – это дорогое удовольствие, и приводят в пример английскую королеву Елизавету II, которая отменила салют в свою честь как неуместный во время пандемии.
Полиция считает, что раз запрещены массовые собрания, то и фейерверк, который приведет к скоплению народа, на него любующегося, проводить нельзя. А мэры некоторых городов считают, что фейерверк в День независимости укрепляет дух нации и необходим людям, которые уже долго сидели в изоляции. Перед фейерверком всегда проходит праздничная церемония, но в этом году выступления на ней записаны заранее, зрителей не допустят. И непонятно еще, как будет проходить предшествующий Дню независимости День памяти павших в войнах Израиля и жертв террора – разрешат ли посещение кладбищ только близким родственникам, или вообще допустят только представителей Министерства обороны и военных раввинов с тем, чтобы молитвы транслировались по телевизору. Но цветы на могилы все-таки будут возложены.
Все наперебой приходят к выводу, что на самом деле совершенно неизвестно, сколько людей заболели вирусом, сколько умерли именно от него, скольким предстоит еще заболеть, какие тесты дают правильные результаты и нужен ли был карантин.
И от этого общего незнания настоящего и будущего мне ужасно захотелось унестись в прошлое. В ту часть прошлого, которая актуальна для нашего настоящего и близка мне по духу: к еде. Сейчас в карантине многие делают продовольственные заказы. А все ли знают, что эта практика существовала и в советской Москве? Может быть, и в других городах, но про них я не знаю.
С шестидесятых годов мы с мамой жили в доме кооператива «Советский писатель» около метро «Аэропорт», где у нас было много замечательных соседей. В частности, мама подружилась с очень приятной женщиной Алей (ее настоящее имя – Альсгута) Яковлевной, вдовой переводчика Овадия Герцовича Савича и дочерью Якова Исаевича Мазе, который в 1893-1924 гг. был главным московским раввином, что поначалу не слишком афишировалось, а потом, конечно, выяснилось. До переезда в Израиль я даже не представляла себе степени известности Я.И. Мазе – его именем названы улицы в разных городах Израиля.
Он, между прочим, был одним из оппонентов А.В. Луначарского на превратившейся в диспут лекции Луначарского «Почему нельзя верить в Бога?» в Политехническом музее в 1919 г., где Мазе спорил с ним на основании положений Библии. То есть понятно, что Алю Яковлевну не посадили чудом при том, что помимо такого заметного еврейского происхождения, она еще долгие годы жила с мужем в Париже, где Савич в 1930-х гг. (до Испанской войны, куда он уехал от ТАССа уже без жены) был корреспондентом «Комсомольской правды».
В Париже они очень сблизились с И.Г. Эренбургом, а через него и с его дочерью переводчицей Ириной Ильиничной Эренбург, которая тоже потом поселилась в нашем кооперативе. Позже, когда у меня родилась дочка, по возрасту следовавшая близко за внучкой Ирины Ильиничны, нам досталось многое из прекрасных заграничных детских вещичек, но, конечно, я не знала Ирину Ильиничну так, чтобы могла написать воспоминания о ней. Помню стройную, прямо державшуюся доброжелательную даму с сигаретой, объясняющую мне, что у новорожденной девочки должен быть свой частный врач, и такого педиатра мне рекомендовавшую. Но я забежала на много лет вперед и вообще надо вернуться к главной теме – к заказам. У Ирины Ильиничны был по блату продовольственный заказ из ГУМа. Откуда он изначально взялся, не знаю. Именно по блату был заказ, а не по привилегированному положению ее отца.
Она звонила какой-то женщине - по-моему, Ларисой звали - в ГУМ, в Отдел заказов для Управления делами по обслуживанию дипломатического корпуса (обычным людям и в голову не приходило туда позвонить, да и номера телефона никто не знал), диктовала по заранее приготовленному списочку, что ей на этой неделе нужно (иногда чего-то в наличии не было, но редко), а потом в условленное время по средам вежливый человек по имени Андрей эти продукты привозил на ГУМовской машине. 17% с общей стоимости продуктов начислялись за услугу – эти деньги шли Ларисе и Андрею. Все было незаконно и опасно. Сейчас я думаю, что и телефон в этом ГУМе прослушивался, но то ли мы боялись недостаточно, то ли есть очень хотелось.
В общем Ирина Ильинична устроила такой же заказ Але Яковлевне. Але Яковлевне, живущей одной, заказ был великоват – ведь поставщики хотели, чтобы 17% начислялись с возможно большей суммы и нельзя было заказывать мало, и она делилась с соседом по лестничной площадке переводчиком Я.З. Лесюком (каким-то образом любимый ими всеми французский язык тут участвовал).
Тем самым с нами Аля Яковлевна уже не могла делиться, и Ирина Ильинична устроила нам тоже отдельный заказ, часть которого мы в свою очередь отдавали нуждающимся в продуктах друзьям. Но в начале 1980-х с продуктами стало совсем плохо – буквально молоко бывало трудно найти, и наши поставщики нас бросили – а мне как раз рожать. Не могу вспомнить: Ирину Ильиничну тоже бросили, или только Алю Яковлевну с Лесюком и нас.
К счастью, наш сосед по подъезду и бывший однополчанин (по писательской роте) маминого не вернувшегося с войны отца, писатель Даниил Семенович Данин получал ветеранские заказы, которыми немедленно начал с нами делиться. Это были заказы гораздо более низкого уровня – их не доставляли на дом, в них не бывало вырезки или языка, как в дипломатических, но не голодали. Жутко неприлично мы с мамой как-то раз поступили.
В перестройку Даниил Семенович со своей второй женой Натальей Павловной Мостовенко (а я любила их всех: и его, и обеих жен) должны были ехать в Америку, куда лет за десять до этого эмигрировала дочка Натальи Павловны от первого брака – понятно, что мать с дочерью все эти годы не имели возможности повидаться.
Самолет улетал вечером, с утра Даниил Семенович принес нам остававшиеся продукты, так как холодильник они хотели выключить и заранее разморозить. Продукты оставались нам в подарок и только шестидесятиграммовую консервную баночку красной икры он просил вернуть им по их возвращении. Сейчас я не понимаю, почему нельзя было оставить запечатанную икру дома не в холодильнике, но неважно. Мы пообещали. А вечером так мучительно захотелось икры! Мы думаем: они улетели в Америку – чудо! Кто мог подумать, что советские граждане будут летать в Америку?! На месяц. Неужели за месяц мы не достанем баночку красной икры. Им только лучше будет – икра будет более свежая. Открыли, съели.
Только доели – звонок в дверь. Они не улетели. Их столько времени обыскивали, так перетряхивали их чемоданы, что они опоздали на самолет. Их обещали назавтра таким же рейсом выпустить (и выпустили, но в тот момент это казалось проблематичным). Данин за икрой пришел, чтобы они могли поужинать. Кошмар. Данины были милейшие люди, ни слова упрека не сказали, но ясно, что грех этой съеденной икры лежит у меня на совести.
А потом в Москве продукты стали распределять по предприятиям и учреждениям, а мне не полагалось, так как Госфильмофонд, где я работала, находился в области, а не в самой Москве. Писатели (те, которые не ходили на службу) получали «заказы» (все время то же слово использовалось, хотя язык вроде бы богатый) в выделенных для этого гастрономах по месту жительства, и мою маму как литератора включили в этот список, хотя она и не была членом Союза писателей.
Жители наших домов ездили в гастроном на улице Алабяна, около метро Сокол, отстаивали долгие очереди (среди своих время незаметно бежало, болтали), стеснялись случайно забредших в магазин в надежде на еду обычных людей («простым не положено»), тащили домой банки с зеленым горошком и лососем в собственном соку (мясо редко бывало). Еще ценилось печенье «Юбилейное» - я бы и сейчас его отведала. С чаем.
Далеко я ушла от нынешнего карантина. Но вроде бы, пока и нет ничего интересного – тьфу-тьфу-тьфу. Ой, чуть не забыла. Все израильтяне пенсионного возраста получили подарок от правительства. При слове «правительство» мне вспоминается речь отца Гекльберри Финна, вернее то, как смеялись, цитируя ее, моя молодая мама и Н.А. Заболоцкий.
Мама рассказывает об этом в своей книжке «Четыре главы», верстку переиздания которой я как раз перед карантином должна была получить из Москвы. Пока что не слышно ничего из издательства. Так вот от правительства я получила 500 шекелей - примерно 140 долларов. Мне было совестно: у нас многие лишились заработка, а я получаю пенсию, да и в карантин не поиздержалась. И оказывается не мне одной - многим старикам было не по себе. Но когда какая-то компания объявила, что можно эти деньги ей перевести, чтобы она их перераспределила среди нуждающихся, мы с моими подругами на это не пошли: если надо будет кому-то помочь, поможем, а нет, так сами потратим и жизни порадуемся.
***
Добавить комментарий