Мхатовский максимум
- Сокровища отца, вас покидает
Корделия в слезах. Я знаю, кто вы...
Но, как сестра, все ваши недостатки
Не стану называть. Отца любите.
Его вверяю вашим многословным
Сердцам. Увы! Будь я ему мила,
Ему бы лучший я приют нашла.
Прощайте, сестры.
Дочь короля Лира - Корделия, она же начинающая голливудская актриса - Норма Джин Бейкер, гордо вскинула голову и сделала полоборота в сторону зрительного зала - лужайки, где сидел ее единственный зритель, учитель и режиссер Михаил Чехов. Ее роскошные рыжие волосы рассыпались по плечам и заиграли золотом в лучах калифорнийского солнца. В этот момент она была бы само совершенство, если бы не излишняя театральность. Но, увы, как многие начинающие актрисы, мисс Бейкер переигрывала и чересчур давила на голос. Чехов чуть поморщился, и по лицу его, словно от удара током, пробежала судорога.
К счастью, Норма этого не заметила. Она вдохнула побольше воздуха, чтобы продолжить свой стихотворный монолог. Но в этот самый момент за спиной шекспировской героини послышалось громкое чавканье. Норма обернулась и увидела в паре ярдов от себя крупного, полинявшего за лето серого козла, безмятежно жующего траву на лужайке. Актриса бросила на жвачное животное испепеляющий королевский взгляд. Козел поднял голову и заблеял. Норма фыркнула и топнула ногой. Козел заблеял громче и угрожающе замотал рогами. Но мисс Бейкер была не из трусливых городских девушек. Она схватила наглое животное за рога, и, навалившись на него всем телом, пригнула к земле. Козел сначала заупирался, а потом жалобно, как-то совсем по-собачьи заскулил. Тогда Норма, не отпуская рогов, стала пинать его по бокам, вполголоса приговаривая какие-то не совсем шекспировские словечки, явно неведомые девицам королевской крови. Несчастный козел наконец вырвался и бросился наутек на виду у мирно пасущихся в отдалении коз.
За изгородью послышались одобрительные возгласы, свист и хлопки. Это возвращавшиеся домой соседи-фермеры выражали свой восторг, образовав маленький уличный театр.
Мисс Бейкер, ничуть не смутившись, поправила прическу, отряхнула платье и, повернувшись лицом к новым зрителям, сделала книксен:
- Джентльмены, здесь репетирует будущая звезда Голливуда. Но если вам надо подоить корову, почистить курятник, обращайтесь. Велком! Разумеется, услуги по голливудскому тарифу. А сейчас проваливайте, у нас репетиции платные.
Фермеры неохотно стали расходиться. Правда, теперь уже Чехов залился смехом.
Норма посмотрела на него как фурия, готовая броситься и разорвать насмешника. Но ее остановила чеховская улыбка. В ней было что-то беспомощно детское и беззащитное.
- Норма, в этом эпизоде вы были просто гениальны! – давясь от смеха, произнес учитель.
- В каком именно?
- Ну, в образе фермерши, конечно. Над ролью Корделии вам еще работать и работать.
Норма шмыгнула своим обольстительным чуть курносым носиком.
- Признаюсь, мистер Чехов, роль этой английской паиньки мне не очень по душе. Я бы предпочла сыграть Грушеньку в «Братьях Карамазовых».
- Вот как, - подивился Чехов. – В таком случае для начала вам не мешало бы перечитать Достоевского. Причем, всего.
- А я уже взяла в библиотеке «Преступление и наказание», - гордо заявила мисс Бейкер.
Чехов пожал плечами. Он поймал себя на мысли, что в этой хохотушке, дочери простой киномонтажницы, что-то есть. Есть характер и энергетика, есть обаяние. Будет жаль, если из этой талантливой девочки на голливудском конвейере слепят еще одну секс-бомбу.
Михаил Александрович вдруг вспомнил бесконечно далекий, холодный и хмурый апрельский день, когда тетушка, Ольга Книппер-Чехова, привела его, двадцатилетнего юношу, к самому Станиславскому, которому он, краснея и заикаясь, прочел монолог Мармеладова из «Преступления и наказания» и отрывок из «Царя Федора». Станиславский, признавался, что взял тогда Мишу в Московский Художественный Театр из жалости и уважения к памяти великого дяди – Антона Павловича. Но позже, разглядев в молодом актере божью искру, Константин Сергеевич воскликнул в разговоре с Немировичем-Данченко: «Вы знаете, Миша Чехов – гений!»
- Кто знает, кто знает.., – подумал вслух Михаил Александрович, возвращаясь мыслями из-за мхатовских кулис к американским реалиям.
Мисс Бейкер посмотрела на него как на чудака, разговаривающего с самим собой.
- Кто знает, Норма, - перехватив этот взгляд, пояснил Чехов. – Возможно, вас ждет великое будущее в Голливуде. Но при одном условии…
Девушка вся превратилась в слух.
- Надо работать. Актерство – тяжелый труд. Труд, как говорят в России, до седьмого пота. Вы готовы трудиться?
Норма не сразу ответила. Сначала ей захотелось возразить, возмутиться, рассказать русскому профессору, что пока он тут во время войны прятался в эмиграции, она 17-летней девчонкой уже работала на авиазаводе, выпускавшем мишени для боевых самолетов. Но вместо этого мисс Бейкер рекламно улыбнулась, согнув руку в локте и показав тоненький бицепс как на модном женском плакате времен второй мировой: We can do it!
Репетиция продолжилась. Теперь Норма молча бросала мячи, в то время как Чехов читал вслух ее реплики. Затем делала дыхательные упражнения, танцевала, пела, искала в диалогах свой психологический жест.
Чехов порядком устал. Он отложил в сторону большой блокнот, в котором по старой режиссерской привычке делал карандашные зарисовки персонажей. Но мисс Бейкер была неутомима.
- Когда следующая репетиция? – спросила Норма, вытирая пот со лба.
- А я-то думал, это последняя, - пошутил Чехов. – Разве вы захотите дальше иметь дело с таким экзекутором как я?
- Конечно, мистер Чехов. Вы лучший режиссер, которого я здесь встречаю! - Мисс Бейкер посмотрела на учителя с нескрываемым обожанием, - Нет, вы не режиссер, вы бог сцены! Когда я занимаюсь у вас, меня охватывает какое-то религиозное чувство, я словно открываю новый, неземной мир!
Чехов был тронут, но поспешил вернуть актрису на землю:
- Милочка, не торопитесь. Поверьте, у вас в Голливуде еще столько открытий!
Норма запнулась.
- Мистер Чехов, подарите мне один из ваших рисунков.
Михаил Александрович смутился. Он был прекрасным рисовальщиком, но делал наброски исключительно для себя.
- Меня столько раз фотографировали для военной рекламы, но никогда не рисовали.
Чехов аккуратно вырвал из блокнота несколько карандашных портретов, протянул их девушке.
Вместо слов благодарности Норма вдруг приобняла Чехова и чмокнула в щеку. Потом, будто испугавшись подобного проявления чувств, пролепетала какое-то прощание и побежала к калитке. Здесь она столкнулась с новым чеховским гостем - крупным, аристократического вида мужчиной в модном черном костюме и белой фетровой шляпе, чуть не выбила из его рук портфель, и, не оборачиваясь, побежала дальше - к своему припаркованному автомобилю.
Гость Чехова, граф Сергей Сергеевич Орлофф, он же глава риэлтерской конторы в большом Лос-Анджелесе, проводил девушку гусарским взглядом. Потом, уже на крыльце, здороваясь с Михаилом Александровичем, поинтересовался:
- Кто эта прелестница?
- Мисс Норма Бейкер, начинающая актриса, берет у меня уроки актерского мастерства, - сказал Чехов нарочито равнодушным голосом.
- Норма?! – расхохотался Орлофф. – Что за идиотское имя! С таким именем завоевать Голливуд, это все равно, что с фамилией Алексеев сделать карьеру в московском театре.
Чехов вопросительно поднял брови.
- Ну, подумайте, любезный Михаил Александрович, кто бы сегодня еще помнил этого сталинского паяца, если бы он не взял себе аристократический псевдоним - Станиславский.
Чехов бросил на собеседника жесткий взгляд, тот осекся.
Михаил Александрович не терпел, когда в его присутствии начинали поносить имя Константина Сергеевича Станиславского и насмехаться над его Системой, думая, что этим доставляют удовольствие ученику, который, хлопнув дверью, ушел от своего первого учителя и создал собственную школу.
Насмешки над основателем Московского Художественного Театра были неприемлемы для Чехова по двум причинам. Во-первых, Михаил Александрович никогда не отрекался от своих учителей, будь то Станиславский, Мейерхольд или Вахтангов. Даже когда был вынужден уехать из СССР в 1928-м году. А, во-вторых, он часто говорил уже своим ученикам, что его актерская школа, это на 60 процентов Система или - как было принято называть в Америке - Метод Станиславского. Но главное отличие в том, что он, Чехов, предлагает обращаться не к физическим воспоминаниям и личному опыту актера, а к его воображению.
Ничего этого Орлофф не мог знать, потому как был удачливым голливудским риэлтером, не более того. Однако он хорошо знал нравы Беверли-Хиллз.
Он принялся оправдываться, поясняя (и не без резона), что для такой яркой красавицы нужно и яркое, необычное имя:
- К примеру, Мэрилин Монро или что-нибудь в этом роде. Это закон шоу-бизнеса.
С этим законом Чехов спорить не стал. И тогда граф дружелюбно взял Чехова под локоток, заговорил шутливо-заговорщическим тоном:
- Ну, признайтесь, голубчик, вы к ней неравнодушны. Я же видел, как она вас поцеловала…
- Да, полно вам, Сергей Сергеевич, - отмахнулся Чехов. – Она годится мне в дочери. И потом, мне не нравятся американки.
- Не нравятся? А вы присмотритесь к ним хорошенько.., - подмигнул Орлофф с видом ценителя.
Чехов вдруг повеселел и загадочно улыбнулся:
- А знаете, Сергей Сергеевич, точь-в-точь такие же слова я когда-то слышал от Рахманинова в Нью-Йорке.
- И зря, вы не прислушались к его совету, – заметил Орлофф.
- Напротив, я сразу им воспользоваться.
- И что?
- В первый же день я влюбился шесть раз! Пришлось вернуться к спасительному стереотипу, что все американки холодные, некрасивые и часто даже злые…
Мужчины рассмеялись.
В этот момент на веранду из кухни вышла жена Чехова, Ксения Карловна, статная, круглолицая блондинка, не утратившая в своем возрасте девичьей красоты. В руках она держала большой поднос, на котором возвышался кофейник, окруженный тарелками с козьим сыром, вареными яйцами и выпечкой.
- Угощайтесь, граф. У нас тут все просто, по-русски. Но все домашнее.
Гость перехватил у хозяйки поднос, поставил его на стол. Затем поцеловал даме ручку, довольный, что наконец-то хоть кто-то вспомнил о его старорежимном титуле. Чехов принципиально не величал Орлоффа графом. До него доходили слухи, что граф был самозванцем и шарлатаном, присвоившим громкий титул через какую-то сомнительную аферу с родословной. Впрочем, это тоже был закон бизнеса.
- Да, - произнес граф-риэлтер, выпив кофе и раскурив сигару. - Тяжело вам будет менять фермерские привычки. В Беверли-Хиллз вас не поймут, если вы там тоже разведете птичник и овчарню. Хотя формально места в новом доме хватит для всей этой живности.
Орлофф наигранным жестом фокусника достал из портфеля альбом с фотографиями дома и документами на продажу. Пока он курил, Михаил Александрович и Ксения Карловна смотрели снимки с видами двухэтажного особняка на лесном пригорке. Особняк был из красного кирпича в колониальном стиле: с четырьмя спальнями на втором и с роскошной гостиной, просторной столовой и кухней на первом этаже. А кроме того, с высоким жилым подвалом – бэйзментом, гаражом, пальмовой аллеей, цветником, живописным задним двориком - бэкярдом, беседкой и даже с бассейном!
- Райский уголок, - согласился Чехов, сняв очки и решительно возвращая фотоальбом риэлтору. – Но это нам не по карману. Не стоит даже обсуждать этот вариант.
- Напротив, милейший Михаил Александрович, - улыбнулся граф с видом доброго волшебника, исполняющего желания бедняков, и снова пододвинув альбом супругам. Вы почитайте условия продажи. Для вас это уникальный вариант. Хозяин готов вам списать половину цены в счет контракта на создание учебной театральной студии.
Чеховы принялись читать мелкий и убористый типографский шрифт:
- Не пойму, о каком учебном театре здесь идет речь?
- О вашем, - пояснил Орлофф. - Конечно, это не тот классический учебный театр, который вы имели перед войной в английском Дартингтоне, где не надо было продавать билеты и заботиться о деньгах, имея щедрых меценатов… Времена изменились. Тем паче, что в Америке все поставлено на сугубо практические, долларовые рельсы. Но это реальный план.
Чеховы переглянулись, заинтригованные.
Окончание см. Часть 2
Добавить комментарий