Продолжение. Часть 12 см. здесь
Незабываемое Щукинское театральное
Пока Любимов работал над "Добрым человеком", другой актёр театра Вахтангова и преподаватель Щукинского училища Виктор Григорьевич Кольцов вместе со студентом Геннадием Юденичем ставил спектакль "Скоморохи", в основу которого легла сатирическая поэма Алексея Константиновича Толстого "История государства Российского от Гостомысла до Тимашева".
Главная мысль поэмы и спектакля: "Глядишь, земля обильна, порядка ж снова нет". А для рефрена была взята строчка из стихотворения Кондратия Рылеева "Царь наш - немец русский": "Ай да царь, ай да царь, православный государь!" Здесь в скоморошьей форме было прямое высмеивание властей. Трое студентов - "вечерники" Геннадий Юденич и Александр Альтерман, и моя однокурсница Оксана Осипенко - "выкладывались", носясь по сцене с песнями, танцами, прибаутками. Этот спектакль мог, должен был стать и стал потешным театром "Скоморох". Но театр просуществовал недолго. Юденич из актёра превратился в очень интересного театрального режиссёра, женился на Оксане Осипенко, а Саша Альтерман ушёл на эстраду и стал конферансье Александром Сашиным.
Вообще вахтанговская школа много внимания уделяла музыкальности и юмору, что близко к эстраде. Разве в "Принцессе Турандот" нет элементов эстрады и даже цирковой клоунады? Выпускники Щукинского училища Андрей Миронов, Александр Ширвиндт, Михаил Державин, Зиновий Высоковский - все они прекрасно выступали не только на театральных, но и на эстрадных подмостках.
Ещё студентом я тоже попробовал себя в жанре парного конферанса. В самодеятельном Театре Чтеца я сдружился с Виктором Низьевым. Мы поддержиали связь, когда я поступил в Щукинское, а он в ГИТИС (Государственный институт театрального искусства). Мы договорились, что летом на время каникул хорошо бы подзаработать в какой-нибудь концертной бригаде. Стали готовить репертуар, подражая эстрадным сатирикам Лившицу и Левенбуку. Тут как раз со мной связался администратор Костромской филармонии (он же по совместительству певец-баритон) Генрих Окуневич. Ему в концертную бригаду нужен был ведущий. Он взял нас. Мы, благодаря Окуневичу, увидели коренную, глубинную Россию. Помимо самой Костромы, поработали в Буйске, Солигаличе, Макарьеве, в таких городах Ивановской области, как Кинешма, Плёс, Юрьевец... Впоследствии Низьев, родом из Астрахани, взял себе сценический псевдоним Астраханцев.
Окуневич познакомил нас со своим другом поэтом Юрием Ледневым, который, по-волжски окая, читал свои стихи "Уеду, уеду, уеду, умчусь в костромские леса"... Хороший поэт-самородок, настоящий волжанин. Собираясь дома у Окуневича, мы всегда слушали что-нибудь из его коллекции оперных басов: Шаляпина, Гяурова, Бориса Христова.
...Возвращаемся в Москву ночным поездом в самом дешёвом общем вагоне. Утром просыпаюсь - напротив меня на соседней верхней полке лежит девушка. Разговорились. Зовут Лида. Тоже москвичка. Договорились встретиться. Мне было 19. Ей 25... Гуляли по парку "Сокольники"... Первая любовь, первый сексуальный опыт... Впрочем, любовь не первая.
Возраст был такой, что я всё время в кого-нибудь влюблялся: то в польскую актрису Беату Тышкевич, то в германскую фигуристку Габи Зайферт, то в Джину Лолобриджиду, которую увидел во французском фильме "Фанфан-тюльпан", ну и, конечно, в некоторых своих сокурсниц и студенток младших курсов. Все они были достойны моей любви, но, к сожалению, не все из них считали, что я достоин их любви. К счастью, влюблённость быстро проходила и никому не разбивала сердец.
Однокурсниц, которые мне нравились, я приглашал в самостоятельные отрывки - был такой обязательный предмет. Одно дело, когда с нами готовили сценки наши педагоги, а другое, когда мы сами должны были выбрать сцену из пьесы или инсценировать рассказ, сами его для себя срежиссировать или пригласить для этого какого-нибудь студента.
Параллельно с нами, но на вечернем актёрском учились талантливые молодые люди: уже упомянутые мною Геннадий Юденич и Саша Альтерман, Инна Алабина и Борис Гитин, Наташа Энке и Саша Пороховщиков... Порох, как мы его звали, был, кажется, самым старшим на курсе. Он покровительствовал одному своему сокурснику - рабочему пареньку, с которым они иногда боксировали. Боксёрские перчатки приносил Порох. Тот паренёк - Юра Туляков - предложил мне сыграть сцену, в которой двое заключённых - русский и еврей - обсуждают возможность побега из нацистского концлагеря. Пороховщиков в нашу работу не вмешивался, но наблюдал. А мне интересно было следить за его реакцией. Он всегда сидел тихо. Был серьёзен. Лишь иногда проскальзывала еле заметная ирония старшего, 25-летнего, по отношению к мальчишкам, которые всерьёз верили, что они актёры. При внешней сдержанности в Порохе чувствовалась внутренняя сила, глубина, талант. И всё это сочеталось с мужественной красотой.
Мне он напоминал американских актёров Марлона Брандо и Пола Ньюмана. Не только внешне. Пороховщиков, как его американские коллеги, был и актёром, и спортсменом, и предпринимателем, и режиссёром, и продюсером. Уже тогда, в стенах Щукинского училища, мне верилось, что Порох станет заметной личностью в искусстве. Чуть позднее я лишний раз убедился в его таланте, когда увидел пьесу Островского "Доходное место" в театре Сатиры в постановке Марка Захарова. Андрей Миронов (Жадов) и Александр Пороховщиков (Белогубов) оказались очень сильными партнёрами. Комедия Островского, благодаря точно расставленным акцентам режиссёра Марка Захарова и блестящему актёрскому ансамблю, прозвучала в 1967 году как едкая пародия на жизнь советской бюрократии. На мой взгляд, мощный талант Пороховщикова так и не был раскрыт по-настоящему. В последние годы жизни он играл либо паханов, либо генералов. А под силу ему были главные роли в пьесах Шекспира. Не доиграл.
Есть в театре такое понятие как несовпадение внутренних и внешних данных. Я мнил себя трагиком, для самостоятельных отрывков брал "Вадима" Лермонтова, "Иудушку Головлёва" по Салтыкову-Щедрину (в подражание актёру Владимиру Гардину), даже рассказ Шолохова "Смертный враг". В "Иудушке Головлёве" мне подыгрывала моя сокурсница, талантливая Галина Яцкина, для которой я даже начал инсценировать роман Эрве Базена "Встань и иди", но работу не закончил. К счастью, я к третьему курсу повзрослел и понял, что смешить публику гораздо интереснее, чем пугать.
Отправной точкой в новом направлении стал для меня самостоятельный отрывок из пьесы Яна Дрды и Исидора Штока "Чёртова мельница". Для этой работы я пригласил мою сокурсницу Любу Корневу и студента младшего курса Александра Сахарова, с которым у нас было внешнее сходство. Когда я в роли чёрта "раздваивался", и рядом со мной неожиданно, как чёрт из табакерки, появлялся Саша Сахаров, это вызывало дружный смех в зале. С той же Любочкой Корневой мы сыграли сценку на французском языке уж не помню из какой комедии Мольера.
Не знаю почему, но на французском мне было гораздо легче играть, чем на русском. Никакого зажима, полнейшее чувство свободы на сцене. После этого режиссёр-педагог Леонид Владимирович Калиновский предложил мне сыграть Чичикова в сцене с Маниловыми (Гоголь "Мёртвые души"). И партнёры у меня были восхитительные: Манилов - Володя Долинский, его жена Лизонька - Нонна Новосядлова (Терентьева). Из-за нехватки свободных помещений в училище, мы иногда репетировали в комнатке, которую снимала Нонна напротив училища, рядом с домом-музеем композитора Скрябина.
Нонна встречалась тогда с поэтом Игорем Волгиным, который приходил, видел, что мы репетируем, и тихо сидел в углу, стараясь не мешать. Нонна была актрисой, как говорится, от Бога. Красивая, высокая, стройная, с отличным чувством юмора, музыкальная. Голосок у неё был небольшой, но очень приятный. Она обожала джаз и американские мюзиклы. В перерыве между лекциями она выходила в коридор, к ней присоединялся Анатолий Антосевич, он задавал ритм, имитируя звуки контрабаса, а Нонна пела "Хелло, Долли" или песни из репертуара Эллы Фитцджеральд. Им нужна была публика, и я брал эту роль на себя, наслаждаясь пением Нонки Новосядловой. Вот ещё одна сломанная актёрская судьба. Она и в театрах, и в кино сыграла до обидного мало и умерла от рака в 54 года. Не доиграла.
Она была похожа на Белоснежку, вокруг которой сновали советские гномы, совсем не такие безобидные и симпатичные, как в фильме Диснея. Анатолий Антосевич - красивый, обаятельный, весёлый, тоже показывал в Щукинском училище очень хорошие работы. Помню его в роли Сомса из "Саги о Форсайтах". Ещё до училища он был актёром Симферопольского драматического театра и с восторгом рассказывал мне о своём первом режиссёре и учителе Моисее Исааковиче Гольдблате, бывшем актёре и режиссёре ГОСЕТа. Мне было очень приятно это слышать. Получив Щукинский диплом, он работал в Ленинградском театре Комедии у Николая Акимова, потом вернулся в Москву, поскольку его пригласил Юрий Завадский в театр Моссовета. Играл до обидного мало и уехал во Францию. Это было в конце 70-х годов.
По слухам, он пытался там открыть русский ресторан. Бизнес не пошёл. Вернувшись в Россию, он скоропостижно скончался. Ему было 55 лет. Не доиграл. Почему столько талантливых актёров, режиссёров, поэтов, писателей гибнут в России молодыми? "И дожить не успел, мне допеть не успеть", как пел Владимир Высоцкий о себе и о других. Высоцкий умер, прожив 42 года. Сергею Есенину было 30. Маяковскому 37. Талантливому сценаристу и поэту Геннадию Шпаликову было 37, когда он покончил жизнь самоубийством. Его жена актриса Инна Гулая, моя сокурсница, умерла (или, возможно, покончила с собой) в 50.
Замечательный актёр Евгений Урбанский гибнет на съёмках в возрасте 33 лет, Василий Шукшин и Наташа Вилькина умирают в 45, Андрей Миронов - в 46, Олег Даль и Александр Кайдановский - в 49, кинорежиссёр Алексей Балабанов - в 54 года, великому актёру Соломону Михоэлсу было 58, когда его убили. Список убитых, покончивших собой, погибших, умерших по вине плохой медицины, загубленных и затравленных чиновниками от искусства можно продолжать и продолжать. "Русь, куда ж несёшься ты? Дай ответ. Не даёт ответа" - вопрос Николая Гоголя, прожившего всего 43 года, видимо, останется без ответа на все времена.
Добавить комментарий