9 сентября годовщина злодейского убийства отца Александра Меня. 28 лет прошло с того страшного дня, а преступление до сих пор не раскрыто. По традиции, наш журнал публикует в годовщину убийства материалы об отце Александре.
Прекрасно помню то сентябрьское утро 9 сентября 1990 года. Накануне, в субботу 8 сентября, получил телеграмму от Виктора Андреева, который вместе с Александром Николаевым был учредителем Православного университета как коммерческой структуры. Занимались арендой помещений - чаще всего в течение учебного 1989-1990 года лекции читались в помещении Литературного музея на Петровке, в здании Высоко-Петровского монастыря. Он приглашал приехать в Москву.
Но почтальон принес телеграмму уже после обеда, так что я не успевал приехать вовремя. Накануне мы с отцом Александром обговорили очередной курс лекций по истории РПЦ ХХ столетия, который я начал читать в 1989-1990 годы в основанном им университете. Так что я не очень огорчился, что не смогу присутствовать на его первой в этом учебном году лекции. С 1974 года каждое воскресенье я проводил в храме. 9 сентября также собирался поехать в Новую Деревню. Жена со свекром уехали в Ростовскую область к его сестре, дома был один.
Надо было неотложно сдавать большой том житий русских святых, который готовил для издательства “Московский рабочий”. Времени оставалось мало, помощников практически не было, хотя отец Александр советовал мне привлечь людей пишущих из числа наших прихожан. Однако, то, что ими было сделано по моей просьбе, было, увы, непрофессионально. Мне пришлось заново писать или переводить с церковно-славянского некоторые жития. Каждый день вставал часов в шесть утра и садился за пишущую машинку. Точно так же поступил и утром 9 сентября. Проснувшись, выглянул в окно – все было застлано густым молочным туманом. Поскольку живу недалеко от Семхоза, такой же непроницаемый туман стоял в то утро и там. Поработав пару часов, поспешил на электричку.
Я приехал в Сретенский храм в Новой Деревне до начала литургии. В этот день служил недавно назначенный священник Иоанн Пентьковский. Должен был исповедывать отец Александр. Обычно он не запаздывал, но в это утро он так и не появился. Перед причастием из алтаря вышел с Евангелием и крестом отец Иоанн и провел общую исповедь. После этого причастил нас. Народу было немного. Кто-то из москвичей решил ехать в Семхоз. Но мне надо было спешить на работу, в Абрамцево – суббота и воскресенье в музее были рабочими днями. Я работал заведующим отделом в Абрамцевском художественном музее и в этот день ждал гостей. Директор издательства “Московский рабочий” Дмитрий Евдокимов должен был привезти американских издателей, с которыми решил создать совместное предприятие.
Сентябрьский день разгорался, и пока я добрался до Абрамцево, солнце палило нащадно. Я чувствовал себя как загнанная лошадь – усталость, накопившаяся за лето, и постоянный недосып сковывали по рукам и ногам. Я двигался подобно роботу, в которого заложили определенную программу. Последний месяц жил на автопилоте.
Тем не менее, улучил минуту и, будучи в музее, позвонил по местному телефону в Семхоз, домой отцу Александру. Никто не подошел к телефону, что меня удивило, поскольку я знал, что приехал из Уфы брат Натальи Федоровны, супруги отца Александра. Кто-то должен был быть дома. Однако, времени на размышления не было.
Встретил американцев, провел их по музею, все показал, рассказал. Затем мы поехали в Хотьковский монастырь, осмотрели филиал музея, которым я тогда заведывал. Зашли в гости к семье художников Булыгиных, моих близких друзей. Американцы были в восторге и от музея, и от монастырской архитектуры и от радушия Булыгиных. Полуживой, вечером я проводил гостей в Москву и вернулся к себе в Ашукино.
Поскольку телевизора у меня не было, как, впрочем, и радио, я не знал, что происходило в этот день. Понедельник был в музее выходным днем, и я намеревался поехать в Москву. Мы договорились встретиться с Дмитрием Евдокимовым по текущим делам, а также наш прихожанин Андрей Лихачев просил меня ходатайствовать за него перед директором. Он оказался без работы и хотел трудиться в издательстве.
Андрей должен был ждать меня перед издательством на Чистых прудах. Утром я приехал в издательство и встретил Андрея, который как-то странно переминался с ноги на ногу и спросил меня: “Мы, наверное, отменим, нашу встречу?” “Почему?” – удивленно спросил я. “Ты что, не знаешь – отца Александра убили!” Его слова прозвучали настолько неубедительно, что я ему не поверил. Все это звучало крайне неправдоподобно.
Мое сознание отказывалось мириться с этим известием. Мы все-таки пошли к Евдокимову, который встретил нас в потрясении. В конце августа, по его просьбе, мы с отцом Александром приехали к нему домой, чтобы окрестить внука. После крестин сели за стол. Стоял яркий солнечный день. Окно было настежь открыто. Хозяин разлил всем по рюмке, но отец Александр отказался пить. “Я и так пьян от того, что меня окружает, - объяснил он, указывая на залитые солнцем улицы и деревья. Меня это удивило – обычно он не отказывался, чтобы не обидеть хозяев. Евдокимов с вниманием отнесся к моей просьбе и назначил Андрею время для более подробного разговора.
Расставшись, я поехал в редакцию газеты “Московский комсомолец”, чтобы написать некролог. А после этого сел на электричку и, оглушенный, отправился в Новую Деревню. И только когда я вошел в храм и увидел посреди гроб с телом отца Александра, я почти поверил в случившееся. В храме царила полутьма, горели свечи, вокруг гроба стояли прихожане. Я упал на колени у гроба, все еще отказываясь верить в то, что он мертв. Когда приложился к его холодной руке, то понял, что произошло что-то невероятное, что не может уместиться в моем сознании, чему я упорно отказываюсь верить.
Наши прихожане подавленно молчали – видимо, подобные чувства испытывали и они. У старосты я узнал, что отпевание назначено на вторник, 11 сентября, и что литургию будет служить митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий (Поярков), наш правящий архиерей. Стоя у гроба, глядя на горящие свечи, пытался молиться, но не мог. Это было состояние омертвения, когда ни чувства, ни мысли не хотели воспринимать то, что видели глаза.
Не помню, как добрался до дома. Не было слез, внутри все словно умерло. Во вторник рано утром поехал в Новую Деревню. День выдался пасмурный и прохладный. Словно и природа скорбела вместе со всеми. Подойдя к храму, я понял, что внутрь пройти не удастся. Собралось огромное количество людей.
Можно было бы попытаться втиснуться, но молиться в такой толпе не удалось бы. Поэтому я встал около крыльца, пытаясь сосредоточиться и молиться вместе с теми, кто был в храме. Служил митрополит Ювеналий. Ему помогали два священника – его секретарь, архимандрит Лазарь (Солнышко) и Иоанн Пентьковский.
Помогал в алтаре наш алтарник Владимир Архипов. После окончания литургии, оглянувшись, я понял, что собравшиеся люди (а их было более тысячи) не смогут попасть в храм, чтобы попрощаться с отцом Александром. Храм слишком мал, и может возникнуть давка. Поэтому я пробрался внутрь, зашел в алтарь, взял благословение у митрополита Ювеналия, с которым был знаком, и попросил его, чтобы он разрешил вынести гроб и поставить его у входа в храм. “Вы гарантируете порядок?” – спросил он, глядя на меня с любопытством. “Да, владыко!” – ответил я. “Тогда на вашу ответственность.”
Я вышел на солею, подозвал Олега Степурко, Андрея Бессмертного, Володю Юликова, Сашу Борисова-младшего и поведал им о своем плане. Из храма вынесли скамейки и поставили у входа. Мы подошли к гробу, взяли его на плечи и вынесли из храма. Поставили у входа на скамейки. Саша Борисов, который ведал акустикой, быстро нарастил провода и вынес на крыльцо микрофон на стойке.
Я обратился к собравшимся и попросил, чтобы никто не торопился, что всем будет предоставлена возможность проститься с отцом Александром. Посовещавшись, мы решили, что каждому, кто захочет что-то сказать, будет предоставлена такая возможность. Это было удивительно, но люди молча выстроились в очередь и начали подходить ко гробу. Мелькали корреспонденты и телеоператоры различных студий, кто-то залез на колокольню.
В толпе можно было различить писателя Фазиля Искандера, поэта Андрея Вознесенского, режиссёра Марка Розовского, в театре которого отец Александр читал лекции. Приехали телеведущие программы «Взгляд»: Александр Любимов, Дмитрий Захаров, Александр Политковский. Был иеромонах Марк Смирнов. Особняком, за цветочной оградой, между клумбами, стоял давний друг отца Александра - философ Григорий Померанц. Стояла тишина. Лицо отца Александра, как и подобает, было покрыто воздухом.
Митрополит Ювеналий зачитал послание патриарха Московского и всея Руси Алексия II. После него к микрофону подошел наш прихожанин Владимир Илюшенко. Он говорил кратко и гневно. Сказав, отошел и остался с нами на крыльце. Мне трудно вспомнить, кто и что говорил, поскольку прощание длилось около двух часов.
Когда к микрофону направился монах, ко мне подошел Илюшенко и сказал: “Ни в коем случае нельзя давать ему слово. Он же из “Памяти”!” Я возразил: “Мы же договорились, что предоставим слово каждому.” Монах подошел к микрофону и его прощальные слова прозвучали без нотки агрессии. Когда я увидел, что толпа прощавшихся поредела, то вновь вошел в храм, заглянул в алтарь, где терпеливо, не разоблачаясь, ожидал митрополит Ювеналий, и сказал ему, что прощание завершается.
Он с иподиаконами и архимандритом Лазарем (Солнышко) вышел на крыльцо. Запел хор. Мы подняли гроб на плечи и направились к могиле. Там уже стояли скамейки. Мы поставили гроб на скамьи. Митрополит отслужил литию и пригласил для последнего прощания вдову отца Александра - Наталью Федоровну. Ко гробу подошла сначала она, затем его внучка Александра и ее отец Володя Юликов.
Рядом с Наталией Федоровной постоянно находилась Вера Хохлова, вдова близкого друга отца Александра – священника Сергия Хохлова. Подошла Мария Витальевна Тепнина, исповедница, подруга матери отца Александра, помогавшая ей воспитывать будущего священника. Ни его дочь Елена, поселившаяся с мужем и сыном в Италии, ни сын Михаил, гостивший в то время вместе с женой и дочерью у сестры, не смогли приехать на погребение. За те короткие дни, которые прошли со дня убийства, они не сумели купить авиабилеты.
Перед тем, как опустить крышку гроба, митрополит Ювеналий подошел ко гробу и приоткрыл воздух. Я поразился тому, что лицо убитого священника было совершенно белым, без единой кровинки. Умирая около калитки дома, он потерял всю кровь. Гроб опустили, посыпались комья земли, разрывавшие тишину. Когда был насыпан могильный холм, посыпались цветы, которые совершенно сокрыли землю.
Погребение отца Александра, несмотря на огромное стечение народа, причем пришли не только христиане – среди присутствующих было немало сотрудников силовых ведомств, которые вели видеосъемку, были телевизионщики – прошло без каких-либо инцидентов. Всю первую половину вторника, а это был день, когда Православная Церковь вспоминает усекновение главы Иоанна Предтечи, царила звенящая тишина.
И лишь когда возле могилы осталось совсем немного людей, за калитку вышел наш прихожанин композитор Олег Степурко, вынул трубу и заиграл. Он играл спиричуэлс "Больница святого Джеймса". Труба рыдала – столько скорби звучало в льющейся мелодии, что казалось - вся округа присоединилась к его плачу.
Прихожанин отца Александра Андрей Еремин вспоминал об одной знаменательной встрече, произошедшей незадолго до гибели отца Александра: «В начале мая 1989 года я стал свидетелем знаменательной встречи. Тогда Россию посетил французский кардинал Жан Мари Люстиже.
По дороге из Москвы в Троице–Сергиеву Лавру он попросил сопровождавших его лиц из Московской Патриархии заехать в Новую Деревню, в приход отца Александра. Этот иерарх Католической Церкви, по национальности еврей, очень хотел познакомиться со своим знаменитым православным собратом.
Вот что вспоминал кардинал об этой поездке: "Мы прибыли к концу Литургии, когда настоятель говорил проповедь. Она произносилась, согласно обычаю, в конце службы. Со своими спутниками мы остановились в глубине храма, но отец Александр нас заметил… Он подошёл ко мне, и мы сказали друг другу несколько слов по–английски".
Потом французский архиерей, прервав проповедь настоятеля, поднялся в алтарь и поцеловал престол со Святыми Дарами. Когда он вошёл, какая то властная сила буквально прижала меня к стене, алтарь наполнился плотным светом, даже дышать стало трудно…
А кардинал вышел на амвон, сказал через переводчика несколько слов собравшимся и, попрощавшись, уехал. Спустя несколько минут отец Александр вошёл в алтарь, и я рассказал ему о своём неожиданном переживании. Он почему то этому порадовался и тут ж передал мне свой краткий разговор с кардиналом Люстиже.
Оказывается, отец Александр спросил его, когда они смогут в следующий раз увидеться? Кардинал ответил: "Теперь это будет только на небесах". Меня это тогда поразило: ведь наступило время, когда отец Александр мог свободно выезжать за границу. И, казалось, не было никаких препятствий для их встречи в дальнейшем…
После гибели батюшки меня не оставляла мысль, что кардинал Люстиже словно предсказал скорую смерть отца Александра. И когда мне удалось попасть во Францию в 1992 году и встретиться с кардиналом, я напомнил ему о происшедшем три года назад и спросил, что он имел в виду.
Кардинал Люстиже сказал мне, что встреча с батюшкой произвела на него очень сильное впечатление. Он понял, что жизнь отца Александра наполнена Евангелием ещё в большей степени, чем его собственная, а это неминуемо становится знаком…
Позже в предисловии к книге Ива Амана об отце Александре кардинал написал: «Действительно, в отце Александре я увидел жизнь, принесённую в жертву, его жертвенную любовь ко Христу, в этом была вся его отвага. Я не предсказал его смерти, я только сказал вслух то, что отец Александр уже знал - слова Христа, обращённые к Петру: "Другой препояшет тебя, и пойдёшь туда, куда не хочешь идти.» Он так же, как и я, поистине ставшие христианами, любим и служим единственной невесте Христовой - Его Церкви. Совершенно очевидно, что это единение со Христом может осуществляться в жизни учеников лишь при условии участия в тайне Креста. Радость пасхальной недели… была словно озарена сиянием тайны Креста - угрозой бессильной, но неминуемой смерти.»
Спустя несколько недель была создана комиссия по богословскому наследию отца Александра. Уже в следующем году начали выходить в светских издательствах массовыми тиражами его книги. Впоследствии был создан Фонд имени отца Александра, который занялся изданием его книг. Постепенно были собраны и изданы его лекции и домашние беседы.
Переиздан шеститомник «В поисках Пути, Истины и Жизни.» Издан в трех томах “Библиологический словарь”. Многие из его учеников стали священниками, которые активно продолжают дело миссионерского служения. Среди них – священники Александр Борисов, Владимир Лапшин, Игнатий Крекшин, Антоний Лакирев, Виктор Григоренко.
В 1995 году на месте убиения была воздвигнута часовня во имя Усекновения главы Иоанна Предтечи. В 1999 году к ней был пристроен алтарь и начались богослужения.
В 2002 году рядом с часовней был выстроен храм в честь святого Сергия Радонежского, которого глубоко почитал отец Александр. Почти одновременно в здании бывшего Дома культуры, неподалеку от дома, где жил отец Александр, по инициативе его сына Михаила возник культурно-просветительский центр «Дубрава», в котором разместилась мемориальная экспозиция, посвященная жизни и подвигу отца Александра.
Его книги перешагнули границы России – они переведены на многие европейские языки. Еще не до конца прочитано и осмыслено его богословское наследие – оно намного опередило свое время.
Как стрела, выпущенная опытным стрелком, его книги все еще в полете. Полагаю, что вскоре перед Русской Церковью встанет вопрос о причислении его к лику святых. Вся его жизнь была посвящена служению Богу и ближним. А мученическая кончина не оставляет сомнений в том, что своей смертью он повторил путь Христа.
Кому-то кажется, что убийство православного священника, столь деятельно всю свою жизнь трудившегося на миссионерском поприще, означает неудачу его дела. В обычной жизни понятия успеха или неудачи совершенно иные, нежели в области духовной. Если человек богат, здоров, имеет детей, доживает до глубокой старости – это означает, что он не зря прожил свою жизнь. Как нечто само собой разумеющееся, за счастье принимают безбедную, полную довольства жизнь.
Духовный человек ориентируется на другие ценности. Непреложную ценность имеет для него жизнь Господа нашего Иисуса Христа. С обычной, мирской точки зрения жизнь Христа неудачна – до 30 лет Он плотничал в маленьком провинциальном городке, затем в 30 лет вышел на проповедь, которая длилась всего три года. Среди Его учеников были в основном простые, незнатные и неученые люди. Окончил Он свою жизнь на кресте в 33 года, был распят как разбойник. Полный крах! Так казалось многим людям, которые со вниманием следили за Ним. Понадобилось три столетия, чтобы Его учение начало завоевывать мир.
На протяжении столетий Христа отвергали, забывали, пытались использовать для достижения земных целей. Христианство до сих пор для большинства живущих остается загадкой, тайной за семью печатями. Неужели ради этого стоило страдать, погибнуть позорной смертью?
Жизнь человека обретает необычайную ценность, если он соотносит ее с Божественной волей. Приход каждого человека в мир – не свободный акт выбора. Нас никто не спрашивает, хотим мы родиться или нет. Более того, никто нас не спрашивает, желали ли мы родиться именно в России и именно в это время?
Случайно это или нет? Если над нами, как писал Александр Блок «ясность Божьего лица» значит, все это не случайность. Важно постичь смысл происшедшего, разгадать задачу, которую поставил перед нами Творец, когда посылал нас в этот мир. Отец Александр видел свою задачу в том, чтобы говорить о Христе на языке, понятном одичавшим за годы коммунистического владычества соотечественникам. Это ему удалось сделать в полной мере.
Он сумел воспитать плеяду учеников, которые продолжают его миссионерскую работу в самых различных сферах нашей жизни. Божий промысел, так обычно называют участие Творца в нашей повседневной жизни, возвысил отца Александра предоставив ему возможность даже в смерти подражать возлюбленному Сыну – Иисусу Христу. Отец Александр был убит не во сне, не во время работы над очередной книгой, а в тот момент, когда спешил в Божий храм на богослужение.
Один из прихожан отца Александра, ныне священник Игнатий Крекшин, во время презентации перевода на немецкий язык лучшей книги об отце Александре, написанной его французским другом Ивом Аманом, сказал: «Тайна смерти осталась неразрешимой, такой смерти – особенно.
Для каждого, для кого отец Александр был другом и учителем веры, его смерть была испытанием: кто-то впал в отчаяние, кто-то даже ушел из Церкви, многие замкнулись в себе, все были в страхе и оцепенении. Это был настоящий “удар по Церкви”, как скажет старый друг отца Александра, польский православный священник Генрик Папроцки. Все тогда вспоминали слова Писания: ”поражу пастыря и будут рассеяны овцы стада” (Мф.26:31) Было искушение молчать, и как кому-то хотелось, чтобы все замолчали, как послушно молчали в нашей несчастной стране многие десятилетия.»
Философ и культуролог Григорий Померанц в интервью к двадцатилетию со дня гибели отца Александра сказал: «… я особенно глубоко пережил смерть отца Александра. Ярко помню, как мы с ним познакомились. А когда я узнал о его гибели, мне показалось, что меня самого ударили по голове. И в первые дни я чувствовал эту рану, нанесенную не только моей жизни, но и жизни целой группы творческого меньшинства, меньшинства, живущего напряженной духовной жизнью. А как на это откликнулись массы, я даже не знал, и сейчас не знаю. Отец Александр разрушил наше отчужденное отношение к людям, занимающим официальные места в Церкви».
Добавить комментарий