Продолжение. Начало - Часть 1
Татьяна Яковлева. Русская парижанка
Слово «жена» из уст Маяковского поразило Татьяну – такого она не ожидала. И тогда он рассказал ей о себе – всё, как оно было, и всё, как оно есть. Начиная с детства. Про отца, который укололся булавкой и умер от заражения крови. После чего семья осталась без кормильца. А Володе было всего тринадцать. Про то, как потом пробивался в жизни – учился в художественном училище, увлекся футуризмом. И про «семейный договор» с Бриками. Рассказал, кто такая Лиля. И что, хотя между ними близости нет, он ее уважает и связан с ней некоторыми обязательствами. При этом слово «жена», конечно же, чисто условное определение для их отношений.
Татьяна всё поняла и приняла. Напряжение исчезло, они снова улыбались друг другу. Выбрали автомобиль – красивый рено, стального цвета. Володя отправил Лиле сообщение, что ее главный заказ выполнен. А то она уже заваливала его письмами: что случилось? Почему целых три недели не пишешь? Рено снимал все вопросы.
За эти дни он узнал многое о Татьяне. Понятно, какими-то деталями она не делилась, что совершенно естественно для женщины в общении с мужчиной, которого она встретила совсем недавно. Но нам незачем что-либо утаивать.
Татьяна Яковлева попала в Париж в 1925-м. Ей было тогда 19. Она родилась в Петербурге, в старинной дворянской семье, к которой принадлежал, в частности, А.И. Герцен. Отец ее, известный архитектор, по мере получения заказов переезжал с места на место. Так Яковлевы оказались сначала в Вологде, а затем – в Пензе, где Алексей Евгеньевич проектировал городской театр. В 1915-м родители разошлись, отец уехал в Америку. Мать вышла замуж вторично, за антрепренера, человека с солидным состоянием. После революции он остался ни с чем. Голод привел его к истощению,туберкулезу, и в 1921-м он ушел из жизни.
Наступила очередь Тани помочь выжить семье – ей, матери и сестренке. На вокзале и в других местах она читала перед красноармейцами стихи, а знала она их неисчислимое множество – от Ахматовой и Блока до Есенина и Маяковского. Если повезет, за концерт можно было заработать буханку хлеба. Кончились эти выступления сильнейшим бронхитом и опасением, что начался процесс в легких.
Между тем, ее родной дядя, Александр Яковлев, отличный художник, жил в Париже на широкую ногу. Он был в фаворе у знаменитого владельца автоконцерна Андре Ситроена – разрабатывал для него дизайн автомобилей. Танина мама написала ему эмоциональное письмо – девочка может погибнуть, ей необходимо лечение. Не смог бы он забрать ее для этого к себе? Художник, разумеется, сразу же откликнулся. Он обратился к послу СССР во Франции Леониду Красину, с которым был хорошо знаком, а также к своему патрону. Пришлось приложить немало усилий, а Ситроену потратить большие деньги, чтобы уговорить советское правительство выпустить девушку из страны. Так Татьяне удалось вырваться на Запад.
Солнечные ванны на пляже, на южном берегу Франции, следование рекомендациям врачей и хорошее питание сделали свое дело. Здоровье пришло в норму, и Татьяна появилась в парижском обществе, чтобы произвести там фуррор. Она была ослепительно красива и, кроме того, совсем не выглядела провинциалкой. Вот что она заметила впоследствии по этому поводу: «Я приехала из интеллигентной семьи вполне начитанной, знающей музыку и живопись барышней. К тому же я не попала в чужой дом, а к бабушке, тетке и дяде, которые меня обожали, когда я еще была ребенком».
Бабушка, между прочим, одной из первых женщин в России закончила математический факультет и писала стихи.
Вокруг Татьяны мгновенно закружился рой поклонников. Благодаря дяде, она быстро вошла в круг его общения – а это были сливки художественной интеллигенции, многие из которых встречались в широко известном в Париже салоне Зизи Свирского. Достаточно назвать несколько имен – Ф.И. Шаляпин, художники Михаил Ларионов и Наталья Гончарова, уже знаменитый поэт, драматург и режиссер Жан Кокто, Луи Арагон, Коко Шанель, Сергей Дягилев. Затесался в эту компанию – и в число почитателей русской красавицы – даже нефтяной магнат.
Казалось бы, такие прекрасные условия, такой круг знакомых – живи в свое удовольствие. А Тата стала искать работу. Пошла в киностудию – сниматься в массовке, и первые заработанные деньги отослала в Пензу. Правда, на съемках обожгла глаза. Какое-то время работала фотомоделью – позировала для поздравительных открыток и рекламных плакатов. Потом устроилась в шляпное ателье, хозяйкой которого была тоже эмигрантка, кавказская княжна Фатьма-Ханум Самойленко. И, наконец, поступила в Эколь де кутюр – парижскую Школу моды и костюма. Таким образом, она стала дипломированным модельером женских шляпок: «... я начала делать рисунки шляп и продавала в Америку через «Вог»...»
Тата подружилась с Шанель, и та придумала, как сделать, чтобы красота подруги работала на их общую пользу: стала одевать ее в только что созданные платья. Получился отличный способ рекламировать в обществе свои новые модели. А Татьяну любили все – и за общительность, и за доброжелательность, и за готовность прийти на помощь, порой в самых неожиданных ситуациях. Был, к примеру, такой случай. Жан Кокто поселился в тулонской гостинице в одном номере с Жаном Маре. Портье доложил, куда следует, явилась полиция нравов и арестовала драматурга. Узнавшая об этом Тата примчалась в Тулон и с хорошо разыгранным возмущением заявила в полицейском участке: «Как вы посмели арестовать моего любовника?!» Кокто тут же освободили.
Татьяна покорила Маяковского с первой встречи. В последние годы в нём всё сильнее разгоралось желание вырваться из Лилиного плена. И если раньше мысли о настоящей женитьбе ему просто в голову не приходили, то сейчас они неутомимо сверлили сознание. Совсем недавно даже кандидатка появилась – работница Госиздата Наталья Брюханенко. Потом она сама признавалась, что не дотягивала до уровня своего гениального друга, не всегда понимала его. К тому же, почуяв неладное, быстренько вмешалась Лиличка и пресекла любые поползновения к возможному серьезному шагу.
И вот – Татьяна. «Ты со мною ростом вровень...» - написал Маяковский через пару недель. Высокая, длинноногая красавица ни в чём не уступала ему, признанному, прославленному поэту. Не только ей было интересно с ним, но и ему с ней. Казалось бы, всё ее образование проходило в домашних стенах и оборвалось в 12 лет, в 1918 году. Но она не напрасно высоко отозвалась о себе самой. То, что могла дать дочери дворянская семья такого уровня, стоило многих лет обучения в школе. Гувернантка учила ее немецкому, а дома мать и отец говорили по-французски. Поэтому этими двумя языками Таня владела свободно. Ее письма матери свидетельствуют о великолепном владении родным, русским языком. А еще она серьезно увлекалась поэзией, знала наизусть много сотен стихотворений Пушкина, Лермонтова, современных поэтов и даже сама пробовала писать. Неплохо рисовала. А про игру на рояле мы уже говорили.
Но самое главное, у нее был незаурядный ум. И всё шло замечательно, хотя...
Хотя в тайная тайных поэта затаилась одна душевная рана, которая его мучила. Звали ее Элли Джонс. За день до знакомства с Татьяной, еще ничего подобного не подозревая, он виделся с Элли в Ницце. Виделся не впервые. Начиналась эта история три года назад и разворачивалась на глобальных пространствах.
В 1925-м Маяковский задумал совершить кругосветное путешествие. За этим громким намерением скрывалась куда более простая, но желанная цель: попасть в США. Там обитал давний друг – Давид Бурлюк, были и другие знакомые. И вообще, Америка манила. Проблема, однако, заключалась в том, что у СССР и США не было дипломатических отношений, и визу получить было невозможно. Приходилось искать обходные пути.
Владимир Владимирович для начала отправился во Францию. Следующим шагом стал бросок через Атлантику – в Гавре он сел на пароход, направлявшийся на Кубу. Оттуда перебрался в Мексику. А вот дальше дело застопорилось. Бурлюк, обещавший помочь, ничего не смог добиться – не было у него, рядового иммигранта, нужных связей. И всё же визу Маяковский получил – ее добыл для него Исайя Хургин. Человек этот возглавлял в Нью-Йорке Амторг – советскую организацию, которая занималась торговлей с Соединенными Штатами. Хургин мог многое. Сразу же после знакомства с прибывшим поэтом он выдал ему некоторую сумму – на мелкие расходы. Разработал программу его выступлений и поездок по стране. Более того, поселил его в элитном доме на Пятой авеню, где жил сам.
Хургин, талантливый организатор, обладавший деловой хваткой, имел множество знакомых. Одной из них была молодая модель, Элли Джонс, демонстрировавшая на выставках драгоценности. Исайя поделился с ней: в Нью-Йорк приехал Маяковский – но, добавил он, прошу позволения не знакомить тебя с ним, потому что он любит ухаживать за женщинами. Элли была заинтригована, однако приняла к сведению дружеский совет.
Между тем, к Хургину приехал посланец из Москвы, некто Склянский – начальник треста «Моссукно», недавний помощник Троцкого. В один из дней они вдвоем поехали кататься на лодке по озеру, лодка перевернулась, и оба утонули. В московских газетах написали, что это несчастный случай, в американских – что это политическое убийство.
Маяковский в одночасье оказался в пиковой ситуации – мало того, что все планы рушились, так он еще и остался без денег. Он понимал, что никуда не денешься, это судьба, но он знал также, что судьба иногда приходит по поручению ГПУ. Поэтому он ни тогда, ни впоследствии не комментировал происшедшее.
Через неделю после смерти Хургина бывший работник ARA – американской миссии помощи голодающим во время гражданской войны, а ныне юрисконсульт Амторга Чарлз Рехт устроил коктейль в честь Маяковского. Была приглашена и Элли Джонс. Помня о словах Хургина, она позвала с собой Лидию Мальцеву – оперную певицу и очень красивую женщину, которая считалась признанной покорительницей мужчин. Певица сразу приступила к атаке, но с первой минуты стало ясно, что ее усилия обречены на провал. Между ее подругой и знаменитым поэтом проскочила искра, которую нельзя было не заметить.
Элли Джонс родилась в 1904-м на востоке России, в нынешней Башкирии, и звали ее тогда Елизавета Петровна Зиберт. Отец – из немецких протестантов-меннонитов, переселившихся в Россию еще при Екатерине Великой. Семья владела большими земельными угодьями. Дома говорили по-немецки, кроме того, Лиза свободно общалась на русском, английском, французском. Любила поэзию, была хорошо знакома с литературой вообще.
После революции, потеряв всё, родители бежали за границу. Осели в Канаде, где бедствовали. А юная Елизавета стала работать в Самаре в приюте для беспризорных детей. Потом в Уфе устроилась в американскую гуманитарную миссию. Когда девушка познакомилась с ее начальником, полковником Уолтером Беллом, тот лежал при смерти в тифозном бараке. Елизавета выходила его, и он не только пригласил ее в Москву, в центральное отделение миссии, но и в дальнейшем остался ее другом. А Лиза вышла замуж за сотрудника этой организации Джорджа Джонса и уехала с ним в Америку. Там она превратилась в Элли Джонс.
Семейная жизнь не сложилась. Супруги жили сами по себе. Муж денег не давал. Элли была высокой, стройной молодой женщиной. Благодаря очень красивым рукам, ее взяли рекламировать драгоценности. И в августе 1925-го на вечеринке в Нью-Йорке представили Маяковскому, о котором она слышала еще в России и стихи которого любила. Взаимное чувство вспыхнуло сразу. Вскоре они стали близки – в той самой квартире «от Хургина». Владимир Владимирович, по своему обыкновению, рассказал о себе, о бриковской «семье» и о Лиле.
Однажды Элли была потрясена, случайно прочитав лежавшую на столе телеграмму от «московской жены»: «Куда ты пропал? Напиши, как живешь. С кем ты живешь, неважно. Я хочу поехать в Италию. Достань мне денег». Возникшее в этот момент неприятие Лили и даже страх перед ней остались у Элли на всю жизнь.
Они всюду бывали вместе – на выступлениях и выставках Владимира, возле статуи Свободы и в загородном лагере. Посещали достопримечательности, обедали в дешевых ресторанах. Уже на склоне лет Элли как-то заметила, что Маяковский был самым бедным из ее мужчин. Она не знала, что при всём при том, он отправил несколько переводов на имя Лили Брик – в сумме около тысячи долларов.
Через несколько недель действие визы закончилось. Элли просила хранить их встречу в тайне. Была толпа провожающих у парохода. Было прощание – наверное, навсегда. И – быстро расширяющаяся полоса воды между бортом и причалом. На берегу осталась любовь, а в записной книжке – восторженный гимн американской технике, стихотворение «Бруклинский мост». Маяковский вернулся в Москву.
15 июня 1926 года Элли Джонс родила девочку. Ее назвали Патрицией-Еленой, в честь двух крестных. Эти месяцы, после расставания с любимым, были очень тяжелыми для Элли. Она остро переживала разлуку. Потом потеряла работу и комнатку, которую снимала – родить без мужа считалось в Америке тех лет верхом безнравственности. Денег не было, а за роды предстояло платить. Маяковский о своем будущем ребенке еще ничего не знал. В начале 1926-го года, не упоминая о беременности, Элли в отчаянии пишет ему письмо: сняла с подругой квартиру, в июне должна на время лечь в больницу, если бы он смог ей чем-нибудь помочь, было бы здорово. Маяковский откликнулся телеграммой, в которой ссылался на «объективные обстоятельства». Денег не прислал, а ведь наверняка, сопоставив даты, понимал, почему она точно знает, когда ей надо будет лечь в больницу.
Прошло два года. В октябре 1928-го «бриковский снабженец» снова оказался в Париже со списком от Лили – что надо купить. Прогуливаясь по одной из центральных улиц, он вдруг увидел знакомое лицо – Лидия Мальцева! Та самая, которая пыталась очаровать его на нью-йоркской вечеринке. Поздоровались, завязался разговор, и Лидия, как о рядовом факте, сообщила:
- Кстати, а Элли с дочкой как раз сейчас отдыхают в Ницце.
О том, что у него растет дочь, Маяковский уже знал. Через день он ее впервые увидел. В Ницце, в гостинице, в снятом им номере, они сидели втроем. Элли рассказывала о себе. Джонс, ее законный муж, находясь в своей Англии, узнал о рождении девочки. Человек благородный, он дал ей свое имя и восстановил с ними отношения. Сейчас Элли ждала английскую визу. Они говорили до ночи, нежданная гроза побудила маму с дочкой остаться на ночь в номере. Элли-младшая уснула, а взрослые продолжали нелегкий и откровенный разговор. Недавняя страсть, казалось, снова вспыхнула с прежней силой, но Элли-старшая сумела ее обуздать. Ради будущего дочери и своего будущего. Она понимала, что пролетарский поэт не станет ради нее эмигрантом, в Америке ему делать нечего. А родить еще одного ребенка от него – сломать себе жизнь. И она не допустила близости.
За три дня в Ницце Маяковский полюбил свою доченьку. Она играла у него на коленях. А потом он вернулся в Париж – и тут же Эльза привела его в приемную доктора, где сидела потрясающая красавица Татьяна Яковлева. Случайно?
Всё в мире переплетено и взаимосвязано. Про то, что один воспримет как удивительную случайность, другой равнодушно заметит: «Ничего особенного» - а третья усмехнется про себя, потому что именно она эту неожиданность устроила. В нашем случае третьей была Эльза. Союз с Триоле расстроился, жить было трудно. Приходилось крутиться – нанизывать на нитку бобы чечевицы или фигурных макарон и продавать полученное таким образом колье под видом «африканских бус». Поэтому каждый приезд Маяковского становился для нее праздником – пока он был в Париже, она жила за его счет.
В русской колонии французской столицы слухи распространялись быстро, сарафанное радио работало без перебоев. Зачем Маяковский поехал в Ниццу и с кем там встречался – об этом Эльзу проинформировали сразу. Для нее новость прозвучала оглушающе: кто знает, что в голове у Володички – насколько долго затянется общение с ним дочки и ее мамы и насколько глубоко его заденет? А вдруг махнет с ними за океан? С одной стороны, такой поворот событий угрожал бы ей потерей поддержки здесь, во Франции. А с другой стороны, мог бы подорвать положение ее сестры как бессменной музы поэта.
План – как разрубить этот гордиев узел, созрел у Эльзы почти мгновенно. Она хорошо знала своего бывшего любовника – подставь ему яркую молодую женщину, и он на нее клюнет. Беспроигрышный вариант. Так оно и получилось. О том, что задуманная ею эффектная операция на самом деле – серьезный прокол, Эльза поняла уже на следующий день. Вместо легкого увлечения, Маяковский влюбился – да еще как! Сообщить о своем провале сестре Эльза никак не могла. В итоге впервые из Парижа в Москву, Лиле Брик, никаких агентурных данных не поступало. И она ни о чём не подозревала.
Теперь каждый день Маяковского был освещен его любовью. Утром он звонил Татьяне домой, и они договаривались, где встретиться вечером. Иногда их видели в компаниях с известными людьми в знаменитых артистических кафе – и знакомые русские эмигранты отмечали, как эти двое удивительно подходят друг другу. Чаще они старались уединиться где-нибудь у парижских друзей. Через две недели Владимир предложил Татьяне выйти за него замуж и уехать с ним в Москву. Она не могла решиться на такой шаг без основательных раздумий. Ее сомнения вызвали бурный эмоциональный отклик у поэта. Последовала бессонная ночь и ее итог – стихотворение, прочитанное любимой следующим вечером. Называлось оно «Письмо Татьяне Яковлевой» и заканчивалось такими строчками:
Не хочешь?Оставайся и зимуй,и это оскорбление на общий счет нанижем.Я всё равнотебякогда-нибудь возьму –однуили вдвоем с Парижем.Маяковский прочитал его Эльзе и в кругу парижских русских. Он хотел, чтобы все знали о его любви, чтобы слышали обращенный к любимой женщине призыв:
Ты не думай,щурясь простоиз-под выпрямленных дуг.Иди сюда, иди на перекрестокмоих большихи неуклюжих рук.Надо заметить, что в эту парижскую поездку Владимир Владимирович отправился как бы в командировку – от «Комсомольской правды» и «Молодой гвардии». Что, естественно, сопровождалось командировочными. Но, в то же время, требовало отдачи – стихов, обличающих буржуазные порядки. Социальный заказ поэт выполнил и несколько таких произведений создал. А кроме этого, еще два, не предусмотренных договором. О первом разговор уже шел, а второе тоже было посвящено Татьяне – «Письмо товарищу Кострову о сущности любви». Автор отправил его редактору «Комсомолки» Тарасу Кострову, и оно было опубликовано. (Позже в СССР такой женщины – Т. Яковлева в биографии поэта не существовало, поэтому «Письмо Татьяне Яковлевой» вынырнуло из небытия лишь в 1956 году.)
Маяковский вернулся в Москву 12 декабря 1928 года. Перед тем, как покинуть Париж, он сделал заказ в оранжерее и оплатил его – чтобы каждое воскресенье, утром, Татьяне домой доставляли букет свежих роз от его имени. Карточки со стихотворными посвящениями к букетам на полгода вперед он тоже подготовил заранее. Из Берлина, где была промежуточная остановка по дороге домой, звонил Тане. «... это был сплошной вопль» - писала она потом матери в Пензу. И в том же письме сообщала, что каждый день получает о него телеграммы.
«Письмо Кострову» было опубликовано в январе и вызвало взрыв возмущения ассоциации пролетарских писателей – РАПП. Говорили, что его автор изменяет делу коммунизма тем, что пишет на такую тему. Какая может быть любовь, когда надо делать мировую революцию?! Нет, конечно, пролетарии всех стран должны соединяться – но не в таком же смысле. И по поводу автомобильчика Маяковскому пришлось публично извиняться, хотя в этой затее он играл лишь роль бессловесного исполнителя.
Зато к Лиличке он явился гордый и сияющий. Дело в том, что как раз в это время у нее был бурный роман с известным режиссером кино Львом Кулешовым. Лев катал ее по городу на своем форде. Тогда-то она и загорелась идеей иметь собственный выезд. Владимир Владимирович должен был: а) заработать деньги – довольно приличную сумму; б) купить на эти деньги машину, удовлетворяющую целому списку особых требований; в) обеспечить ее доставку в Москву. И Волосит (как она его звала) всё это сделал! И теперь он пришел к ней, чтобы поделиться: у него есть возлюбленная – красавица, замечательная русская девушка, и он собирается на ней жениться! Лиля как член «семьи», наверняка, обрадуется за него!
Радость и благодарность Лили в ответ на признание Владимира вылились в весьма оригинальной форме: она устроила истерику с битьем посуды. Обвинила Маяковского в измене: до сих пор, с 1915 года, он никому, кроме нее, не посвящал стихотворений. А тут посмел написать любовные стихи какой-то эмигрантке! «... опять в работу пущен сердца выстывший мотор»! Что это такое?!
Поэт, который обычно каялся перед своей музой номер один, на сей раз ничего не сказал. И это еще больше ее разозлило.
Маяковский обещал Татьяне, что вернется к ней, скорее всего, к маю. А она писала из Парижа матери: «Он всколыхнул во мне тоску по России. <…> Он такой колоссальный и физически, и морально, что после него буквально пустыня. Это первый человек, сумевший оставить в моей душе след».
В его письмах звучала та же тема, только обращенная к возлюбленной: «Я ношу твое имя, как праздничный флаг над городским зданием, и оно развевается надо мной. И я не принижу его ни на миллиметр».
Не только поэт, но и драматург, он работал в это время над своей пьесой «Клоп». Ее сразу же принял к постановке Вс. Мейерхольд. Премьера спектакля прошла с триумфальным успехом. Не дожидаясь отзывов и разборов, Маяковский умчался в Париж, прибыв туда намного раньше, чем планировал. Уже в конце февраля 1929-го он опять в знакомом отеле «Истрия». Эльза успела исчезнуть оттуда. Еще осенью она познакомилась с Луи Арагоном, взаимное чувство оказалось настолько сильным, что она немедленно перебралась в его каморку. Арагон был уже известен как поэт, но всё еще беден, как церковная мышь.
Два месяца Владимир и Татá почти не расставались. Татьяна в письме просит извинения у мамы за то, что пишет крайне редко: «В.В. забирает у меня всё свободное время». Их любимое место – небольшой ресторанчик «Гранд шомьер» на Монпарнасе. Они часто ходили в кино – в СССР французские и американские фильмы не показывали. На выходные уезжали на атлантическое побережье. Владимир уговаривал Татьяну стать его женой и уехать с ним в Советский Союз. Временами она была близка к тому, чтобы согласиться.
Только раз Маяковский отлучился из Парижа на три дня. Об истинной цели этой поездки Татьяна ничего не знала. А ему очень хотелось еще раз увидеть свою дочь. Он заранее договорился с Элли через ее сестру, что они приедут в Ниццу. Но что-то не сработало, и они разминулись во времени. Была, правда, еще одна существенная причина отправиться на юг Франции – рядом Монте-Карло с его знаменитым казино. Заядлый игрок, Маяковский вскоре очутился за игорным столом в надежде сорвать крупный куш. Деньги, которые он щедро тратил и на свою возлюбленную, и на Арагонов, почему-то растаяли с поразительной быстротой. Увы, ему не повезло, он проиграл и те жалкие франки, которые еще оставались.
На его счастье, он случайно встретил на улице старого знакомого, Юрия Анненкова. Занял у него тысячу франков. А заодно спросил, когда тот намерен вернуться в Москву. Анненков ответил: никогда. Потому что он хочет остаться художником. Маяковский помрачнел и произнес хриплым голосом: «А я – возвращаюсь... так как я уже перестал быть поэтом...» Его многое разочаровало на родине, он признался в этом не только другу, но и женщине, которую любил. В то же время дома его ждали творческие замыслы, которые необходимо было воплотить в «строчки и другие добрые дела».. Они договорились с Таней, что он уедет ненадолго – не позже октября он снова будет в Париже для решающего события в их жизни. В конце апреля, расставаясь на вокзале, они сказали друг другу: «До встречи!»
Лилия Брик и Владимир Маяковский. Послушный Щен на цепочке
Маяковский счастлив – может быть, впервые в жизни. Он влюблен, и это чувство совершенно иное, не похожее на то, что случалось прежде. Оно лучится множеством оттенков – нежностью, заботой, преданностью, доверием, наслаждением от повседневного общения. Скоро, очень скоро, они с Таней будут вместе. Теперь уже навсегда. А пока перед ним ворох задуманных и незавершенных дел. В первую очередь, надо закончить новую пьесу – «Баня». В письме Татьяне от 15 мая он рассказывает о своих планах и, как итог, в конце : «Тоскую по тебе небывало. Люблю тебя всегда и всю...»
В то же время В.В. по-родственному заботится о Людмиле, младшей сестре Тани, и о ее матери. Он организует для них поездку в Крым на отдых. Хлопочет о выездной визе для Люды. Та пишет в Париж, что Маяковский относится к ней, как к «сестре жены». Энергия бурлит в нём. Хорошо знавший его В. Шкловский писал: «Он хотел жить и держался за жизнь». И, конечно, он делился будоражащим ожиданием новой поездки в Париж со своей бриковской семьей. Посуду Лиля больше не била – жалко, фарфор все-таки. Но смотрела на строптивого «семьянина» всё более и более косо.
В поисках меры воздействия, Брики решили применить испытанный прием – попробовать клин клином вышибить. 13 мая они вместе со знакомыми и друзьями отправились на бега и пригласили туда же молодую актрису Художественного театра Веронику Полонскую. Высокая, красивая, с отличной фигурой, она впечатляла. Правда, Нора, как все ее звали, была замужем за актером того же театра Михаилом Яншиным, но в данной ситуации это как раз было плюсом. Уловка сработала. Маяковский тут же предложил Норе отвезти ее к Валентину Катаеву, где вся компания собиралась провести вечер.
Лиха беда – начало. У В.В. все такие знакомства завязывались легко и быстро приводили к желаемому результату. Не был исключением и этот случай. У Норы с мужем отношения не ладились, однако жила она с его родителями, и связь со знаменитым поэтом старалась не афишировать. Хотя практически ежедневно бывала у него на Лубянке, в комнате-лодочке. Летом 1929 года Маяковский ездил по Крыму с лекциями и чтением стихов и там тоже встречался с Норой. Позже, в воспоминаниях, она призналась, что в эти месяцы была бы счастлива, если бы он предложил ей быть вместе насовсем. Но он даже намеков никаких не делал насчет «дальнейшей формы» их отношений.
Почему? Ничего загадочного тут нет. Летом 1929-го Вероника Полонская была для Владимира Маяковского женщиной на время, как не раз бывало и раньше. А женщиной навсегда, конечно же, оставалась Татьяна Яковлева. Он пишет ей 12 июля: «Дальше октября (назначенного нами) мне совсем никак без тебя не представляется».
16 июля – следующее письмо, опять заверения в любви и доводы, почему она должна выйти за него замуж и вернуться в СССР: «У нас сейчас лучше чем когда нибудь такого размаха общей работищи не знала никакая история. Радуюсь как огромному подарку тому что я впряжен в это напряжение.
Таник! Ты способнейшая девушка. Стань инженером. Ты право можешь. Не траться целиком на шляпья. Прости за несвойственную мне педагогику. Но так бы этого хотелось! Танька инженерица где нибудь на Алтае! Давай, а?» (Сохранены орфография и пунктуация оригинала. С.К.)
Маяковский стремится убедить Татьяну, что ей будет хорошо в Советской России, и он готов ради нее хоть на край света, даже уехать с ней, инженерицей, на Алтай. Подальше от Лилиных уз.
Нет сомнений, что Эльза считала своим долгом ввести Тане в уши имя Вероники Полонской. Но Тата не реагировала на ее козни – она ждала Владимира и верила ему. «С большой радостью жду его приезда осенью. Здесь нет людей его масштаба», - писала она матери.
Для Маяковского Татьяна была бы спасением. Еще до встречи с ней у него мелькнула было мысль о женитьбе на Наташе Брюханенко, но, как я уже говорил, Лиля сразу же загасила огонь. А Володичка всё сильнее хотел разрушить надоевшую ему бриковскую систему отношений и стать свободным человеком. Единственный выход из создавшегося положения он видел в создании собственной, нормальной семьи. Странно, но пытаясь всячески воспрепятствовать этому, Лиличка фактически применяла к своему верному Щену политику кнута, а не пряника, крайне редко бросая ему косточку доброжелательности. А удары бывали резкими и оставляли шрамы на душе. Не только в 29-м, но и гораздо раньше.
Например, такая история. Маяковский впервые поехал за границу в 1922-м, как я уже упоминал, вместе с Осипом и Лилей. Берлин тех лет – средоточие русских эмигрантов. В.В. выступал перед ними с чтением своих стихов. Его очень хорошо принимали, чего нельзя сказать о его спутнице – она даже боялась показаться на его выступлениях, поскольку многие осевшие в Берлине россияне видели в ней даму из высоких большевистских кругов. Среди интересных событий надо отметить встречу Маяковского с Сергеем Дягилевым (белоэмигрантом, как позже написала в воспоминаниях Лиля), который устроил ему недельную поездку в Париж.
А потом, в Москве, В.В. вышел на публику – дважды в Большом зале Политехнического музея выступил с лекциями. Первый вечер посвятил Берлину, второй – Парижу. Народу собралось видимо-невидимо, в основном, молодежь. В зале стояли в проходах и сидели на эстраде. У входа – конная милиция. Слушали, затаив дыхание, и бешено аплодировали. На первом вечере Лиле тоже пришлось тесниться на эстраде. Но в отличие от остальных зрителей, она была в гневе: Маяковский рассказывает «с чужих слов»! Она не могла простить Володе Берлина – он нашел там в гостинице какого-то русского, и они засели за покер. В итоге не выполнили полностью программу посещения достопримечательностей, которую наметила Лиля.
Вообще-то, всё было бы тихо и мирно, если бы эмигранты приветствовали музу поэта и если бы он тогда пригласил ее, заядлую картежницу, на тот же покер. Но он о ней и не подумал. И теперь она ему мстила.
Конечно, Маяковский успел повидать в немецкой столице немало, о чём-то читал или слышал, поэтому мог ярко, занимательно рассказать даже о том, что не видел собственными глазами. Но Лиля не могла успокоиться. Она «стала прерывать его обидными, но, казалось мне, справедливыми замечаниями» (из ее воспоминаний, очень мягкая формулировка). Короче, она выкрикивала, а «Маяковский испуганно на меня косился» (невозможно поверить, что испуганно, он никогда не терялся на эстраде). Возмущенные зрители пытались ее урезонить, но она продолжала скандалить и кончила тем, что сняла с ноги туфельку и запустила ею в Маяковского. После перерыва организаторы не пустили ее больше в зал.
Но это еще не всё. Дома Лиля устроила Владимиру разнос. Он принял упреки молча и даже повинился. А жестокосердая муза решила, что надо отдохнуть от своего почитателя. Она заявила, что им надо расстаться на два месяца. Ему не будет позволено видеть ее и приходить домой, в Водопьяный переулок, где они тогда жили. У него есть «лодочка» на Лубянке, пусть там и обитает. Владимир условия «затвора» принял. Было 28 декабря, срок наказания истекал 28 февраля. А пока чувствительный и ранимый поэт был лишен даже нормальной встречи Нового Года.
В вынужденом уединении он, отверженный, мучается, и ему ничего не остается, как начать писать. Про любимую. Про свои мучения. Вообще про любовь. Он так и назвал получившуюся в итоге поэму – «Про это». Он наполнил ее личным, очень личным – своими переживаниями. Ввел в текст главных героев – себя и ее. Дал точные указания места, где происходят события. И все-таки нередко отстранялся от конкретных ссылок, стремясь выйти на широкий поэтический простор.
Иногда вечером он приближался к запрещенному объекту в Водопьяном переулке. Слышал через дверь веселый шум голосов в квартире. Лиля вела вольную жизнь в свое удовольствие, брала уроки танцев, была поглощена новым романом. Эльзе признавалась, что устала от Володи.
Может возникнуть естественный вопрос: почему Маяковский безропотно принял условия ссылки? Неужели он, успешный и знаменитый, не мог поднять свой мощный голос, повернуться и уйти? Ответ неоднозначен: и мог – и не мог. Всё очень непросто складывалось в его жизни.
За месяц до 28 февраля, окончания срока заточения, ВВ стал вести своеобразный дневник в виде писем к Лиле. Они полны признаний – что соскучился, что хочет видеть ее. И в то же время, в последней записи от 27 февраля, стараясь быть очень мягким, он раскрывает себя внутренне. Это попытка протеста, попытка уйти из-под непрерывного пресса:
Главные черты моего характера две:1)Честность, держание слова, которое я себе дал (смешно?)2)Ненависть ко всякому принуждению. <…> Я что угодно с удовольствием сделаю по доброй воле, хоть руку сожгу, <a> , по принуждению даже несение какой-нибудь покупки, самая маленькая цепочка вызывает у меня чувство тошноты, пессимизма и т.д. <…> Надо только не устанавливать для меня никаких внешне заметных правил.Дневник этот он Лиле не показал. А 28 февраля, по ее предложению, они вдвоем поехали в Ленинград. Она явилась на вокзал за несколько минут до отхода поезда. Они увиделись впервые за два месяца, и сразу же, в вагонном коридоре, Владимир стал читать Лиле свою новую поэму.
А мы вернемся к поставленному ранее вопросу: почему? Попробуем выделить самые существенные моменты в поведении ВВ и его отношениях с членами «семьи».
Маяковский очень боялся одиночества. Родная семья не могла быть для него домом – с сестрами он не ладил (по свидетельству его друга, Н. Асеева), ни они, ни его мать не воспринимали его творчество. В то же время у Бриков всё дышало семейным уютом, и его уважали и ценили, считая гением. Здесь можно было вести высокие беседы об искусстве, сюда не стыдно было пригласить друзей. И все разговоры сводились к главной для него теме, к тому, во что он свято верил: культура прошлого – никому не нужное старьё, а на смену ей должно прийти единственно правильное искусство – футуризм, воспевающий производство и новый, коммунистический быт.
Ярым защитником таких взглядов стал и Осип. Он поддерживал объединения, которые создавал Маяковский со своими единомышленниками – ЛЕФ (Левый фронт искусств), затем Новый ЛЕФ, РЕФ – все они собирались в бриковской квартире, здесь заседали их штабы, и Осип играл в обсуждениях далеко не последнюю скрипку. Он писал программные статьи, в которых подкреплял верность футуристических взглядов ссылками на марксистские источники. Грамотный был товарищ. Бывший адвокат из семьи предприимчивого дельца, он после 1917-го сориентировался быстро и в 1920-м вступил в ЧК. Правда, через четыре года его оттуда уволили, но далеко не рядовые чекисты стали частыми гостями в его доме.
Осип Максимович был важен для пролетарского поэта и по другой причине. Маяковский не был силен в грамматике и значительно уступал своему «односемейцу» в широте кругозора. Юрий Карабчиевский в своей очень интересной (хотя и во многом спорной) книге «Воскресение Маяковского» отмечает, что с 1916 года Осип расставлял все знаки препинания и вообще правил новые вещи ВВ, проходя с ним весь путь – от первого обсуждения идеи до последней редактуры и сдачи в печать. Поэт пользовался эрудицией Брика – фактами и цитатами, которые тот ему подбрасывал.
Как это ни странно, Маяковский книг не читал, полагая, что от чтения никакого проку нет. Гостей его кабинета-«лодочки» на Лубянке удивляло отсутствие книг. На вопрос о наличии библиотеки он отвечал, что она у него «общая с Бриком». Так что в определенном смысле «семья» служила для поэта и защитой, и поставщиком фимиама, и ширмой. А хозяйка играла роль музы.
Лиля привлекала Владимира олицетворением чувственного женского начала. В его богатом сексуальном опыте она стояла особняком. Еще в мае 1916 года он посвятил ей стихотворение «Лиличка! Вместо письма», которое начиналось строфой:
Дым табачный воздух выел.Комната – глава в крученыховском аде.Вспомни – за этим окномвпервыеруки твои, исступленный, гладил.
А заканчивались стихи так:
Слов моих сухие листья лизаставят остановиться,жадно дыша?Дай хотьпоследней нежностью выстелитьтвой уходящий шаг.
Каким-то неясным образом Лиля Брик рифмовалась с восприятием мира Маяковским. Он писал о любви, и это было одновременно и выражением чувства, и неким символом, поднимавшимся над любовью, заряжавшим его творческой энергией. Во всяком случае, что касается чувств, то близкий друг ВВ, поэт-футурист и авиатор Василий Каменский, категорически утверждал: любовь быстро кончилась. Маяковскому, однако, приятно было общество Лили, и, хотя они уже не были близки, в нём порою бурлила ревность. Оснований для этого было более чем достаточно.
Свое кредо его муза выражала с обескураживающим откровением: «Лучше всего знакомиться в постели». Хорошо знавшая ее актриса и режиссер А. Азарх-Грановская заметила в воспоминаниях: «... у нее было, вероятно, очень обостренное половое любопытство». Любила ли она Владимира? Да. Как принадлежащую ей вещь. Она неоднократно заявляла, что как мужчина, Володя ее не волнует. Но он был великим поэтом, и Лиля прилагала все усилия, чтобы оставаться его единственной владелицей, держать его на привязи.
Очевидно, убедившись в его искренности и честности, в его верности данному слову, она выстроила тактику подогрева их отношений. Она играла в доверие, в письмах к нему обращалась тепло – то Володичка, то Щен, то Волосит – с обязательным «целую». А когда он уезжал за границу, нагружала поручениями – что купить его дорогой музе. Он должен был исполнить, вернуться и доложить. Вот несколько примеров из перечня 1928 года. Платья шерстяные из самой мягкой материи, «одно очень элегантное, эксцентричное из креп-жоржета на чехле. Хорошо бы цветастое, пестрое. Лучше бы с длинным рукавом, но можно и голое». Чулки разные, тонкие, не слишком светлые. Бусы, перчатки, сумку, духи. Вязаный костюм № 44 темно-синий (не через голову). К нему шерстяной шарф на шею и джемпер, носить с галстуком. Дамские рейтузы, теплые и тонкие – и многое другое, которое Лиля внесла в записную книжку Маяковского. Ну и, конечно, автомобильчик.
Преисполненный чувства ответственности, Володичка старался подзаработать и выполнить заказ полностью. Для него это означало – угодить Лиле и внести свой вклад в общий дом.Так что, он был связан с «семьей» многими узами. Каменский считал, что для ВВ, страстного игрока, имел значение и второй план – существование втроем он мог рассматривать как своего рода игру. Возможно, в этом тоже есть доля истины.
И еще два факта – из будущего, подтверждающие распределение ролей и особенности взаимоотношений.
Осип Брик умрет в 1945-м, и Лиля скажет: «Когда умер Володя – умер он, а когда умер Ося, умерла я». (Что не помешало ей прожить счастливо еще тридцать три года.)
А Андрей Вознесенский вспоминал: «Уже в старости Лиля Брик потрясла меня таким признанием: «Я любила заниматься любовью с Осей. Мы тогда запирали Володю на кухне. Он рвался, хотел к нам, царапался в дверь и плакал»... Она казалась мне монстром...»
Если бы Андрей Андреевич знал историю этой «семьи», он бы не поражался, а сразу понял, что его собеседница лепит очередную легенду. Во-первых, когда Маяковский попал к Брикам, те уже давно не занимались любовью друг с другом. Во-вторых, запереть кого-либо на кухне было никак нельзя, потому что во всем мире кухонные двери не запираются снаружи – за ненадобностью. Так что нет сомнений: Лиля эту сценку сочинила. И цель очевидна – представить себя повелительницей поэта, а его – ее жалким рабом.
Можно предположить, что имелась еще одна причина, почему Маяковский так держался за Бриков. Ездить за рубеж он любил, и никогда у него не было проблем с визой на выезд. В то время как почти все, даже выдающиеся мастера культуры, о загранице даже мечтать не могли. Я уже говорил о связях Осипа. Но вот в 90-х писатель Валентин Скорятин нашел в архиве удостоверение сотрудника ГПУ (бывш. ЧК) за № 15073. Выписано оно было на имя Лили Юрьевны Брик.
И тут мы подошли к важной черте. Маяковский, который обещал в октябре 1929-го быть в Париже, чтобы забрать Татьяну, который до этого 9 раз беспрепятственно выезжал из СССР, столкнулся с невозможностью получить выездную визу.
Нет никаких доказательств, что дорогу ему перекрыли Брики. Но есть свидетельства того, как они всеми силами старались побудить ВВ самому отказаться от поездки. А поскольку это не удалось...
Владимир Маяковский. В западне
Из дневника Лили: 28 августа у нее и Осипа состоялся «с Володей разговор о том, что его в Париже подменили». Интересная трактовка – ясно, что семья напугана самостоятельностью до сих пор послушного мальчика. Очевидно, хотели оторвать ВВ от Татьяны и полностью переключить на Нору, которая опасности не представляла. Ничего не вышло. На следующий день Маяковский телеграфирует Тате: «Очень затосковал пиши больше чаще целую всегда люблю твой вол».
Вторая половина 29-го года обрушилась на ВВ серией непредвиденных потрясений. Еще недавно он был безмятежно счастлив – правофланговый революционной литературной армии. Его ценили и уважали. Теперь же приходилось отбиваться от РАППа, который называл его не иначе, как «попутчиком». Термин скользкий, от него недалеко и до «врага». Понятно, рапповцы хотели считаться самыми «правильными», чтобы командовать, громить и миловать. Но он не догадывался, что за их нападками скрывалась еще и зависть. Простой пример.
Маяковский только что написал яркие, ударные стихи о советском паспорте, «сдают паспорта, и я сдаю свою пурпурную книжицу». Но это ведь как посмотреть на эту книжицу. Сколько граждан СССР могли разделить с ним гордость за заграничный паспорт? Выехать за рубеж было практически невозможно. Разрешение давали только самым надежным и трижды проверенным. А миллионы не имели даже обыкновенных внутренних паспортов – их введут лишь в 1932-м. Как же не завидовать разъезжающему по франциям и америкам поэту и не обвинять его в том, что он – не пролетарский? Члены РАППа покупали себе одежду «нигде кроме, как в Моссельпроме». А не в парижских элитных магазинах.
Еще недавно автор «Письма Татьяне Яковлевой» твердо знал, что у него есть любимая женщина, и он привезет ее в Москву. Он вступил в жилищный кооператив и стал вносить деньги на две квартиры – одну для себя, другую – для Бриков. Несмотря на прочные нити, связывавшие его с «семьей», он был в ней одинок. Один против двоих. Впервые он решил построить собственное гнездо.
В минувшем году на вопрос Наташи Брюханенко, почему он на ней не женится, ВВ ответил: моя главная женщина – Лиля. Хочешь быть на вторых ролях? Нет, сказала она. А теперь, в 1929-м, в разговоре с Наташей он заявил: если не увижу Татьяну – застрелюсь.
Мир перестал быть цельным и предсказуемым. Вроде все забыли, что лучшие поэмы, прославляющие Октябрь и новую жизнь – «Владимир Ильич Ленин» и «Хорошо!» - написал он, Владимир Маяковский. И что же? Он отправляет письма в Париж, а они таинственным образом пропадают. Татьяна шлет ему телеграмму и получает ее обратно – «за отсутствием адресата». Его нервы напряжены до предела. Лилия Юрьевна сообщает всем своим знакомым, что Володя стал просто несносен.
ВВ никогда не капитулировал перед нападками. Ему не в чём каяться. И он решает устроить персональную выставку: «20 лет работы». Пусть все увидят – попутчик он или настоящий строитель нового общества. Задумано многое, но дела движутся крайне медленно – помощников почти нет. 5 октября он пишет очередное письмо Татьяне. Он всё еще надеется на встречу.
А 11 октября в квартире в Гендриковом переулке происходит любопытное событие. Как обычно, за столом Маяковский, друзья-завсегдатаи. И вдруг домработница приносит письмо от Эльзы. Лиля его при всех вскрывает и начинает читать вслух. Сначала – какие-то мелкие новости. А потом сообщение: Яковлева, в которую Володя по инерции еще влюблен, выходит замуж за какого-то виконта, венчается с ним в церкви в белом платье с флердоранжем, и только не надо говорить об этом Володе, чтобы он не устроил скандала.
Лиля читала долго, обстоятельно, и у нас, глядящих на эту картину через толщу лет, сразу создается впечатление, что разыгрывался специально поставленный спектакль. Цель его – добить Маяковского, фраза за фразой, удар за ударом. И если присмотреться к фактам, станет ясно, что так оно и было.
Переписка Эльзы и Лили носила интимный характер, никогда и никому – ни до, ни после – Лиля не читала вслух писем своей сестры. Они не были предназначены для постороннего уха. Это во-первых.
Во-вторых, в 1968 году сестры согласовывали свои воспоминания, чтобы в них не было разнобоя во взглядах на обстоятельства ухода поэта из жизни. И Эльза просит Лилю напомнить ей содержание почему-то пропавшего ее письма из Парижа в Москву в начале октября 1929 года. В ответ Лиля Брик подробно пересказывает, как читали за столом присланное ею письмо, про виконта и подвенечное платье и так далее – то есть то, о чём вроде бы писала ей Эльза. Но у писательницы Эльзы Триоле (Брик) была прекрасная память. Она создала романы о своем детстве и молодых годах, где всё выписано с мельчайшими деталями. И она никогда не забыла бы своего письма – разумеется, если бы писала его сама. С высокой степенью вероятности можно предположить, что сочинила этот текст с описанием свадебного платья невесты сама Лиля. Затем отправила его сестре, чтобы та переписала его своим почерком – вроде, от себя – и прислала его назад, в Москву. После чего и прочитала его вслух. Эта версия правдоподобна еще и потому, что а) слишком хорошо помнила Лиля текст через 40 лет; б) 11 октября 1929 года никакой свадьбы еще и в помине не было, а состоялась она лишь 23 декабря, через два с половиной месяца; и, наконец, в) решилась бы Лиля Брик вдруг распечатать и прочитать посторонним только что полученное письмо, не зная, что там написано?
Ответ на последний вопрос очевиден. Вывод из этого спектакля тоже напрашивается сам собой: женщине, которую называют бессменной музой Владимира Маяковского, были абсолютно безразличны и его чувства, и его душевное равновесие. Она решала свою задачу – оторвать Володю от Яковлевой. И решала ее жестоко и коварно, не останавливаясь перед подтасовкой и намерено унижая поэта.
Татьяна в Париже тоже была в нелегком положении. Поклонников у нее хватало. Один из них, племянник знаменитого русского ученого И. Мечникова, нравился ей больше других. Но, конечно, всех затмевал Маяковский. Она впервые встретила мужчину такого мощного интеллекта и душевной щедрости. Такого бурного в проявлении чувств – и одновременно нежного. Увлеченного и непримиримого. Вне всяких сомнений, он мог бы стать мужчиной ее жизни, и он сам очень хочет этого. Им было хорошо вместе те недолгих два месяца.
Его притяжение действовало так сильно, что, казалось, еще немного – и она не устоит и поддастся его уговорам уехать с ним. Но что могло ее ждать в Советском Союзе? Даже если Владимир будет там поэтом номер один? Вернуться туда, откуда сбежала нищей и больной? Расстаться с парижскими родными и друзьями? Да и мама тревожилась, советовала не возвращаться.
Чем-то надо было жертвовать. Или свободой, ради которой вытащил ее сюда дядя Саша, или – любовью. Дни шли, наступил долгожданный октябрь. Переписка с Москвой неожиданно нарушилась. Скорее всего, стряслось что-то серьезное, и ВВ уже не приедет. В том, что Полонская здесь не при чём, она была уверена, хотя Эльза, утверждая обратное, ей все уши прожужжала. А тут как раз в Париже появился виконт дю Плесси. Давний знакомый, очаровательный малый. К тому же – авиатор и начинающий дипломат. И с места в карьер сделал ей предложение. Татьяна подумала-подумала и сказала «Да», отрезав себе тем самым все пути к отступлению. В принципе, ей было всё равно, за кого выходить замуж – она не любила ни одного из своих поклонников. Но ее выбор пал на дю Плесси, потому что он имел титул. Спустя много лет она скажет, что этот шаг был бегством от Маяковского.
Спектакль, устроенный Лилей 11 октября, подкосил поэта. Он перечеркнул всё, что поддерживало его последний год. Будущее потускнело, стало неопределенным. Как жить дальше? Единственный шанс – временная передышка. В голове билась одна мысль: Татьяна не могла сделать такой решительный поворот в своей жизни всерьез. Может, всё еще образуется. Надо переждать. Если раньше он уходил от разговоров о возможном браке с Норой, то теперь делает поворот на 180 градусов. Немедленно жениться на Норе! Чтобы иметь свой угол. Не возвращаться же в семью, где ему теперь уже совсем неуютно. А там посмотрим.
Он требует от Норы действий – развестись с мужем, переехать к нему и стать его женой. Даже театр бросить, если он мешает. Полонской и хотелось бы решиться, но нет у нее полной уверенности в ВВ. Женское чутьё подсказывает: он не искренен с ней до конца. К тому же она знает о его непостоянстве. А театр – это ее жизнь, вот как раз сейчас ей роль хорошую дали. Уйти со сцены – значит потерять себя. Хотя она любит Володю и близка с ним.
30 декабря друзья Маяковского устраивают в Гендриковом переулке юбилейный вечер – отмечают 20-летие его творческого пути. Поздравления и розыгрыши, куплеты и подарки. Мрачный вид юбиляра никак не гармонирует с сияющим, цветущим лицом Лили. Она вся захвачена своим новым увлечением – высокопоставленным киргизским деятелем в тюбетейке, которого привела на эту вечеринку. К рассвету веселье и танцы затихают, а ВВ сидит одиноко за столом и пьет вино.
Новый, 1930-й год приносит мало радостей. В феврале Маяковский, наконец, монтирует свою выставку – работает сам, помогают только Наташа и Нора. Приглашает на открытие всех своих знакомых, коллег, литературных начальников и высшее политическое руководство. Но ждет их напрасно – никто не появился. На величественную, известную всей стране фигуру пролетарского поэта надвигается холодная тень опалы.
16 марта проваливается постановка «Бани» в Москве, в театре Мейерхольда. До этого такая же участь постигла ленинградский спектакль.
Из вапповских оценок: пьесы Маяковского написаны не с классовых позиций. (ВАПП – Всесоюзная ассоциация пролетарских писателей.)
Из рецензии: отношение Маяковского к советской действительности издевательское.
Восславивший советскую власть и получиший от нее по шее поэт – внешне – продолжает жить в обычном напряженном ритме. Он объявляет о новой поэме, «Во весь голос», вступление к которой уже написано. Задумывает «Комедию с самоубийством» и договаривается о ее постановке в Художественном театре. Выступает перед аудиторией.
14 апреля 1930 года рано утром он заезжает за Вероникой Полонской и привозит ее к себе, на Лубянку, в «лодочку». Просит не уходить, остаться. Но она спешит на репетицию. Покинув комнату, она делает несколько быстрых шагов – и слышит за своей спиной выстрел.
Окончание см. Часть 3
Добавить комментарий