В жизни, как в театре: маска комедии рядом с маской трагедии
Я часто видел своего тестя Александра Борисовича Аронова весельчаком, балагуром, любителем застолий. Когда у него, режиссёра, не было репетиций в Театре имени Станиславского или в цирке, он по утрам сидел за печатной машинкой. "Медвежий цирк", "Цирк приехал!", "Пассажир без билета", "Браво, Аракс!" - эти книги для детей появились в результате интервью, которые Аронов брал у цирковых артистов Филатова, Осинского, Бугримовой.
Документальные повести были экранизированы, издавались в Германии, в Польше. Он ставил "Цирк на воде", создавал цирковые номера, клоунские репризы. Постоянно боролся с руководством Союзгосцирка.
К этой борьбе в крайнем случае подключал Сергея Михалкова - автора гимна СССР, кавалера Золотой звезды Героя социалистического труда, лауреата всяческих премий, депутата и прочая, и прочая.
Когда Аронов задумывал новое цирковое представление и приступал к сценарию, он приглашал в соавторы Сергея Михалкова, который писал патриотическое стихотворное вступление для шпрехшталмейстера. Михалков был громоотводом для Аронова. А Аронов давал Михалкову дополнительную возможность заработать на авторских. Сотрудничество переросло почти в дружбу. Общие застолья, содействие в решении сугубо личных проблем.
Это Александр Борисович Аронов впервые вывел на театральную сцену пятнадцатилетнего Никиту, сына Сергея Михалкова. Никита как студиец актёрской школы при театре имени Станиславского сыграл роль подростка-беспризорника в спектакле для школьников по пьесе Александра Крона "Винтовка №492116" в постановке Аронова.
В том же спектакле другого беспризорника сыграл Яков Покрасс (сын композитора Дмитрия Яковлевича Покрасса). И я получил крошечную роль часового с одной какой-то фразой. Мы были одного возраста студийцы и впервые получили возможность выйти на профессиональную сцену.
Так что Александр Борисович сыграл в судьбе Никиты Сергеевича Михалкова некоторую роль. И в судьбе Андрея Сергеевича Кончаловского тоже. Не случайно Кончаловский сказал мне при встрече в Нью-Йорке, что с Сашей Ароновым у него связано много приятных воспоминаний. Он сделал паузу, словно погружаясь в прошлое, а затем произнёс:
- Жизнь надо прожить так, чтобы неловко было рассказать, но приятно вспомнить...
Уже будучи зятем Аронова, я показал ему свои литературные опыты. Александр Борисович сказал:
- Я не понимаю жанр, в котором ты пишешь. Я предпочитаю документальную прозу.
И он прочитал мне начало новой повести о цирке, которую условно назвал: "Я сидел на ящике". А потом предложил мне попробовать себя в журналистике. В это время к нему в гости пришёл его друг Николай Васильевич Кривенко, главный редактор журнала "Советская эстрада и цирк".
Оба они были большими любителями не только цирка, но и водки. Кривенко услышал наш разговор и, заикаясь, предложил мне взять интервью у артиста эстрады Павла Васильевича Рудакова, известного тогда куплетиста. Мы встретились. У Рудакова был творческий кризис. Известность он получил в дуэте с Вениамином Нечаевым. Нечаев в образе улыбчивого оптимиста играл на гитаре, Рудаков, в образе не очень улыбчивого пессимиста - на концертино. Дуэт был смешной, тексты куплетов - острые, насколько позволяла цензура.
До сих пор в ушах звучат строки, с которых всегда начиналось выступление дуэта: "С Пал Василичем вдвоём Мы куплеты вам споём". Следующие две строчки, репризные, напевал Рудаков, как бы подводя итог куплету, и за этим следовал весёлый проигрыш - переход к следующему куплету. Помнится, мрачноватый Рудаков, начиная выступление, предупреждал зрителей: "Нервных просим удалиться, Мы куплеты будем петь".
Между прочим, Рудаков пел не только куплеты. Он был первым исполнителем песни "Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня?" Хрущёв любил Рудакова и Нечаева и требовал, чтобы они выступали в правительственных концертах. Дуэт распался, Рудаков нашёл другого партнёра - Баринова, которого потом поменял на Лаврова. Когда Рудаков остался один, он задумал сольный концерт. Монологи для этого концерта писал молодой и не очень известный тогда Михаил Жванецкий.
Я побывал на генеральной репетиции. Честно говоря, концерт мне показался скучноватым. Рудаков и Жванецкий, как говорится, "не срослись". После репетиции мы с Павлом Васильевичем долго бродили по московским бульварам, и он рассказывал мне о своих планах, о трудностях работы вне дуэта. Такие же проблемы были позднее у Николая Николаевича Рыкунина, когда он растался с Александром Израилевичем Шуровым.
Трудно было Вадиму Тонкову ("Вероника Маврикиевна") удержаться на прежнем уровне после ухода Бориса Владимирова ("Авдотья Никитична"). Тонков взял в партнёры хорошего эстрадного конферансье и пародиста Гарри Гриневича. Но дуэт не получился. Мне показалось, что и Рудакову без партнёра, без игры на контрасте, нелегко. Эту мысль я, по наивности, высказал в статье для журнала "Советская эстрада и цирк". Николай Васильевич Кривенко рассчитывал на восторженную рецензию, чтобы помочь Рудакову преодолеть кризис, а я хотел поделиться с читателем своими ощущениями. Словом, с заказом не справился.
...Я любил слушать Аронова, когда он во время застолья брал гитару и напевал разные весёлые песенки, иногда собственного сочинения. Гитара у него была уникальная, вся исписанная, вернее исцарапанная автографами знаменитостей 50-х-60-х годов.
Актёр Пётр Глебов, только снявшийся в кинофильме "Тихий Дон" в роли Григория Мелехова, нацарапал: "Летел казак через долину". Смоктуновский, живший тогда ролью князя Мышкина, старательно вывел гвоздиком: "Игумен Пафнутий руку приложил", и подписался "Кеша". Василий Ливанов изобразил два профиля - отца (Бориса Ливанова) и свой, и написал: "Дубль 1-й испорчен дублем 2-м". Телевизионный диктор Валентина Леонтьева нацарапала себя в телеэкране. Клоун Олег Попов, которого называли "Солнечным", широко написал на гитарном грифе: "Пусть всегда будет солнце, и я". Андрон Кончаловский подписался Михалковым и нарисовал кинокамеру. Оставили свои подписи актёры Станицын, Лановой, Евгений Урбанский и его жена Дзидра Риттенбергс, приклеившие на гитару свои фотографии, Галина Волчек, Рубен Симонов, Евгений Симонов...
Оставили свой след на ароновской гитаре поэты, писатели, драматурги Михаил Луконин, Юлиан Семёнов, Бахнов и Костюковский, Михаил Шатров, Леонид Жуховицкий, Игнатий Дворецкий, польский драматург Леон Кручковский, пьесу которого "Первый день свободы" Александр Аронов поставил в московском театре имени Станиславского. Хорошо различимы подписи режиссёров Григория Чухрая и Петра Тодоровского. А ещё расписались знаменитые в то время цирковые артисты: Наталья Дурова, Владимир Довейко, Степан Исаакян, Волжанские, джигиты Али-Бек, Игорь Кио, уникальный безрукий артист Сандро Дадеш (Дадешкелиани)... Гитара сохранилась у Саши, единственного внука Александра Борисовича Аронова.
...Я впервые увидел Аронова плачущим, когда погибла его мама, Зинаида Захаровна Певзнер. Уже были в Москве подземные переходы, но пожилой Зинаиде Захаровне было трудно ходить по лестницам, и она предпочитала побыстрее переходить улицу поверху.
Однажды не рассчитала своей скорости и скорости приближавшегося грузовика и попала под колёса. Она была очень хорошим врачом, гинекологом и венерологом. В начале 1950-х годов была арестована в связи с так называемым "Делом врачей".
Её спасла от расстрела смерть Сталина. В больничный морг, куда было доставлено тело погибшей в автомобильной катастрофе Зинаиды Захаровны, ни её сын, ни муж Борис Михайлович Аронов, поехать были не в состоянии. А надо было, чтобы кто-то забрал её вещи. Я поехал вместе с Ларисой Георгиевной Бухарцевой. Она даже через много лет после развода с Александром Борисовичем поддерживала отношения с его матерью. Мы приехали. Вещи, паспорт, сберегательная книжка были в крови. Мы всё это собрали и отвезли Ароновым. Александр Борисович плача звонил свои друзьям и рассказывал, что его мама погибла.
Борис Михайлович, которому было уже за семьдесят, сообщил сыну, что у него есть женщина, с которой он был связан и которую теперь хочет сделать своей женой. Александр Борисович довольно резко ответил: "Папа, нам не нужна новая мама. Нам нужна только уборщица".
Дед моей жены нехотя согласился, женитьбу отложил, и сам занялся хозяйством: ходил в магазин за покупками, готовил для себя и сына еду, вытирал пыль с антикварных фарфоровых статуэток, которые собирал много лет, с развешенных на стене африканских масок и с расставленных на столе и на полках курительных трубок, которые коллекционировал Александр Борисович.
А ещё ухаживал за зелёным плющом, который из цветочных горшков тянулся вдоль стен квартиры под самым потолком. Конечно, делать это было трудно пожилому человеку, но он был здоровее сына, у которого к 48 годам уже было два инфаркта. Александр Борисович ходил, опираясь на палку, страдал от излишнего веса и одышки, ходил мало, предпочитал такси. В то же время много курил, пил, приводил домой женщин, чаще всего молодых актрис.
Некоторые стали потом довольно известными в Москве, не хочу называть их фамилии. Когда Мила забеременела, Александр Борисович был в восторге от мысли, что может стать дедом. Но... Он поехал в Саратов ставить новую цирковую программу. И вдруг сообщение: третий инфаркт и смерть. Борису Михайловичу Аронову ехать за телом сына было тяжело. Дочь на четвёром месяце беременности.
Ей нельзя волноваться. Поехал я. В Саратове была небольшая артистическая гостиница при цирке. Там остановился Александр Борисович Аронов. Мне рассказали, что вечером после репетиции он пригласил к себе двух акробаток... Сердце не выдержало нагрузки, и он умер в возрасте 49 лет. В таком же возрасте, что и мой отец.
Была такая притча: жили-были два человека, у обоих была коробка с сигарами, первый всегда выбирал самую лучшую сигару, а второй лучшую оставлял на потом, оба умерли в одном и том же возрасте, но первый всю жизнь курил хорошие сигары, а второй всю жизнь курил плохие. Такова история моего тестя и моего отца. Папа не пил, не курил, был спортивным, умер из-за медицинской ошибки: врач срезала у него мозоль и не приняла нужных антисептических мер. Тесть не занимался своим здоровьем, кутил, пил, менял женщин, то есть жил в своё удовольствие. Вот и решай после этого, что значит "правильно жить"...
После смерти своего отца Мила договорилась с дедом об обмене квартирами. Борис Михайлович со своей новой женой переехал в нашу - у метро Аэропорт, а мы - Мила, ожидавшая ребёнка, я и моя мама - в трёхкомнатную на Бутырской улице рядом с Савёловским вокзалом.
В среду 28 апреля в пятом часу утра Мила меня разбудила: пора ехать в родильный дом. Я срочно вызвал такси, и мы помчались в роддом Грауэрмана на Арбате. Там же в "Груэрмана", родился когда-то я, и через два года после меня там родилась Людмила Аронова-Бухарцева. Узнав, что у нас появился сын, я всю нашу квартиру усыпал цветами. На большой чёрной "Чайке" с шофёром (дали по блату) поехал забирать жену с новорождённым.
Хотя у евреев не принято называть ребёнка таким же именем, которое носит его отец и вообще кто-либо из живых родственников, и, как правило, имя давали в память о дедушке или о другом предке, но поскольку недавно умер Александр Борисович, то Мила попросила, чтобы мальчика назвали в память деда Сашей. Так появился на свет ещё один Саша, Александр Александрович. Но я, уже поменявший фамилию отца (Лахман) на фамилию матери (Сиротин), хотел, чтобы мой сын тоже родился Лахманом, и только потом стал Сиротиным. Я записал его Лахманом в Свидетельстве о рождении. Приехав домой, рассказал об этом жене, она устроила истерику, я испугался, что у неё пропадёт молоко и помчался в городскую контору переписывать фамилию. Но зародилась первая трещина в наших с женой отношениях.
Вторая, более глубокая, возникла из-за её мамы, которая с разрешения дочери стала встречатся в нашей квартире со своим любовником, Николаем Александровичем Панковым, Заместителем председателя президиума ССОД - Союза обществ дружбы с зарубежными странами. ССОД был одним из подразделений КГБ.
Сама председатель президиума ССОД Нина Попова, член Центрального Комитета Коммуничтической партии СССР, возможно и не была прямым сотрудником КГБ, но её заместители - без сомнения.
Устраивая свидания, когда моя мама была на гастролях, а я - на работе, Лариса Георгиевна приносила от партийного пайка, которым её снабжал "Николаша", деликатесы типа сухой колбасы и копчёной рыбы. А тут ещё муж Ларисы Георгиевны Виктор Миронович Фридман захотел со мной встретиться. Он был очень растерян, переживал измену жены, хотел удержать Ларису и просил меня помочь ему в этом. Помочь я ничем не мог. Мне было жаль его. А Лариса с Панковым были мне противны.
И однажды, когда я был с ребёнком один, Лариса Георгиевна пришла с полной сумкой пайковых продуктов, полученных из служебного распределителя Елисеевского магазина. Я не выдержал и сказал ей, что мы ни в чём не нуждаемся и сами себя прокормим. А если она и дальше будет использовать нашу квартиру как дом свиданий, я напишу об этом Нине Поповой. Лариса Георгиевна ушла, пожаловалась дочери, что я её не пустил в дом, а сама на следующий день поехала к маминой сестре Басе, которая жила в Раменском. Адрес ей помог узнать "Николаша", из чего легко сделать вывод, что он был связан с "Комитетом Глубокого Бурения", где знали все адреса. В разговоре с Басей Лариса Георгиевна предупредила, что если я сделаю хоть один шаг против "Николаши", за это ответят все мои родственники в Москве, в Минске, в Бобруйске и в Киеве. Предупреждение было очень серьёзным. Родня приняла срочные меры, и меня успокоили.
Мы с женой подали на развод, когда ребёнку было 3 года, и разъехались. Я имел право навещать сына по выходным, или забирать его к себе на выходные. Расставание с малышом было всегда со слезами. Он горько плакал, не хотел меня отпускать. Людмила буквально отрывала его от меня.
Когда я брал с собой к ребёнку мою маму, она потом всю дорогу плакала. Залить это горе я мог только работой. Стал часто брать отпуска за свой счёт и ездил по разным городам, где ставил эстрадные программы.
Как-то пригласили меня поработать с цыганским коллективом "Идущие за солнцем". Лилипутом я уже побывал, теперь предстояло стать цыганом.
Добавить комментарий