Николай Боков

Улыбаясь сморщенным желтым лицом
Китаец подманивал искусством своим
Вырезывать силуэты из черной бумаги
И опять возгорелось во мне любопытство
Увидеть свой профиль в новом свете
Свой портрет под новым углом...

Корабль христианства сожжен. Не в чем плыть теперь дальше. В экзистенции образовалась дыра, с черными брусьями крыши, сосульки свинца растопленной крыши свисают, лёг пепел. Сил на сожаление нет. Тысячи дней молитвы ушли вместе с дымом фабрики – собора, превращенного в фабрику денег. Уже давно корабля экипаж был сменен на послушных наемников, спешивших домой после окончания дня, как и все, как и всюду...

Он даже цену припомнил – все та же, и все тот же город Париж, где он заваривал чай в это утро. Он уж готовился к тому, чтобы посетовать на бегущие дни, на грядущую старость, – вот он, о опыт, ускорения времени! О, человек, – он начинал смаковать меланхолию и готовился умилиться, но взгляд его упал на число граммов: там, где всегда было 200, теперь красовалось 150. Вот где собака зарыта! – он вздохнул облегченно. Перемена произошла изнутри. Эврика небольшая, однако вернула ему благодушие утра. Он обратился за сахаром, – не за «белою смертью», как называли сахар из свеклы подкупленные врачи, а за очень полезным из тростника – ба! И тут изменение: кусочки были меньше, чем раньше...